Юрий Кургузов - Чёрный Скорпион
Я замер, изо всех сил влипая в пыльный пол. Через секунду в моей правой руке уже тоже был пистолет, однако палить без крайней нужды не хотелось из соображений конспирации: у меня, как ни прискорбно, глушителя так до сих пор и не имелось.
Теперь, когда я вырубил фонарик, вокруг стояла полная темень, и следующего выстрела можно было уже не очень опасаться. И все же невидимый визави выстрелил. На этот раз пуля разгрохала какую-то вазу — меня с ног до головы осыпало осколками, но я даже не пошевелился: пускай оппонент думает, что я труп. Поверит — уйдет. Не поверит, захочет убедиться и приблизится — что ж, тогда извините.
Минуты две я лежал распластанный на полу в ожидании очередной бомбардировки — однако ничего не произошло. Мало того: с улицы внезапно послышался громкий оклик, и через несколько секунд донеслись звуки удаляющихся шагов.
Фигушки, не заманите, стреляного воробья на мякине не проведешь. Но вскоре до меня дошло, что я действительно остался один. Вскочил, бросился к двери…
Чёрт, поздно!
Выбежав на крыльцо, я только успел увидеть, как в машину, в которой недавно столь артистично миловались местные Ромео и Джульетта, на место водителя впрыгнула высокая стройная женщина. Из-за полуопустившихся уже сумерек я не сумел ее разглядеть, однако… Однако фигурой и ростом она здорово напоминала мою сегодняшнюю новую знакомую, а еще… Маргариту.
Вот от этого, последнего открытия я просто опешил, замер столбом, а "девятка" рванула вперед и через несколько секунд скрылась за углом.
Я выругался и вернулся в дом. Зачем? Трудно сказать. Я словно шкурой ощущал: что-то здесь должно находиться, раз некто (ха, "некто"!) очень не хотел, чтобы я это обнаружил. Не хотел до такой степени, что даже начал стрелять.
…Говорят, удача сопутствует смелым. Ну, насчет смелости скромно умолчу, да и навряд ли можно считать удачей в традиционном смысле слова встречу с очередным покойником. Да-да, я нашел труп. Ёлки-палки, эти мертвецы и правда липнут ко мне, точно гвозди к магниту!
Убийцы, надо признать, проявили изобретательность и даже некий изыск не только в способе убийства, но и сокрытия тела жертвы от случайных глаз. Безрезультатно обшарив весь дом, я уже собрался было уносить ноги, когда вдруг вспомнил о чердачном люке в потолке прихожей.
Залезть наверх по лесенке было делом плевым, и когда я ступил на пыльные, полуприсыпанные керамзитом лаги и осветил фонариком черные внутренности чердака, взору предстала не самая приятная картина: на одном из стропил висела… Вика.
Я дёрнулся было к ней — и остановился. Судя по выражению лица и положению конечностей, смерть наступила несколько часов назад, и значит, помочь несчастной я уже не мог. А вот себе навредить мог, если бы начал топтаться по густой пыли и наследил как дурак.
Не буду описывать лицо повешенной, ничего в том приятного нет. Твари!.. От бессильной ярости в сердцах саданул кулаком по бревну. Конечно, Вика была не подарок и крови своими фокусами попортила мне немало, но чтобы такое… Я вовсе не желал ей подобного конца.
Но знаете, в голове моей начали проясняться еще кое-какие нюансы этого проклятого "дела". Дела очень многогранного, разновеликого, не состыковывающегося многими своими фрагментами и деталями и на первый взгляд почти не поддающегося объяснению с точки зрения обычной формальной логики, потому что слишком много самых разных интересов самых разных людей, когда намеренно, а когда и случайно, вдруг сплелись и скрестились вокруг одного предмета: маленького вшивого кусочка углерода с черным пятном в сердцевине — загадки или ошибки природы. Ошибки, за которую очень многим уже пришлось заплатить самой дорогой ценой и за которую, надеюсь, скоро заплатит и еще кое-кто.
И, по-видимому, за всей этой жутью стоит не одно конкретное лицо, а несколько, и все они, вольно или невольно, действуя каждый ради своей личной выгоды, стали соавторами всего этого кошмара.
Да, заварил кашу Серый. Тем, что привез алмаз в город, и тем, что не сумел как следует держать язык за зубами. А дальше — пошло-поехало. К охоте за "доисторическим" бриллиантом подключились Паук и не знакомый еще мне Бизон — два столпа здешнего "высшего общества". Правда, Паук, по всему, на каком-то отрезке пути решил остановиться — либо кишка оказалась тонка, либо благоразумие взяло верх, — однако не захотели останавливаться некоторые из его подчиненных. Да и кстати, себя я тоже вовсе не исключал из данного поганого списка: я же тоже охочусь теперь за камнем, хотя начинал-то с, казалось бы, благородного дела мщения за погибшего друга. И — трупы посыпались со всех сторон как из ведра изобилия…
Но не только нами тремя ограничивался этот список. Не только…
Ладно, угрюмо сказал я сам себе и спустился вниз, не забыв смазать следы на пыли и тщательно протереть ручку люка. Ладно, вали, Гаврила, покуда не прищучили.
