Фридрих Незнанский - Ищите женщину
— Да, скорее всего.
Зотов почувствовал себя обескураженным. Будто его без конца водили за нос кривыми коридорами, а в конце показали жирный кукиш.
— Я хотел бы добавить два слова, Рэм Васильевич, — сказал Грязнов совсем другим тоном. — Только не обижайтесь и больше не вздрагивайте. Помните, у нас был договор, когда вы мне отдавали дневник? Я его не нарушу, будьте уверены. А в этой связи хочу дать совет, чтобы вы как можно четче смогли сформулировать тему, которую мы с вами здесь тайно обсуждали сегодня. Вы понимаете меня? Сформулировать… для себя. Генпрокуратура обнаружила некоторые личные записи Кокорина, ознакомилась с ними и, не найдя в них никакого криминала, а также сведений, не подлежащих широкой огласке, теперь подумывает — не отдать ли их газетному органу, в котором покойный журналист трудился. Вы меня понимаете?
— Понимаю.
— Вот и славно. А раз понимаете, значит, и двух противоречивых информаций быть не может. Вас отправить на службу? Или у вас другие планы на вечер?
— Лучше на работу, если можно.
— Нет вопросов.
— Скажите, а я действительно могу переговорить с Леонтием?
— А для чего, вы думаете, мы вели нашу беседу?
— Но… это реально? Или, как вы заметили, умозрительно?
— Надеюсь, что окончательный ответ на свой вопрос вы сможете получить в самые ближайшие дни. Завтра-послезавтра. Но мы отдадим вам, разумеется, не все, а лишь то, что действительно не представляет опасности.
— А там и такое есть? — неожиданно загорелся Зотов.
— Слушайте, — устало сказал Турецкий, — Рэм, вы меня просто удивляете. Удивляете и убиваете! Ну какого хрена я такую речь держал?! В расчете на кого? На дурака? Или умного, зрелого журналиста? Ну честное слово…
— Нет, — упрямо возразил Зотов, — вы же собираетесь выдать нам жалкие остатки! А зачем они? Где острота? Где цимес, наконец?
— Будут вам и булки, будет и цимес в них, все будет. И вообще, как говорил Остап Балаганову, не касайтесь пока своими лапами хрустальной мечты. Все ясно?
— Почти, но…
— Больше никаких «но». Гуляйте, думайте, обсуждайте с главным, ни в коем случае не выносите на общественность. Я не исключаю, что при благоприятном раскладе вам еще придется собирать по этому поводу всю вашу солидную редколлегию. Там есть что всерьез обсуждать, это я вам обещаю. Но для… вы понимаете, для кого? Только то, что вам предельно четко сформулировал Вячеслав Иванович. Вопросы есть? Вопросов нет, свободны. Держите, — он протянул «сморчку» руку, — и до встречи.
Грязнов тоже попрощался и вышел вместе с Зотовым в приемную. Там сказал секретарше, чтоб она вызвала дежурную машину и отправила журналиста в редакцию.
Затем вернулся в свой кабинет и широко развел руками:
— Ну знаешь!
— А ведь ты, как всегда, оказался прав, — сдался Турецкий. — Ну а как ты собираешься меня отправлять?
— Так тебе и торопиться некуда. Сейчас только седьмой час. Темнеть уж начало, но недостаточно. А в семь будет в самый раз. Я с тобой Кольку своего пошлю, пусть поиграет, посмотрит. А то что-то он у меня в последние дни какой-то смурной ходит. Влюбился, что ли? Ты мастер психологических загадок, вот и узнай. Тут ляпнешь, а человек возьмет да и обидится. Хамство в душе затаит. Против начальства.
— Ну да-а, конечно! Против тебя затаишь! Как же!.. Слушай, а чего мне, в самом деле, ждать-то?
— А наш с тобой «сморчок», по идее, должен ведь еще доложиться. Ты бы при случае узнал про этого Бориса-то Николаевича.
— Само собой. Но это для нас пока не главное. Лишний хвост, не более. Давай поеду, все равно пить у тебя нечего. А так я хоть пораньше домой вернусь, столько времени своих не видел.
— Наконец-то вспомнил! Босяк, верно говорил про тебя Костя.
— Не ври, они у меня всегда здесь! — Турецкий стукнул себя по груди.
— Развеялся, значит, в Питере? — гнул свое Грязнов.
— Это официальная версия.
— Эх, черт возьми! — Слава потянулся так, что кости хрустнули. — Давно что-то не случалось у нас официальных визитов, а, Саня?
— Я уж подумывал было рвануть с тобой на пару в Питер! Да ведь дело такое, что опасно нынче становится. Пример нашего с тобой юридического министра оказался уж больно заразительным. Да тебе, поди, видней из своего кресла.
— Есть… — неохотно ответил Слава. — А я так понимаю, что на всех таким вот образом кризис августовский подействовал. Однова живем! А тут тебе и самая компра! Теперь ведь всякую такую технику можно на рынке приобрести. А закон о защите не действует. Все у нас наоборот… Ладно, помечтали, поехали дальше. — Он наклонился к селектору: — Саватеева ко мне.
