Инна Бачинская - Две половинки райского яблока
– Ничего не понимаю, – бормотал Лев Иванович Якушкин изумленно, ибо это был не кто иной, как он сам, собственной персоной. – Мистика, ей-богу… миракулюм! Что сие престранное явление должно означать? Может, примерещилось? – Он протер глаза. – Чары? Какие чары, – одернул он себя. Деревенские бабы, вроде Авдотьи, верят в чары, а ученый человек верит в просвещение. Естественные науки претерпели изрядное развитие за последнее время, и данное, из ряда вон выходящее, явление природы имеет свое научное толкование и постижение. Нынче все посредством науки объясняется. Вон господин Палехов написал презанимательнейший труд о земных минералах, превращенных из умерших животных организмов. И здесь, должно быть, животная энергия проявляется, сиречь магнетизм!
Лев Иванович поднял руку и попытался осторожно дотронуться до черной пирамиды, вопреки законам земного тяготения висящей в воздухе. Черная пирамида уклонилась от его пальца, слегка переместившись. Она висела, покачиваясь, как лодочка на воде, чуть потрескивая, исходя крохотными синими искрами. Искры, отрываясь от пирамиды, секунду-другую с легким шипением плавали в воздухе, потом тускнели и гасли. При каждой вспышке молнии за окном пирамида дергалась, как живая, и искрила сильнее. Одну искру любознательный Лев Иванович поймал на ладонь и с разочарованием убедился, что синее пламя было холодным. Хотя на ладони осталось маленькое красное пятнышко, похожее на ожог.
– Flamma spiritalis[9], – бормотал как бы в забытьи Лев Иванович. – Flamma spiritalis vitalis[10]. Духовный огонь! Животворящий… Надобно будет описать данное природное явление и отправить пакет с нарочным в Санкт-Петербург, в государеву академию. Пусть ученые мужи объяснение представят, что оно означает.
И надо же… оказия какая приключилась! Счастливый случай! Столько лет позабытое пролежало добро Гассана-странника на чердаке и только теперь открылось. Странник сгинул, а добро осталось. «Дьявольское», – мелькнула было мысль, но Лев Иванович, как человек передовой и в науках сведущий, отмел ее на корню.
Он откинулся на спинку кресла и погрузился в раздумья.
«Неизвестная тайна природы», – думал Лев Иванович. И Гассан, неизвестно каким ветром занесенный в их края, и чудесная его вещь… летающая черная пирамида – все тайна! И девушка с картины… Авдотья-дура только крестится, когда приступишь с расспросами. «Ну, ничего, не я буду, коли правды не дознаюсь, – пообещал себе Лев Иванович. – И чего это они там разбегались на ночь глядя?» – прислушался он к шумам извне. Заложил руки за голову, прищурился, сосредоточенно рассматривая черную пирамиду, покачивающуюся на уровне его глаз. Даже рот приоткрыл…
Интересная мысль вдруг пришла в голову Льву Ивановичу. Недолго думая, он взял подсвечник с горящей свечой и поднес снизу к парящей черной пирамиде…
– Батюшки-светы, барин-то, барин! – причитала Авдотья, стоя на коленях перед лежащим на полу без сознания Львом Ивановичем, обмахивая его передником. – Сомлел, сердешный! У, сила твоя басурманская! – Она погрозила кулаком картине. – Чудовин проклятый и девка его… скаженная! Недаром люди сказывали, под замком держали. Так и норовила вырваться… нечистая сила, прости, Господи, меня грешную. – Авдотья перекрестилась. – Так и прыгала, так и скакала… А когда помер чудовин, вырвалась да и сгинула без следа… туда ей и дорога!
Ох, горе горькое, испортили барина, изурочили недобрым глазом… басурманское отродье! А может, это… он приходил! – Авдотья от ужаса перестала махать передником и закрестилась мелко. – Басурман! За своим пришел. Откудова пришел… страх-то какой, лучше и не думать вовсе! А скарб его… с глаз долой!
Она проворно свернула картину и сунула ее в железный сундучок, стоявший на полу у стола. Сдула со стола зеленоватый пепел, подобрала с пола и бросила в сундучок черную обугленную непонятную штуку, заодно – книжку заграничную и флакончик со смердючим маслом, закрыла на ключик. Ключик спрятала за пазухой и кликнула Митяя…
Лев Иванович, лежавший на полу, пошевелился и открыл глаза.
– Слава тебе, господи! – воскликнула старуха радостно. – Жив! Жив, батюшка!
– Что случилось? – слабым голосом спросил Лев Иванович. – Где я?
– Ой горе горькое, неужто память отшибло? – испугалась Авдотья. – Где ж тебе быть, батюшка? В своем дому ты, дома! Оглянись-ка кругом!
Лев Иванович потер лоб ладонью.
