Лариса Соболева - Убийство по Шекспиру
— Заткнись, — бросил в ее сторону Юлик, потом обратился к Степе: — И что? В чем преступление?
— Преступления в этом нет, — усмехнулся Заречный. — Анна вас видела тоже, вы испугались, что она доложит об этом следователю, и решили опередить ее. А к столу подходили и после вас. (Юлик заметно обмяк.) Но была и вторая ошибка, о ней я скажу чуть позже. Что делали у стола вы, Башмаков?
— Я? — побелел тот. — Я… записал телефон на сигаретах. Было темно, а на стол падал свет со сцены… я положил пачку на стол…
— Когда это было? — перебил его Степа.
— Сейчас припомню… — разнервничался Башмаков. — Шла первая картина второго акта. Я как раз после антракта вышел на проходную и позвонил по делу… за кулисами нет телефона. Я узнал номер… а записать было некуда. И кончились чернила в авторучке у дежурного… Я вернулся на сцену, попросил у Кандыковой авторучку…
— Да, так и было, — подтвердила Катерина. — Он что-то писал на пачке…
— И незаметно бросил ядика, хи-хи-хи.
Напряженную атмосферу разрядила Клава. Кто-то нервно засмеялся, кто-то шикнул, кто-то закатил глаза к потолку, мол, Клавка уже готовая.
— Я не бросал! — взвизгнул Башмаков. — Мне незачем бросать!
— Ну почему же? — подала голос Волгина. — Ушаков был конкурентом многим мужчинам в театре, я имею в виду актерам. Да и вашей жене Ушакова составляла конкуренцию.
— Это еще не повод! — взлетела со стула Нонна. — Я играла больше Ушаковой, нам незачем было их травить. Вы забыли, нам тоже прислали яд в коньяке!
— В вашем коньяке яда не оказалось, — успокоила ее Волгина. Нонна не успокоилась, пыхтела и невнятно что-то мямлила дребезжащим голосом.
— Вы не волнуйтесь, — сказал ей Степа. — После вашего мужа к столу подходил… например, Лопаткин. Правда, Николай?
— И кто меня заложил? — встрепенулся Коля, осматривая коллег.
— Ну я, — ответила Катерина Кандыкова. — Я про всех рассказала, кого видела у стола. А что, молчать должна? Извините, кто-то нас кормит ядом, а я должна молчать? Чтоб и моего Женю, и меня ядом убили?
— Ну, ты и… — Лопаткин не решился высказать, кто она, только презрительно покачал головой. — Выходит, яд бросил я? Да? Ну, говорите, говорите, все ждут.
— У вас был мотив убить Ушакову, — сказала Волгина. Лопаткин мгновенно раскраснелся, у него нервно задергался глаз. — Вы склонили ее к половой связи, ведь один раз был такой факт? (Лопаткин молчал, трагически закинув голову назад и прикрыв глаза.) После этого Елена Ушакова наотрез отказалась продолжить связь, а вы подписали ее сокращение. Узнав о вашей низости, она плюнула вам в лицо. Такое оскорбление трудно пережить мужчине. Но вы сами подписали ей приговор, ей и Сюкиной…
— Какая ты сволочь, Коля, — пролепетала Люся Сюкина, потрясенная до основания. — Ты же мне друг…
— Да пошла ты… подруга! — отбрил ее Коля. — Имея таких подруг — врагов не надо. Значит, вы думаете, это я? Прекрасно! Быстро вы разобрались. За недельку! Нашли убийцу, и порядок! Только после меня вон, — указал он на Сюкину, — моя подружка по столу руками шарила! Скажешь, нет? И у нее тоже был повод. Ушаков ей при всех заехал в… лицо! Обозвал… собакиной мамой. А потом еще отказался играть с ней в паре.
— Люся, — приподнял брови Степа, будто впервые услышал, что она подходила к заветному столу. — Люся, а вы что делали у стола?
— Ой, господи! Я же вам рассказывала!..
— Нет, про стол вы мне ничего не рассказывали, — заявил Степа.
— Я была весь акт с Анной, — затараторила Люся, покрывшись красными пятнами. — Потом… потом… пошла за водой… для Анны. Вернее, сначала я взяла успокоительные таблетки в гримерке, отдала ей, а потом подошла к столу, хотела налить из кувшина, но меня отвлекли… Наша одевальщица позвала, мы договорились, когда я с ней позанимаюсь. Она готовится в театральное училище… я ей помогаю…
— Что вы делали у стола? — настойчиво задал вопрос Степа.
— Я заметила таракана! — выкрикнула Люся. — Он ползал среди тарелок. Я его… а потом ушла в костюмерный цех. И все. Мне там налили воды, но я разговорилась с одевальщицей, так до конца спектакля и проговорила с ней…
— Да, так и было, — подтвердила одевальщица, сидя на стуле в компании актеров и оттого наполнившись гордостью.
— Угу, — Степа в задумчивости наклонил голову. — На сцене шло действие, близился финал спектакля, а за кулисами в это время находились… трое. Кандыкова, Анна и Подсолнух.
