Посмотри, отвернись, посмотри - Елена Ивановна Михалкова
Кажется, я слишком часто повторяю «не знаю».
– Тогда в чем же дело? – нахмурилась мама. – Признаться, тоже не вполне понимаю.
– В его семье. О которой мне ничего не известно.
– Ну так поговори с ним об этом, – сказала мама тоном человека, который только что разрешил все чужие проблемы, но великодушно позволяет не благодарить его.
– Мама, ты меня не слушаешь! – Я повысила голос, и родители изумленно уставились на меня. – Я пыталась обсуждать с ним эту тему! Антон молчит!
– А ты объяснила, как это важно для тебя?
Ох, ну конечно. Мама и папа живут в мире, где для взаимопонимания достаточно все объяснить собеседнику.
– Само собой, объяснила, – устало сказала я.
– Ты уверена?
– Я и вам объяснила, а что толку!
Родители не обиделись, а встревожились. Мама с торжественным видом накапала мне пустырника, папа вернулся со стопкой коньяка и своим любимым сыром. Я, правда, не ем сыр. Но меня все равно тронула их забота.
– Тебе нужно попить успокоительное, – непререкаемым тоном сказала мама. – Ты очень много работаешь, просто на износ.
– Я ничего не знаю о его семье, – бессильно повторила я.
И вдруг увидела себя со стороны. В одной руке стопка коньяка, в другой – рюмочка с пустырником. Острые запахи смешиваются в воздухе кухни. Я настойчиво пытаюсь сунуть нос в часть жизни другого человека, которая закрыта от меня, и чем толще становится дверь, тем яростнее я в нее ломлюсь.
С сентября Антон не дал мне ни одного повода усомниться в себе. Он неизменно был великодушен и добр. Терпел мою подавленность и срывы. Утешал, когда я болела. Оставлял в холодильнике лучший кусочек. Всю зиму покупал замороженные ягоды и варил для меня морс, чтобы я меньше хворала.
Это Ксения-то бесцеремонно суется в чужие тайны? А чем занимаюсь я? Пытаюсь сделать то же самое: обнажить и вскрыть то, что спрятано от меня. Еще и тычусь за индульгенцией ко всем подряд.
Мне стало противно. Я попыталась утаить от родителей, какой подавленной чувствую себя. Это было нетрудно. После того как я выпила коньяк, они уверились, что выполнили родительскую миссию по утешению растревоженной дочери, и вернулись к беседам о своих делах.
Тошно, тяжко, душно. Может, заболеваю? Выйдя из подъезда, я села на скамейку. Дворы одевались зеленью. Это чудесное время, когда все дышит свежестью и юностью весны, так быстро заканчивается…
Неподалеку женщина выгуливала маленькую собачонку с такими огромными ушами, что казалось, вся псина – лишь приложение к роскошным опахалам. Хозяйка болтала по телефону. До меня долетел обрывок разговора:
– …Сотня человек на свадьбе, все до единого – родня жениха!.. Откуда-то из провинции. Очень возмущались: некому морду бить. Так они вышли из положения – подрались с официантами…
Я усмехнулась. Почти наша история, только шиворот-навыворот. Жених – один-одинёшенек, а со стороны невесты два колхоза.
Возвращаться домой не хотелось. Я поехала в океанариум.
Передо мной купили билеты женщина с сыном, подростком лет пятнадцати. Я снова увидела их уже внутри, возле больших аквариумов.
– …Не будь снобом, Егор, – насмешливо сказала женщина, продолжая какой-то спор. Я пошла за ними, завороженная звуками ее низкого хрипловатого голоса. – Твой выдающийся дед, например, из очень простой семьи.
– Дед – исключение из всех правил! – басовито запротестовал мальчик.
– Ничего подобного, – мягко возразила мать. – Тебе нужно поговорить с ним об этом. Он многое может рассказать о своих родителях и о том времени…
Они ушли смотреть акул, а я села на деревянную скамью и стала наблюдать за рыбами.
Зрелый мужчина по соседству со знанием дела рассказывал своей хорошенькой юной спутнице про ската:
– У них печень едят. А мясо вонючее, его вымачивать надо.
Белый скат безмятежно парил в зеленой воде, изредка взмахивая крыльями, и был похож на морского ангела, опекающего стаю веселых грешных рыб.
Я отдавала себе отчет, что мною овладела идея фикс. Вот почему я постоянно натыкаюсь на разговоры о семейственности. Существует феномен Баадера-Майнхоф, который еще называют иллюзией частотности. Представьте, что вы выучили новое слово, которое никогда не встречали прежде. С того дня как вы запомнили его, оно будет попадаться вам всюду. Лезть на глаза с упорством осенней мухи.
Конечно, это именно иллюзия. В ее основе – избирательное внимание. Мы концентрируемся на том, что нам знакомо.
Вот и я выхватываю из окружающего мира лишь то, что работает на мою навязчивую идею. Мне повсюду мерещатся семейные драмы и скелеты в шкафах.
Но что с этим делать?
* * *
Сначала слышится тихая трель звонка. За ней – приглушенные дверью твердые шаги. Эмма не признает тапочки. Она носит только ортопедические туфли на небольшом каблуке.
Итак, шаги. За ними – негромкое щелканье замка. Пока открывается дверь, до вас доносится шелест юбок. И наконец из сумрака коридора выплывает невесомая старушка в старомодном платье из зеленой тафты. Подсиненные кудри обрамляют узкое личико с большими глазами чуть навыкате. Эмма похожа на детеныша мартышки, которого обрядили в детское платьице. Иногда она предупреждает: «Сегодня я злая обезьяна».
Я протянула ей букет розовых гвоздик, и она крепко обняла меня.
– Полинька, детка, как я рада! Проходи, проходи! Не разувайся. У меня бардак!
Стены увешаны репродукциями, на диване разбросаны книги. Эмма вернулась в комнату с хрустальной вазой.
– Позавчера мы с девочками были в ресторане. Официант обращался к нам не иначе как «милостивые сударыни». Не думаешь ли ты, что это было легкое хамство со стороны негодяя?
Я ответила, что этой моде не меньше десяти лет.
– Я так и полагала. Будь добра, завари нам чай. Вчера прогнала очередную недотыкомку…
Недотыкомка – это новая домработница. Бабушкина любимая помощница, красавица Кристина, уволилась полгода назад. С тех пор Эмма в неустанном поиске.
Я привычно заваривала чай, пока Эмма разглагольствовала из кресла:
– Коллективный организм нашего народа, Полинька, отчаянно нуждается в аристократизме, как в витамине Д. Купишь журнальчик, а там на первой странице Елизавета Вторая… Подобное чтиво пользуется огромным спросом. Русские люди припадают к заграничной светской жизни, как лоси лижут соль. Они бы припадали к отечественной, но рожи местной знати говорят сами за себя. Им место в борделе или на нарах.
– У Елизаветы черты, знаешь, тоже не самые изысканные.
Я внесла на подносе чайник и вазочку с конфетами, накрыла на стол. Бабушка любит, когда за ней ухаживают.
– Ах, не в чертах дело! – отмахнулась она. – Дело в манерах! В воспитании! В умении элегантно носить и резиновые сапоги, и жемчуга! В прежние времена нехватку аристократов советский народ худо-бедно
