Сэм Льювеллин - Тросовый талреп
А впереди начала вздыбливаться большая волна. Необычно большая волна. Она была вдвое больше, чем все остальные, так что даже ветер присмирел. Ее гребень вздымался и трепетал. Нос судна начал приподниматься на волне. Он задирался все выше и выше. Где-то внизу что-то вырывалось на свободу, скользя и круша. На волне вырос серый гребень, он торчал на ее верхушке, словно карниз. Нос судна напрягся, чтобы встретить волну. На какой-то промежуток времени мир перестал двигаться и как бы повис на волоске.
И волна разбилась.
Что-то ударило меня в предплечье, словно кувалдой. Меня бросило на пол капитанской рубки, который внезапно превратился в пропасть. Моя голова глухо ударилась обо что-то. Неуклюже растянувшись на полу, я наблюдал, как нос «Мариуса Б» встал вертикально, а волна завилась и этак небрежно обрушила вниз с верхушки своего серого склона водяной занавес весом в миллион тонн. Палуба исчезла под бурлящим белым потоком. А волна поволокла судно вверх, развернула и швырнула носом вперед.
В капитанскую рубку отовсюду вливалась вода. Потоки воды. Я в капитанской рубке поистине оказался под водой.
Судно застряло. Оно как бы споткнулось обо что-то. Спереди донесся скрип, а потом и тяжелое, отвратительное «трах!». Через правый борт хлынула вода. «Скала, — подумал я. — Налетели на скалу».
Гребень волны с ревом умчался в направлении берега и исчез. Судно легло в крен. Оно замерло и не шевелилось. Сели на дно. Я пополз вверх по наклону в тридцать градусов. Надвигалась следующая волна, плечи ее разрастались. Она накрыла нос судна. «Ну вот и все, — подумал я. — Вода хлещет потоками через открытые крышки люков. Судно заполняется водой. А скалы поддерживают его словно лучшие друзья, так что волны получат возможность разнести судно на мелкие кусочки...»
Но судно сдвинулось. Я отчетливо ощутил, как оно движется. Нос поднялся на волне. Поднимался он медленно, однако все же поднимался. Судно кренилось на левый борт. Мое сознание было измочалено до такой степени, что оно вряд ли вообще могло работать. Надо доползти до штурвала. И повернуть...
Никакого движения. Заклинило.
Через окна капитанской рубки я и в полутьме видел острова, похожие на каменных китов. Вода прыгала и бурлила вокруг них. Но что-то было не так. Море выглядело как-то незначительно. Белая вода была не с той стороны островов, с какой надо.
С другой, с дальней стороны.
Палуба у меня под щекой скрипела и вздрагивала. Последним отчаянным усилием я поднялся на ноги.
«Мариус Б» сидел на мели внутри какой-то бухты, охраняемой островами. Со стороны открытого моря волны разбивались о ту брешь, через которую, барахтаясь, прошло судно. По мере того как я наблюдал за происходящим, судно поворачивалось на скале, проткнувшей его корпус пока не развернулось в сторону моря. Из внутренних частей судна доносилось шипение воздуха и треск коробящегося металла. Судно прочно сидело на скале, его палубы были на одном уровне с поверхностью воды Волны высотой в четыре фута почти весело ударялись о его надстройки.
Стало посветлее. Ветер стихал. Прилив менял направление и начинал убывать. Очень медленно, словно старик, я побрел по помещениям этого острова, состоящего из палубных надстроек «Мариуса Б». И в запертом выдвижном ящике стола в радиорубке я все-таки отыскал высокочастотный передатчик.
Спустя полчаса желтенький вертолет «Морской король» застрекотал вокруг мыса в конце этой бухты.
Глава 31
Конечно, я был уголовным преступником. Меня посадили в полицейский автомобиль, который и отвез меня в Инвернесс. В Инвернессе меня отвели в комнату для допросов, и детектив по имени Сван, куривший трубку, предложил мне рассказать ему обо всем. У Свана были дружелюбные серые глаза, что, должно быть, в его профессии приносило удачу. Я в точности рассказал ему, что произошло с того момента, как я покинул Швейцарию, и с удовлетворением наблюдал, как скептицизм уступает место изумлению.
Пока Сван наводил кое-какие справки, мне принесли чаю. Он вернулся обратно, качая головой, и сказал:
— Экипаж «Мариуса Б» сегодня утром сошел на берег. Один человек у них лежит в больнице с ожогом глаз от дизельного пара, а у другого оторвало пальцы — это, должно быть, сделала якорная цепь. Не могли бы вы их опознать?
И мы отправились в больницу. Пальцев лишился Паувэлс, его лицо было таким же серым, как и камни здания больницы. Остальные члены экипажа тоже были там. Кроме Смита. Когда я сообщил об этом Свану, он сказал:
— Мы его поищем. А где мы сможем найти вас, если вы понадобитесь?