Захлопнув входную дверь и заперев калитку, я направился к машине. Уже почти совсем стемнело, и следовало спешить.
Сев за руль, я включил зажигание и поехал, то и дело поглядывая на часы и размышляя о том, что уж коли у преступников имеются милицейские печати, то наверное, стоит когда-нибудь обзавестись ими и мне.
При въезде в город "вышел на связь", а потом повернул к дому Маргариты. За Жорой.
Машину я подогнал почти вплотную к крыльцу, как уже делал однажды, а сам поднялся в спальню Маргариты, окна которой выходили, к счастью, не во двор, а на противоположную сторону.
Она встала из кресла, придвинутого к включенному телевизору, и раскрыла мне навстречу свои объятия:
— Господи, ну наконец-то! (Гм, вроде не похоже, что только что примчалась с "задания".)
Я вежливо отстранился:
— Подожди.
Ее глаза широко открылись:
— Что такое?!
— Ничего. Понимаешь, мне снова нужно уехать. Но ненадолго, и это последний раз.
Маргарита горько усмехнулась:
— Ну еще бы не последний! Ведь завтра ты уедешь навсегда.
— Ладно, обо всем этом мы еще поговорим. Где у тебя ключ от спальни?
— Какой спальни? — не поняла она.
— Твоей. Видишь ли, мне сейчас очень нужно поговорить с одним человеком. Он ждет в машине. Но я не хочу, чтобы вы, даже случайно, увиделись. Нельзя. Это опасно. И я закрою тебя в спальне, а потом открою, когда он уйдет. Хорошо?
Она бесстрастно пожала плечами и достала из кармана халата ключ:
— Как тебе угодно.
…Засунув Жору, который начал уже, простите, пованивать, в машину и замаскировав его куском брезента, я вернулся и отпер Маргариту. Вошел в спальню, кашлянул.
Она не обернулась и даже не соблаговолила отвести взгляд от экрана телевизора:
— Положи ключ на тумбочку.
Положил и ушел.
А теперь — лирический пейзаж…
Ночь.
Звезды на небе.
Ослепительно-яркие южные звезды на омерзительно черном южном же небе.
Треск цикад в кустах и траве и голубые блуждающие точки светляков, как микроскопические "огни святого Эльма".
Дорога.
Деревья слева и справа.
Две машины.
Ночь…
Возле "Мазды" трое обыскивают двоих.
Потом один подходит к "Мерседесу", склоняется над полуопущенным боковым стеклом, вполголоса говорит:
— Вроде чистые.
Человек на месте рядом с водительским удовлетворенно кивает:
— Хорошо. Давайте…
Его собеседник возвращается к первому автомобилю, толкает товарищей… И не успевают обысканные даже дёрнуться, как раздаются приглушенные выстрелы. Люди из первой машины падают на придорожную щебёнку. Ночь…
Однако почти тотчас звучат еще три выстрела, и убийцы как подкошенные валятся на бездыханные тела своих жертв. Теперь они тоже бездыханные. Теперь они тоже жертвы.
Звезды на небе…
В несколько прыжков, которым позавидовал бы гепард, я подскочил к черному "Мерседесу" и рванул на себя дверь, одновременно направляя ствол "магнума" тридцать второго калибра (маленький "глок" сегодня остался дома) в лоб ничего не понимающего "пассажира":
— Выходи!
Даже в почти полной тьме видно, как он бледнеет, а на лбу выступает испарина. Однако правая рука его лезет в карман…
Я изо всей мочи бью каблуком по этой руке, и она уже больше никуда не лезет, а бессильно обвисает словно перебитое птичье крыло.
— Выходи, — тихо повторяю я.
И он выходит…
Говорил он много.
Он очень много, сбивчиво, путанно и взволнованно говорил, но я его едва слушал: меня не интересовало практически ничего. Ни-че-го…
Он божился и клялся, что не убивал Серого, — то есть, что тот был убит совсем не по его приказу, — и я не возражал: я и без клятв верил ему.
Когда мой напарник отволок полуобезумевшего от страха всесильного местного "босса" за обочину, Бизон уже не просто побледнел, а посерел. Он в ужасе лепетал, что готов заплатить за свою жизнь какую угодно цену, обещал, что не будет мстить, — и пальцем не тронет ни меня, ни Маргариту — вообще больше никого на свете (ну прямо исправившийся Бармалей, которого отрыгнул Крокодил).
