Карьера требует жертв - Марина Серова
– Доброе утро. Дядя Вася, как ты? Куда вы собрались?
– Я в полном порядке, Глеб. Мы отправляемся разрушать жизнь еще одному человеку, – эти слова обескуражили Василевского, но он не стал ничего уточнять.
Мы с Василием Михайловичем кивнули начальнику, после чего покинули дом.
С Еленой Леонидовной все прошло не слишком гладко, но на это и не стоило надеяться. Когда мы предоставили ей варианты, женщина расплакалась.
– Я – неплохой человек. Просто… Я борюсь с этим всю свою жизнь. Иногда меня тянет…
– На женщин? – Прусс задает этот вопрос с невероятным хладнокровием, будто бы все происходящее нисколько не цепляет его. Я же сижу молча, ком подступил к горлу. Кортецкая – не святая, но мы сейчас действительно разрушаем человеку жизнь.
– На безумные поступки. И на женщин тоже. Валентина Прохорова сказала, что мои пристрастия останутся в тайне. Что я – желанный клиент ее клуба и могу приходить туда когда вздумается и заказывать… В общем, отдыхать так, как я захочу.
– Итак, Елена Леонидовна, что вы выбираете?
– Я пойду в полицию и все расскажу. Только, пожалуйста, сделайте так, чтобы записи…
– Я и Евгения Максимовна ручаемся, что запись будет отредактирована. Никто не узнает о ваших порочных связях. Если Валентина на суде попытается заявить о чем-нибудь таком, ее слова объявят клеветой, так как у нее нет доказательств. Единственные экземпляры фотографий сейчас перед вами.
– Я могу их уничтожить?
– Нет, тогда у нас не будет гарантии, что вы сдадите Валентину полиции. Фотографии останутся у меня.
– Но как я могу рассчитывать на то, что вы действительно уничтожите их и отредактируете запись?
– Придется поверить нам на слово. Второй вариант для вас гораздо хуже.
Кортецкая берет паузу на размышления, после чего начинает рыдать. Василий Михайлович невозмутим – ему нисколько не жалко эту падшую женщину, он страдает из-за того, что собственноручно отправляет за решетку свою возлюбленную. А сколько прошлых преступлений Прохоровой осталось безнаказанными. Впрочем, то, что она получит срок за убийство Александра Василевского, – уже хорошо. Для всех, кроме Прусса.
Елена Леонидовна вытирает слезы, после чего произносит:
– Я отправлюсь в полицию.
– Отлично. Собирайтесь, мы с Евгенией подождем вас в машине.
– Что? Прямо сейчас? У меня же…
– Что у вас? Работа? Вы совсем скоро ее лишитесь. Простите, Елена, но мы должны перестраховаться – у нас нет никаких гарантий, что сейчас вы не сбежите из страны, пока вам не предъявили официальных обвинений. Поэтому мы отвезем вас. – Я была немного шокирована такой решительностью Прусса, хотя его слова были логичными.
Мы молча встали и вышли. Буквально через пять минут Елена Кортецкая села к нам в машину.
Вот мы уже в полицейском участке. Я звоню Глебу, Олегу и Кристине, чтобы они приезжали на место событий. Кристина, по понятным причинам, остается ждать в машине, все остальные собираются в коридоре участка.
Вдруг двери открываются, и в сопровождении двух полицейских в здание входит Валентина Прохорова, за процессией из трех человек следует ее адвокат. Проходя мимо Василия Михайловича, она останавливается, капитан Синицын, который выходит из допросной, дает сопровождающим Валентины знак, чтобы они позволили им перекинуться парой слов.
– Значит, вот что бывает, когда признаешься человеку в своих чувствах? – Прохорова прекрасно скрывает свои чувства, хотя мы понимаем, что она хочет расплакаться.
Василий отвечает ей:
– Такое бывает, когда ты убиваешь человека и подставляешь другого. Ни больше ни меньше, Валя.
– Что ж, Евгения Максимовна, поздравляю вас с успешным окончанием дела. Ваш клиент жив и здоров, – Прохорова одаривает беглым взглядом лишь меня, напрочь игнорируя своего сына.
Из допросной выводят Елену Кортецкую в наручниках, после чего туда заводят Валентину и ее адвоката. Все занимает немного времени, адвокат проходит мимо нас, Прохорову отводят в камеру.
Капитан Синицын подходит к нам и обращается ко мне:
– Значит, вы действительно действовали согласно своему кодексу?
– Все верно, товарищ капитан.
– Сколько ей светит? – спрашивает Прусс.
– Убийство, совершенное группой лиц по предварительному сговору, подразумевает от восьми до двадцати лет лишения свободы. Думаю, прокурор будет настаивать примерно на пятнадцати годах, но адвокат похлопочет, и срок скостят где-то до двенадцати лет в колонии строгого режима. Кортецкая за чистосердечное признание ограничится тремя годами колонии и двумя – условно.
Василий Михайлович молча выходит из здания участка.
Вот и все. Он официально предал человека, которого любит. Должно быть, это невыносимо тяжело.
Я понимаю, что его лучше оставить одного, но не могу не подойти, когда вижу, что он стоит на углу участка и закуривает сигарету, которую, видимо, только что у кого-то стрельнул, так как он не курит.
– Хочу, чтобы вы знали – вы поступили правильно.
– Разве? Я уже и не знаю, что правильно, Женя. – Он слегка закашливается на слишком сильной затяжке, после чего бросает сигарету: – А еще говорят, что помогает при стрессе. Что будешь делать дальше?
– Сяду за руль своего любимого «Фольксвагена» – он наверняка соскучился по мне – и поеду к тете, давно с ней не виделась. Надо подумать, гожусь ли я для этой профессии.
– Ну, тут и думать нечего.
– Что, сразу списываете меня со счетов?
– Как раз наоборот, Евгения Максимовна. Я редко встречал таких самоотверженных и смелых телохранителей, как ты. Так что отдохни, сколько вздумается, и продолжай. Но мой тебе совет: если поймешь, что по-настоящему влюбилась, если встретишь человека, который будет тебе так же небезразличен, как ты ему, бросай эту чертову работу навсегда. Чтобы потом не закончить, как я.
– Василий Михайлович, разве вы собрались заканчивать?
– Эх, пожалуй, нет. Глеб простил меня, о большем я не мог и мечтать. Да и с дочкой вроде бы не все безнадежно.
– Однозначно не безнадежно.
– Тогда поехали в особняк, заберешь свою любимую машину и уедешь подальше от этого дурдома.
По прибытии в особняк я первым делом собираю вещи, спускаюсь в холл, к которому прилегает кухня, где меня