Мы снова были в вестибюле полицейского участка. Снаружи, на гранитных улицах Инвернесса, солнце играло в каплях только что прошедшего дождя. Я дал ему телефонный номер Кинлочбиэга.
— Только я уеду на гонку, — сказал я. — На яхтную гонку «Три Бена».
Он посмотрел на меня и покачал головой.
— Вам, видно, не терпится еще раз испытать судьбу, — сказал он. — Удачи вам.
Я поблагодарил его. Удача была одной из насущно необходимых мне вещей, наряду с душем, бритьем и сном этак на сутки. Глаза Свана смотрели не на меня. Я обернулся. Кто-то там стоял на фоне залитого дождем окна.
Фиона.
Я подошел и обнял ее. Она обвила руками мою шею. И у меня было такое ощущение, что я мог бы так простоять целую вечность, вот прямо здесь, в бледно-зеленом вестибюле полицейского участка, в слабом запахе ее духов.
— Я скучала по тебе, — спокойно сказала она.
Я хотел сказать ей то же самое, но не было никакой возможности сказать это так, чтобы достаточно сильно выразить мои чувства. Поэтому я не сказал ничего, и мы побрели в сверкающий дневной свет. На улице я все время поглядывал на нее: прямые плечи, маленький изогнутый носик, серо-зеленые глаза, очень довольные чем-то. Тем, что она видит меня.
Змеи дорожного движения извивались вдоль Большого Глена с автомобилями вместо голов. Она держала руку у меня на плече, ласково касаясь пальцами моей шеи.
— Значит, так все и было, — говорила она. — Мансини подложил бомбу в сарай Эвана. Но это закончилось. И мы можем начать все снова. — Она посмотрела на меня. В уголках ее глаз появились новые напряженные черточки. — Мы сможем?
Я кивнул. Она слишком долго прожила между молотом и наковальней. Я хотел, чтобы теперь она была счастлива.
Но все еще не закончилось.
Мы свернули с главной дороги и поехали по однорядному проселку, который вился по узкой горной долине в направлении Кинлочбиэга. Земля по обе стороны дороги начинала терять свою торфяную и вересковую кожу, и наружу пробивались обнаженные скалы. Это было суровое, враждебное место, с лужами черной воды. Но сегодня оно казалось знакомым, даже гостеприимным. И когда мы одолели это ущелье и показались угловые фронтоны в серо-зеленом обрамлении из эвкалиптов, ощущение было таким, что я возвратился домой.
Гектор от сарая помахал рукой, а Ви дожидалась нас на подъездной дорожке. Я посмотрел на нее с тревогой, которая быстро сменилась удивлением. На ней было совсем немного косметики. Просто великолепный, здоровый загар.
— Дорогой! — Она обняла меня со своим обычным отдаленным поцелуем: сначала в одну щеку, потом в другую.
Но на меня произвело впечатление, что первый слог слова «дорогой» был короче обычного, а поцелуй — не таким припудренным и легким, как касание бабочки.
— Ты выглядишь классно, — осторожно сказал я. Я знал, что у Ви начинается спиральный упадок, если она не соглашается с комплиментами, которые ей делают.
— Я здорова, парень, — заявила она и повернулась на высоких каблуках. Ее ноги в голубых джинсах были ужасающе худыми, и вокруг ее предплечья я мог бы соединить свой большой палец с указательным. — Это все она.
Ви показала на Фиону. «Надо быть настороже, — подумал я. — Это вот-вот может начаться. Ревнивые вопли, а в конце концов и таблетки». Но Фиона подмигнула ей, встала между нами, положила нам обоим руки на плечи и повела в дом.
— Она заставляет меня помногу ходить, — сказала Ви. — И это, знаешь, в самом деле помогает здоровью.
И она одарила Фиону таким взглядом, которым она прежде не одаривала никого. Во всяком случае, я такого не видел. Это был какой-то детский взгляд, он говорил, что ей хочется одобрения, она ведь так сильно старалась, и пусть уж Фиона будет так любезна заметить это. Фиона улыбнулась ей очаровательной улыбкой. И Ви выглядела счастливой — впервые, насколько я мог припомнить. А может быть, дело просто было в том, что теперь я по-настоящему замечал подобные вещи.
Молчание этого дома было таким громким, что склоняло к безделью. Мы не разговаривали без умолку. Ви, казалось, забыла, как надо быть мамочкой Ви. Она читала какую-то книгу, и это было нечто такое, чего я не знал за ней раньше. Я принял душ и сбрил со своего лица густую черную бороду, рассмотрев наконец как следует шрам на правой скуле. Довольно глубокая длинная отметина, покрытая струпьями. Такую рану следовало зашить давным-давно. Руками искусного хирурга. Шрам от ножа — совсем не тот тип шрама, который вызывает доверие у клиента.
