Сэм Льювеллин - Прилив
Существовала лишь одна причина, по которой эту кучу дров покрыли слоем свежей краски: получить на нее страховой полис как на суперяхту и выйти в открытое море.
И потопить судно.
Я подхватил жестянку с краской и шагнул назад в открытую дверь, предвкушая, как позвоню господину Марселю Боннару и как долго буду говорить с ним.
Что-то звякнуло на корме. Я похолодел. Послышались шаги и веселые голоса. Кто-то у люка попросил у кого-то еще ключ. Мне был знаком этот голос. Он принадлежал Бобби, бутылочному блондину, вливавшему мне в горло джин на боне «Королевской флотилии».
Но там, наверху, был еще некто, смеявшийся от предвкушения каникул в южной Франции и возможности покататься на большой красивой яхте ради всевозможных удовольствий и солнечных ванн и понаблюдать за спуском на воду претендента на Кубок Америки.
Фрэнки!..
Меня прошиб пот. Я шагнул обратно в дверь, в пустоту, где прежде располагались носовые каюты судна, закрыл ее и запер своей проволочкой. Сидя на прогнившей обшивке в зловонии грибков и трюмной воды, я слышал шлепки ног по прогнившей палубе, пыхтение запускаемого двигателя и скрежет швартового каната, поднимаемого на борт воротом.
Мы направлялись в море. Стараясь ступать как можно осторожнее, я пробрался через шпангоут к бортовому иллюминатору и приник к нему.
Там, на спусковом слипе, меж лодками, подобно муравьям, копошилась толпа. На раструбах медных инструментов духового оркестра сверкало солнце. Над толпой возвышалась стройная мачта, сплошь усеянная сигнальными флажками. Она шевельнулась и заскользила, ускоряясь, вдоль слипа в свободное пространство меж людьми. Столб белой водяной пыли взлетел при ударе яхты о воду. Мой демонтированный отсек внезапно наполнился резким звуком далекого горна. Выстрелила пробка шампанского. На палубе топала ногами и веселилась Фрэнки.
«Только не топни слишком сильно», — подумал я.
Бортовой иллюминатор отвернул от слипа. Мимо проносились пришвартованные к бону яхты.
Топот на палубе усилился, послышался грохот парусины и щелканье лебедки. Подняли грот. Затем последовали серии хлопков послабее. Три фока. Шпангоут накренился под моей ногой. Древесина застонала: это был усталый стон дряхлой яхты, возжелавшей смерти.
Меня охватило беспокойство. Ведь чем дольше яхта находилась бы у бона, тем реальнее была опасность, что кто-нибудь раскроет этот, маленький источник дохода Креспи. А потому не исключено, что именно сегодня судну предназначено затонуть. Но если так, то почему Фрэнки на борту?
«Будь благоразумен, — сказал я себе. — Если они намереваются потопить „Лауру“, то наврут Фрэнки, что это был несчастный случай, и доставят ее на берег, чтобы использовать в качестве свидетеля».
Но Жан-Клод не был благоразумен. Мне припомнилось, что сказал Креспи о погибших на «Поиссон де Аврил». «Немного местного колорита». Два человека погибли, в то время как могли быть предупреждены и спасены.
Что же может больше подойти для южной Франции в качестве «местного колорита», чем хорошенькая семнадцатилетняя девчушка в бикини?
Глава 31
Крен «Лауры» увеличился. Взглянув в бортовой иллюминатор, я увидел яхту-претендента на Кубок Америки, накренившуюся, с поднятым гротом, но без кливера. Кряканье волны внутри носовой части «Лауры» возросло до грохота. Сильные порывы ветра стремглав неслись через море. На покатом борте корпуса яхты, где большие болты цепочки листов металла проходят через шпангоут, били внутрь струйки воды. Она блестела на бортах. Когда я вновь взглянул в бортовой иллюминатор, караван судов со зрителями остался далеко позади: игрушечные лодки на сапфирно-синем море. Небо подернулось длинными и рваными перистыми облаками, обещающими дождь. Воздух был бриллиантовой чистоты и той зловещей прозрачности, которая здесь, в западной части Лионского залива, обычно предвещает ветер. И еще какой!
Из иллюминаторов борта, на который кренилась яхта, не было видно ничего, кроме мчащейся синей воды. В изгибе днища яхты образовывалось озеро; в оснастке, словно дьявольский оркестр, грохотал ветер.
За иллюминаторами противоположного борта земля сошлась в плоскую линию, которая то появлялась, то исчезала за многочисленными гребешками волн. В течение часа продолжалось ныряние и грохот носа судна да бульканье воды под носом яхты. Земля совсем пропала из виду, и лишь синее море мерно вздымалось за иллюминатором. С палубы послышался смех. Настало время удовольствий.