ПАБ-КРОЛ ПО-ТУРЕЦКИ
Турецкий сидел на заднем сиденье «Жигулей» цвета мокрого асфальта. А рядом с ним, почти лежа, расположился Саватеев. На Николае был длинный плащ, как у Турецкого, и такая же кепочка, выданная из нескончаемых запасов Грязнова. Они ехали к Варшавке. Не торопились, ибо их не должны были потерять те парни, которых они обнаружили, едва выехали из служебных ворот Петровки, 38.
Люди в двести восьмидесятом «мерседесе» — машине неновой, но достаточно мощной, было видно, ждали Турецкого. Они словно знали, что он куда-то собрался, что при нем портфель, что дороги в Москве далеко не все прекрасно освещены, да и асфальт тоже — не очень. Мало ли что может случиться! Но грязновские «Жигули» тоже были очень хорошей машиной с форсированным движком да к тому же больше приспособленные для езды по кривым московским дворам и закоулкам. Так вот и ехали: первые не торопились, вторые не отставали.
Турецкий разговаривал с лежащим на сиденье Колей. Он поднимется и сядет на место Турецкого тогда, когда Александра уже не окажется в машине.
Причина «смурного» вида быстро разрешилась. Саватеев, рассказывая о том, как они держали след киллера Апостолу, дошел до таможни, затем до самой молодой таможенницы Зои Махоткиной, и тут славного сыщика будто зациклило: что бы дальше ни говорил, о чем бы ни вспоминал, повсюду исподволь всплывала эта самая Зоя, у которой такие яблоки!.. А сад, а канал через дорогу! А сама…
Саватеев словно светился в темноте. Турецкий слушал его и посмеивался, вспоминая и свою первую любовь, которая закончилась трагически. Впрочем, была ли то любовь? Замужняя женщина… Нет, она-то в нем что-то нашла. И такое, что пожертвовала своей жизнью. А он? Давно это было… Все на той же проклятой ярмарке в Сокольниках… И тогда за ним следили гэбисты. Полтора десятка лет прошло, а они все следят, вон сзади катят. Будто ничего не изменилось на земле за эти годы. Катят… следят… чего-то выжидают. Ну тогда все-таки была ясность: кто возьмет власть, тот и будет сочинять дальнейшую историю государства. А ведь очень многие рвались к пирогу! Ох, какая драчка была! Сколько крови лилось!..
Ну ладно, это тогда, а сейчас? Неужели не устали от переделов? И вот, кстати, вспомнилось. Ведь наш Музыкант именно тогда и приезжал в Советский Союз. Причем вторично. Что он привозил сюда? Материалы и валюту. А кому? Может быть, именно такая постановка вопроса и является для всех причастных к тому делу сегодня наиболее опасной? Как-то не думалось… А зря. Потому что суть проблемы может как раз и заключаться в том, на кого была сделана ставка и того же Михайлова из частного института, и ЦРУ иже с ним. Конечно, если им нужен был в России твердый кулак, хотя Михайлов и мнит себя официально ярым демократом, то нынче такой прокол может быть очень неприятен для фрондера, каким слыл Музыкант в молодости, выступая против войны во Вьетнаме и в прочих молодежных акциях. Но это все опять-таки «если». И в этом, как сказал Костя, должен был помочь разобраться старый друг.
«Ну что сказать, мой старый друг? Мы в этом сами виноваты…»
А почему он «должен»? Он же из их конторы! Служба собственной безопасности. А это не только очистка рядов, но и защита своих.
— Чего это вы запели, Александр Борисыч? — удивился Саватеев, прервав свой рассказ о Зое.
— Разве? — удивился Турецкий. — Своим мыслям. Молодость вспомнил, Николай, мы ведь с Грязновым были тоже молодыми и знаешь как за девками ухлестывали? Тебе такое и не снилось!
— Да вы и сейчас еще вполне ничего, — поощрил Саватеев.
— Ну спасибо, вот тут очень обрадовал… А дальше-то как у нас пойдет дело?
— Мы где?
— Сейчас буду поворачивать направо, ни Симферопольский, товарищ капитан, — ответил водитель.
— Отлично. Значит, уже скоро. Мы с Вячеславом Иванычем дальше так наметили. Пятнадцатый и семнадцатый дома — это пятиэтажки — уже выселены и идут под снос, народу там никого. Мы едем по внутренней дорожке как бы к Артековской улице, а вы на повороте линяете, ну… — замялся Саватеев.
— Я понял, Коля, дальше?
— Между этими домами пробираетесь к трамвайным путям. Переходите на другую сторону и видите армянский ресторан «Мицар». Напротив входа «Лада»-восьмерка, синяя, номер один-два-три. Едете с водителем прямо, на Черноморском бульваре — налево и за милицией — направо. Сойдете у пруда. Водитель «восьмерки» встретит вас потом у ресторана «Камелот», на углу Варшавки и бывшего Балаклавского проспекта. В общем, ориентиры — два эти ресторана.
