Танцующая со смертью - Наталья Николаевна Александрова
Глаза были серо-синие, петербургские, как потом объяснил он, и какие-то туманные. Как выяснилось тут же, у Иннокентия слетели очки, а без них он был не то чтобы совсем слеп, но видел плохо.
Вместо Жениного лица, как он сам говорил, было у него перед глазами смутное пятно. Правда, очень симпатичное, добавлял он со смехом.
Женя помогла ему найти очки и сама их надела, случайно прикоснувшись к его щеке. Они собрали книги, но не остались в библиотеке, Иннокентий пригласил ее погулять.
Эти прогулки решили все.
Потом они гуляли в любое время, в любую погоду, потому что Иннокентий… Кстати, как только они познакомились, он просил называть его только полным именем, никаких Кешей и Иночек — да-да, пыталась его звать так одна девушка, это было ужасно.
Так вот, Иннокентий утверждал, что Петербург хорош в любую погоду, нужно только знать те места, куда идти.
И они ходили. Летом на Стрелку Васильевского острова, когда солнце слепит глаза, отражаясь в темно-синей воде Невы, осенью в Летний сад, чтобы шуршать багряными листьями кленов и собирать желуди, зимой — к атлантам, что поддерживают портик Эрмитажа, хоть им ужасно холодно без одежды. Ранней весной — просто по городу, по его улицам и набережным, потому что парки с голыми еще деревьями повсеместно закрыты на просушку.
А ведь был еще Петербург Достоевского, который обязательно нужно было смотреть только в дождь. И еще много-много разных мест, куда Иннокентий приводил Женю и рассказывал, рассказывал про улицы и переулки, про площади и дома и про людей, которые в этих домах когда-то жили.
По его рассказам получалось, что кругом все родное и хорошо знакомое. Он говорил, что в этом доме с колоннами и кариатидами жила раньше его бабушка, вот как раз ее балкон, там еще у одной кариатиды отбит нос. Это до него, кто-то из прежних жильцов постарался. А в этом доме она работала.
«Это же театр!» — ахала Женя.
Ну да, бабушка работала там капельдинером и пускала его на все спектакли. А в Эрмитаже работала ее подруга, так что можно было пройти без билета.
Они часто бродили по переулкам исторического центра, Иннокентий знал все переходы и проходные дворы, мог найти неприметную дверцу, попасть по ней на галерею, а с нее — подняться на чердак, а потом на крышу, откуда открывался восхитительный вид. Теперь таких мест мало, вздыхал он, все закрыто, всюду кодовые замки и домофоны, а раньше… вот было раздолье!
И Женя влюбилась в этот город. Точнее, ей казалось, что это не только его, но и ее город, ведь она здесь родилась. Она страшно сердилась на маму за то, что та увезла ее отсюда, ведь она могла вырасти здесь, и тогда все это она увидела бы гораздо раньше…
Ей так нравилось проводить время с Иннокентием, ей нравилось, как он говорит — горячо, страстно, но негромко. Не кричит, не брызгается слюной, не хватает собеседника за руку, не крутит пуговицы, не размахивает руками, как ветряная мельница крыльями, и не сует их в карманы. Но слова его доходят прямо до сердца.
Ей нравилась его увлеченность, она внимала ему с детским восторгом, впитывала его слова, как губка, и они ложились на благодатную почву.
Что там подружки, таскаются на дискотеку или в кафе, вот уж интерес какой — торчать целый вечер в какой-нибудь шумной забегаловке и говорить ни о чем. Жене просто жалко тратить на это время, ей хочется узнавать новое, а самое главное, ей хочется быть с Иннокентием. Только с ним, и больше ни с кем.
Точнее, еще с Петербургом.
Сейчас-то она понимает, что перенесла на мужа свою любовь к городу. Через несколько месяцев таких прогулок Иннокентий пригласил Женю домой, чтобы познакомить с мамой. К тому времени они уже ходили по улицам, обнявшись, и целовались между его рассказами о домах и памятниках.
Мама Иннокентия была учительницей, и этим все сказано. Однако приняла Женю приветливо, расспросила ее о жизни и сумела, надо думать, не поморщиться, когда Женя сказала, что приехала издалека и живет в общежитии.
Ну да, мы же воспитанные, интеллигентные люди, всегда держим себя в руках, не проявляем эмоции, не показываем явно антипатии. Женя тогда ничего не заметила, до того была увлечена Иннокентием.
Несколько раз он оставался у нее в общежитии, один раз они ездили к его приятелю на дачу.
Однажды, когда он возвращался домой поздно, проводив Женю, на него напали. Отобрали деньги и мобильный телефон, побили, но не сильно. Его мать, однако, паниковала, кричала и скандалила, он сам рассказал обо всем Жене.
Женя тогда ни на что не претендовала, вообще ни о чем не думала, только бы быть с ним, слушать его голос, смотреть в его глаза, ей казалось, что лучше, чем это, ничего не может быть.
И тогда Иннокентий сделал ей предложение. В первый момент Женя очень удивилась — ей как-то не приходило в голову, что может быть такой простой способ им быть вместе.
Уже потом, через несколько лет, когда все было передумано и дело шло к разводу, она не утерпела и спросила свекровь прямо — отчего та согласилась, даже сама предложила, чтобы ее сын женился в двадцать два года. Свекровь ответила, что хотела удержать сына при себе, уберечь его от всяких ночных нападений и прочих опасностей. Но отчего бы тогда просто не поселить было Женю у себя? Но нет, как можно, мы же приличные люди, строгих правил, так не положено, нужно обязательно официально оформить отношения.
Женя поехала домой, чтобы сообщить родителям новость, свекровь скрепя сердце отпустила Иннокентия с ней на три дня.
«Не делай глупостей! — сказала мама, бросив один взгляд на жениха дочери. — Дело даже не в нем! Зачем тебе замуж? Не повторяй моих ошибок!»
«Ты хочешь сказать, что ошибка — это я?» — взвилась Женя.
«Хорошая такая ошибочка выросла, — разрядил атмосферу отчим, — внуков нам родит. Только доучись сначала».
И мама сразу затихла. Женя узнала потом, что отчим очень хотел детей, а у них не получалось. Не то мама не смогла ему родить, не то что-то такое было у него с кровью… Потом время ушло, так что кроме Жени никого у них не было.
На свадьбу