Чьи-то ноги глухо простучали по трапу вниз, в кают-компанию. Я двинулся в направлении кормы и приник к замочной скважине. Я мог видеть лишь стол на кардановом подвесе — из вазы с цветами на него пролилась вода. Затем в поле моего зрения появилась чья-то рука с тряпкой и вытерла воду. Рука была загорелой, с черными волосами на тыльной стороне. Она на мгновенье пропала из виду, а затем что-то положила на стол.
Тело мое покрылось мурашками.
Через замочную скважину я видел циферблат с делениями от нуля до ста двадцати: кухонный таймер. В поле моего зрения появились руки, которые повернули циферблат на четверть круга. Я взглянул на светящиеся стрелки моих часов: двадцать минут первого.
Таймер пропал из поля зрения. Я услышал стук крышки рундука. А затем — шаги вверх по трапу.
Сердце мое колотилось, руки скользили по проволочной отмычке, когда я возился с замком. Потребовалось добрых три минуты, чтобы открыть его.
После смахивающей на пещеру носовой части кают-компания показалась ослепительно светлой. Я тихо прикрыл дверь. «Лаура» поднялась на волне и, со свистом распыляя воду, нырнула на другую ее сторону. Я стал осматривать рундуки.
Она была засунута под настил и прислонена к разрушающемуся шпангоуту. Пластиковая коробка из-под сандвичей, соединенная проводами с таймером, привязанным к ее крышке. Я осторожно достал коробку из ее гнилого пристанища, поставил на сиденье. Из нее слышалось веселое, бодрое тиканье. Оно напомнило мне кухню Мэри Эллен по субботам, теплый запах выпечки, ислингтонцев, прогуливающих за окном легкие детские коляски, и Фрэнки, пяти лет от роду, которая, сидя на жестком стуле и выставив вперед ноги, уплетала вишню в сахаре. Услышав звонок, она встрепенулась тогда от неожиданности, подскочила, и вишенки раскатились по всему полу, как капли крови в пыли. На сей раз это были уже не вишенки...
Я не стал вытаскивать какой-либо провод: неизвестно, чем это могло бы закончиться, ведь я действовал бы вслепую. Зато повернул циферблат по часовой стрелке до упора. Полуторачасовая отсрочка. Рундук рядом с графином был пуст. Он был небольшой, но, если приходится подбирать рундук для бомбы, следует остановиться на том, в котором она не будет болтаться. Я положил в него бомбу и вновь запер.
А затем направился в дальний конец кают-компании. Там была еще одна дверь, по ту сторону изогнутого трапа, поднимавшегося на верхнюю палубу. Она вела в сторону кормы, к каюте владельца, ванным комнатам, каютам экипажа и кокпиту. Кто-то спускался по трапу.
Если бы я вышел через дверь, меня заметили бы. Под трапом было уютное местечко, где стюард, вероятно, держал огромное ведерко со льдом для шампанского. Но теперь там не было этого ведерка со льдом. И я втиснулся туда.
Я видел тень человека, спускавшегося по ступенькам. Против нижней части трапа располагалась дверь в носовую часть судна. Она распахнулась и, хлопнув, закрылась вновь. По моему телу струился пот.
Тень не сдвинулась с места. Тот, кому она принадлежала, хотел, чтобы там, наверху, думали, будто он пошел в носовую часть яхты, тогда как у него была своя причина находиться внизу.
Какая причина?
Я тихо поднялся, протянул руки, одной из них зажал рот, а другой как крюком захватил горло незнакомца, резко рванув его назад. Сопротивление длилось не более мгновения. Затем тело незнакомца обмякло.
— Закричишь — убью, — мрачно пообещал я. И убрал руку, зажимавшую рот.
— Ради Бога! — услышал я голос Бьянки.
Сердце мое стучало как двигатель. Я почувствовал слабость.
— Что ты делаешь здесь?
— Для объяснении нет времени, — сказала Бьянка. — Думаю, они собираются затопить судно.
— Как они намерены вернуться на берег?
— Есть лодка.
— Почему ты думаешь, что они возьмут тебя с собой?
— Но не бросят же они нас!
Я обратил особое внимание на слово «нас». И сказал:
— Еще как бросят. Вчера они пытались убить твоего отца.
Лицо Бьянки побелело от ужаса.
— Но ведь Карло здесь, — сказала она.
— Карло сменил лагерь. Как ты думаешь, зачем они взяли тебя с собой?
— Я поехала, чтобы присмотреть за Фрэнки.
— А кто предложил поехать?
— Никто.
— Но никто и не отговаривал!
— Что ты имеешь в виду?
— На том совещании имело место предложение о слиянии фирм. Твой отец находится в госпитале в Безье.
Бьянка зажала рот рукой.