— У меня нет привычки травить актеров! — закипела Катерина. — Я сижу весь спектакль у пульта, я с места не схожу… Я вообще не знаю, где берут яды… Женя, ты слышишь? Меня хотят в тюрьму посадить! Женя…
— Гражданка, прекратите истерику, — прикрикнула на нее Волгина и повернулась к Подсолнуху. — А вы что делали у стола? И почему шантажировали Анну?
Послав в Лозовскую молнии гнева, Подсолнух прохрипел:
— Я бросил на стол отработанный реквизит. За это сейчас сажают?
— Сажают за преступление, — объяснила Волгина с милой улыбкой на устах. — А у вас в театре совершено несколько преступлений и зафиксированы факты покушения. Вы сказали Анне, что у нее есть повод убить обоих Ушаковых, потому что Виталий Ушаков бросил ее, вернулся к жене. И потребовали докладывать все о Юлиане Швеце, в этом случае вы обещали не рассказывать следствию, что видели, как она брала в руки бокал. (Все мгновенно уставились на Анну, отчего девушка потупилась.) Человек, использующий ситуацию в свою пользу, заслуживает стать… подозреваемым. (Все теперь уставились на Подсолнуха.)
— Интересно, — заерзал он, — она брала в руки бокал, а я попадаю в подозреваемые?
— Да, она пила из бокала и брала его в руки последняя, перед тем как его вынесет на сцену Ушакова, — подтвердила Волгина.
— Значит, это Анна, — подвел итог Кандыков и неприязненно уставился на девушку. Он ведь тоже получил подарок, результата экспертизы не знал, потому был уверен, что в его коньяке тоже яд.
— Может, Анна, может, нет… — усмехнулась Волгина, впиваясь желтыми глазами в труппу. — Допустим такой вариант: настоящий преступник видел, как Анна пила из бокала, наверняка надеялся, что это еще кто-нибудь заметил, например Кандыкова. А потом успел бросить яд в бокал, проходя мимо. Вскоре Ушакова взяла поднос и вышла на сцену.
— Я видел Анну, значит, это я, — негодуя, произнес Подсолнух. — Не имеете права обвинять без доказательств. У меня нет… мотива, как вы говорите!
— Есть, — тут же подхватила Волгина. — Вы мечтаете стать руководителем в театре, чему активно воспротивились бы Ушаковы. Избавившись от них, вы одновременно нанесли удар по Эре Лукьяновне, так как в театре произошло убийство — это просчет директора. Но вам мешает и Юлиан, потому что он ближе к директорскому креслу и так же, как вы, жаждет его занять. Вам нужен был компромат на него, поэтому вы шантажировали Анну Лозовскую.
— Бред! — прорезался голос у Подсолнуха. — Бред чистой воды!
Никто из артистов не верил ему. В глазах труппы сверкало: это ты!
— Да не я, клянусь! — закричал Подсолнух, раскрасневшись и покрывшись потом.
— Успокойтесь, — пристально глядя на Подсолнуха, сказала Волгина. Куда там — успокойтесь! Подсолнух был в полуобморочном состоянии, Оксана слегка его пожалела. — Открываю карты. Яд бросила женщина. Та женщина, которая отправила по почте подарки многим из присутствующих.
— Тогда выходит, это я! — захныкала Кандыкова. — Подсолнух не бросал. Анна пила и не умерла, остаюсь я! Женя, ты слышишь?
— Гражданка, да остановитесь вы! — раздраженно бросила Волгина. — Наверное, не все знают, что на бандеролях есть обратные адреса. Адрес Марии Рубан и адрес Николая Лопаткина.
Головы артистов лихорадочно поворачивались в сторону Лопаткина, затем в противоположную — к Рубан. Коля всплеснул руками:
— Опять я! Да не травил я! Мне все ясно. Это потому, что я неудачник.
Рубан недвижимо сидела на стуле с прямой спиной, будто проглотила кол, и молчала, глядя в пол. Лицо ее представляло собой застывшую маску — казалось, она и не мигала.
— Маш, ты, что ли, нас травишь? — спросила Клава, наклонив голову, чтоб лучше видеть Рубан.
Мария Федоровна метнула в нее затравленный взгляд.
— Это была женщина, — растягивала слова Волгина, — в зеленом пальто, какое было надето на Карине Гурьевой во время опознания.
— Карина?! — ахнул Лопаткин. — Ты?!
— А я был уверен, что она мстить будет, — просипел Подсолнух, у него снова пропал голос. — Посмотрите на нее, сидит, вся из себя бизнесменша! Думаешь, откупишься?
Карина действительно сидела независимо, скрестив на груди руки и закинув ногу на ногу. Она одарила презрительным взглядом не только Подсолнуха, но и остальных. Ей уже было известно имя убийцы, поэтому она еще и кривила губы в брезгливой улыбке. Перед ней извинились Волгина со Степаном и просили поприсутствовать на аутодафе. Очень уж Волгиной хотелось преподать урок артистам.
