Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля
Вениамин пробормотал несколько слов в адрес покойной матери.
– Я должен был сразу догадаться, что своим молчанием Раиса защищает не мертвых, а живых, – сказал Илюшин. – Из живых вы были ей дороже всех. Однако видеть вас она больше не могла и в дом к себе не пускала. Может быть, ей казалось, что теперь вы сообщники. Вы в самом деле не догадывались о причинах охлаждения вашей матери?
Вениамин покачал головой. Это было равносильно полному признанию, и Яна прерывисто вздохнула. Спрыгнув с подоконника, она подошла к Варнавину.
– Дядя Веня, кто из вас? – голос звучал негромко, но настойчиво. – Скажи.
Вениамин вдруг усмехнулся:
– Да черт с собой. Все равно срок давности прошел. Я это был. Грохнул и не жалею. В итоге все обернулось так, как я и хотел. Ну что ты смотришь?
– Дядя Веня, а меня тебе не жалко было?
– Честно? – Вениамин пожал плечами. – Да не особо. Ты пойми, милая, у меня выбор был простой: или ты, или я. Ты бы на моем месте даже не раздумывала.
– Раздумывала бы, – сказала Яна.
– Ну и дура.
Бабкин неторопливо поднялся.
– Серега, не надо, – предупредил Илюшин.
– Я противник безнаказанности, – мрачно возразил тот. – Убивать не буду, просто шею сверну.
Вениамин попятился.
– Это ведь у меня срок давности по делу вышел, – визгливо сказал он. – А тебя за нанесение побоев посадят.
– Не посадят, – ухмыльнулся Бабкин. – Я мент. Корочки показать?
– У него все суды подкуплены, – подтвердил Илюшин.
Судя по лицу Вениамина, он легко поверил в такой поворот дел.
– Не трогайте меня!
– Я и не стану, – пообещал Макар. – Сергей один справится.
– Яна, останови его!
Бабкин неторопливо надвигался на Варнавина, огромный как скала и неумолимый, как буря. В этой медлительности было что-то жутковатое. Вениамин вдруг встал в боевую позу, выставив перед собой руку. Сергей ухмыльнулся как сильно проголодавшийся человек, которому вместо шпината принесли бифштекс, и эта ухмылка завершила дело.
Варнавин схватил свою сумку, швырнул ее в Бабкина и выбежал из зала.
«В точности как Женька, – подумала Яна. – Второй мой родственник от меня удирает».
– Тварь трусливая, – брезгливо сказал Сергей, отбросив сумку.
– Ну знаешь! Я бы тоже стал трусом, если бы ты пригрозил мне шею свернуть.
– Не надо, Сергей, – сказала Яна. – Честное слово, не надо.
– Хотите сказать, вы его простили?
Она даже рассмеялась от неожиданности.
– Нет, конечно! Но все, что с ним случится дальше, это не моя история. Моя закончилась вот на этом. – Она вытащила из кармана диктофон и остановила запись.
– Дадите послушать маме?
– И Веронике с Леликом.
Бабкин поддел носком брошенную сумку.
– Мне все это не нравится, – буркнул он. – Варнавин, значит, будет жить долго и счастливо, а мы будем смотреть издалека и беспомощно скрипеть зубами?
Макар усмехнулся:
– Может быть и долго. Но вряд ли счастливо.
Сергей и Яна вопросительно посмотрели на него.
– Ты что-то знаешь, – утвердительно сказал Бабкин. – Выкладывай!
Макар заложил руки за спину и легкомысленно покачался на пятках.
– Когда мы искали свидетелей их похода по Средней Азии, я случайно обнаружил, что у последовательниц Варнавина не все благополучно.
– В каком смысле?
– Он недавно набрал дюжину беременных теток в группу «Чистое дыхание». Они выезжали на природу, в указанное Варнавиным место, где из земли якобы исходит невиданная сила и энергия. И там, на природе, рожали под звуки колокольчиков и шум ближайшей электрички.
– Зачем? – ошеломленно спросил Сергей.
– Чтобы на мать и дитя снизошла благодать, разумеется.
– А Варнавину какой от этого профит?
– Триста тысяч с каждой роженицы.
Сергей и Яна переглянулись.
– Одна из этих бедолаг в августе умерла, – сказал Макар. – От кровопотери в родах. Варнавины не успели довезти ее до больницы. Слишком далеко забрались в поисках экологически чистого места. Так вот, мои маленькие друзья, уголовное дело уже заведено.
– Вывернется! – недоверчиво сказала Яна.
Илюшин усмехнулся, а Бабкин откровенно засмеялся. Смех у него был недобрый, и это ей очень понравилось.
– Что, не вывернется? – с надеждой спросила она.
– Скажем так: мы очень постараемся этому помешать.
– А когда он что-то старается делать, – кивнул Бабкин на напарника, – у него обычно получается.