– А… что случилось? – спросил снова, пытаясь сесть и озираясь.
– Ну, напугал старуху, не приведи Господь! – заголосила снова Авдотья. – Чисто мертвый лежал, батюшка, не чаяла уже, что поднимешься. Молонья полохнула в окно, ты и сомлел. Все книжки читаешь, все в покоях своих сидишь, свету белого не видишь! А ведь не дитя неразумное, женатый человек. Жениться – не лапоть надеть! – журила она воспитанника, обрадованная воскрешением того. – Остепеняться пора, и жена молодая внимания требует… Марина Эрастовна вон только что разродилась, весь дом на ногах… радость-то какая, а тут ты, батюшка… чуть не помер! Мальчонка народился, да такой баской, такой пригожий, слышь, орет как? Марина Эрастовна тебя требует. Иди, полюбуйся на сына. Хватит над книжками голову сушить…
– А… где… – произнес Лев Иванович, – продолжая озираться. – Тут была… Тут ничего не было?
– Где? – удивилась Авдотья, оглядываясь для достоверности. – Ничего не видела, батюшка! Молонья шарахнула, стекло вылетело – вон воды набежало сколько. Ты на полу, в потемках, и свечка перевернутая на столе… Так и дом спалить недолго, батюшка!
– А… – Лев Иванович снова потер лоб. – И больше ничего?
– Ничегошеньки, батюшка. Никак потерял что?
– Нет… – сказал неуверенно Лев Иванович, поднимаясь с пола.
– Пошли, батюшка, к жене, ждет она, красавица, не дождется, – Авдотья взяла Льва Ивановича под руку. – А ребеночек – одно загляденье! – приговаривала она, выводя барина из кабинета. – Весь в тебя, батюшка… а уж орет! Идем, голубь, идем, батюшка… идем, сизокрылый! Сейчас наливочки принесу, люди за здоровье Ивана Львовича выпить желают, как полагается, дворня собралась… тебя дожидаются… И Марина Эрастовна, поди, заждалась…
* * *…В купе спального вагона собрались четверо. Это было купе господина Романо, а остальные были у него в гостях. Остальные – это знакомые уже читателю Грэдди Флеминг и Гайко, а также новый член бывшего форс-мажорного квартета, ныне трио, небезызвестный программист Володя Маркелов. В недалеком будущем он заменит Гайко, который возвращается на родину, где семья подыскала ему невесту. Пора остепеняться, заводить свой дом, детишек, виноградник. Гайко чувствует себя немного виноватым.
– Предатель, – цедит сквозь зубы Флеминг.
– Какой же предатель, – оправдывается Гайко. – Ты же сам понимаешь… сколько можно колесить по свету? Да у меня руки чешутся взять лозу… Да я об этом всю жизнь мечтал… Да что ты вообще в этом деле понимаешь? – Он необычайно многословен и заикается больше обычного.
– Ладно, – Флеминг хлопает его по плечу, – живи! Разводи виноград, рожай детей, делай вино! Заберешь «Вавилон», посеешь в огороде. Интересная получится связь времен. Девушка хоть хорошая?
– Хорошая, – отвечает Гайко. – Из соседнего села… Я, правда, ее не помню… Мать говорит, хорошая.
– На свадьбу хоть пригласишь?
Гайко смотрит укоризненно…
– А теперь – сюрприз, дети мои! – говорит господин Романо, вытаскивая из-за спины черную тубу, в каких носят чертежи. Раскрывает и вытаскивает свернутый в рулон холст. – Вуаля!
Глазам присутствующих является «Портрет индуса». Картина лежит на столике мрачная, неохотно отражая дневной свет из окошка. Пронзителен взгляд неизвестного человека на картине, прячется в его тени девушка, красный шарф на ее шее, как кровь…
Господин Романо придавливает края картины бумажником и футляром от очков.
– Откуда? – спрашивает Флеминг подозрительно.
– Подарок! – отвечает господин Романо. – Честное слово, Грэдди. И не смотри на меня так! Неужели ты не видишь, что это копия? И краской еще пахнет. Подарок директора музея Марины, произведено ее мужем… художником Николо Башкирцефф. Картина, конечно, отличается от оригинала, но все равно, это память… о страшной тайне рода Якушкиных… э-э-э… моих родственников. Кстати, господскую усадьбу будут восстанавливать. Марина собирается устроить там филиал исторического музея. Мы уже приглашены на открытие. Как-никак, я – последний представитель славного рода Якушкиных.
– Сколько? – спрашивает Флеминг.
– Не все в жизни измеряется деньгами, Грэдди, – назидательно ответил господин Романо. – Я чувствовал себя просто обязанным сделать хоть что-то для города.
– Кто это? – спрашивает Володя Маркелов, рассматривая картину.
– Никто точно не знает, какой-то странствующий фокусник, – отвечает господин Романо.