Яна хотела еще что-то сказать про Варнавина, но вспомнила:
– Как мог следователь принять убитого Федю за Пашку?
– А что должно было навести его на подозрения? – вопросом на вопрос ответил Макар. – Вот мальчик, про которого Варнавины говорят, что это их сын. Нет никаких оснований сомневаться в их словах.
– Но есть же документы… свидетельство о смерти!
– Мне стоило большого труда его найти, – заметил Бабкин.
– А следователь искать и не думал. Не забывай, Прохор приложил все усилия, чтобы дело спустили на тормозах. К тому же Варнавины тысячу раз меняли место жительства. Вот с дедом Феди могли возникнуть сложности. Увезли здорового внука, а потом внезапно сообщают, что он умер! Но старший Игнатов оказался человеком сговорчивым. На их счастье.
– И сколько стоила его сговорчивость? – спросила Яна.
– Он нам не сказал. Думаю, не слишком много. Сумма оказалась вполне посильной для Варнавиных.
– И никто не интересовался, что случилось с его внуком?
– Игнатов объявил, что Федька сбежал. В это все легко поверили. Дед пьет, иногда поколачивает. Отчего бы подростку и не удрать!
Все трое помолчали.
Яна вдруг улыбнулась.
– Знаете, это даже забавно…
– Что забавного? – удивился Бабкин.
– В традиционных сюжетах невинный ягненок под воздействием обстоятельств превращается в убийцу. Со мной случилось ровно наоборот. Я считалась кровожадным волком, а стала безобидной овцой.
Она покачала головой, словно осуждая себя за эту метаморфозу.
– Как ощущения? – Макар пристально взглянул на нее. – Теперь, когда все закончилось?
– Даже не знаю. Я, наверное, за последние двое суток уже устала изумляться. Меня удивляет только…
– Что?
– Нет, это не относится к делу. Меня удивляет, что больше всех на деда оказался похож мальчик, в котором не было ни капли его крови. Мне иногда кажется, что нас всех случайным образом перемешали и раздали друг другу. И нет никаких глубинных связей между кровными родственниками, а только…
В кармане у нее завибрировал телефон.
– Да? – встревоженно сказала Яна, прижав трубку к уху. – Мама? Что случилось?
– Мне показалось, у тебя что-то происходит, – сказала Татьяна так громко и взволнованно, что ее голос услышали и Макар с Сергеем. – У тебя все в порядке? Яна!
– Все хорошо, ты не волнуйся… Честное слово! Здесь просто связь прерывается, это подвал!.. Какой подвал? Для занятий йогой. Нет, мама я не сошла с ума… Мама, нет, я не стою на голове! Подожди, сейчас выйду наружу и все объясню…
Яна пошла к дверям.
– Нет никаких глубинных связей между кровными родственниками, значит, – задумчиво повторил Макар. – Только мать почему-то звонит дочери именно тогда, когда та достоверно узнала о своей невиновности.
Бабкин посмотрел вслед Яне Тишко и засмеялся:
– Она сюда не вернется. Пошли, Макар. Хоть пива выпьем, раз уж нас занесло в Питер.
– На поребрике.
– Лучше в парадной.
– Закусывая курой.
– Пиво – курой? – огорчился Сергей. – Быдло ты бескультурное, Илюшин, вот что я тебе скажу.
2
Лелик поднялся в мансарду, постоял на пороге комнаты Прохора. Закончив с поисками, Вероника привела все в безупречный порядок. Это его поразило. Он думал, что здесь останутся руины. С нее сталось бы сжечь бумаги, разломать стулья и залить все дымящейся серной кислотой. Пусть бы хоть как-нибудь проявила свой гнев! Она столько лет жила под гнетом ненависти к деду.
Лелик перешагнул порог с чувством, близким к благоговению. Ни пылинки. Она не только разложила все по местам, но и отмыла комнату от въевшейся за столько лет грязи.
Он представил, как она медленно идет вдоль шкафа, ведет мокрой тряпкой по его потрескавшимся от старости темным деревянным панелям, садится на пол, с аккуратностью учительницы складывает в папки разбросанные по полу листы…
И вдруг понял. Это кропотливое возвращение вещей на свои места было штрихом, окончательно замыкающим линию в круг. Когда Вероника впервые оказалась в лаборатории Прохора, здесь царил порядок. И вот теперь она свела все к нему же. Гнев был бы проявлением слабости, признанием, что дед по-прежнему имеет над ней власть. Но теперь это осталось в прошлом. Здесь снова был диктат вещей – но лишь вещей, а не Тульского Зодчего.
Тряпка стирает пыль с книжной полки – и вместе с пылью растворяются годы тревоги и страха. Она стерла прошедшее время и вернула все к исходной точке. Теперь из нее начинался другой путь, и он больше не вел в комнату деда.
