Откровение в Галисии - Долорес Редондо
— Мадрид, значит… — повторил Ногейра, следя за тем, чтобы его юный напарник делал заметки в блокноте. — А когда вы в последний раз общались?
— Вчера ночью, в районе часа. Альваро позвонил, и мы поговорили минут десять-пятнадцать.
— Вчера ночью… Ваш супруг сообщил, где находится или куда направляется?
Писатель немного помедлил, прежде чем ответить.
— Нет. Я и не предполагал, что он здесь. Думал, у него встреча с клиентом в Барселоне. Альваро — специалист по рекламе… то есть был специалистом по рекламе, разрабатывал кампанию для сети отелей…
— С клиентом…
Манера повторять слова казалась Мануэлю нахальной и оскорбительной. Хотя он понимал: злость вызвана не столько высокомерным тоном гвардейца, сколько тем фактом, что Ортигоса вынужден публично признаваться, что его водили за нос.
— И о чем вы говорили с сеньором де Давилой?
— Ни о чем конкретно. Альваро сказал, что устал и хочет поскорее вернуться домой…
— Может, он нервничал? Был раздражен или сердит?
— Нет…
— Или поссорился с кем-то?
— Нет.
— У вашего… супруга были враги? Кто-то желал ему зла?
Мануэль растерянно посмотрел на юристов.
— Нет. Не знаю. По крайней мере, мне об этом неизвестно. — Он почувствовал, как на него накатывает апатия. — К чему все эти вопросы?
— Неизвестно… — повторил лейтенант.
— Вы соблаговолите ответить? Зачем расспрашивать, были ли у Альваро враги? Или вы полагаете, что…
— Кто-нибудь может подтвердить, что вчера в час ночи вы действительно были в Мадриде?
— Я уже говорил: мы жили вдвоем, а Альваро, как я полагал, находился в Барселоне. Вчера я не покидал квартиру и никого не приглашал к себе, так что свидетелей у меня нет. Хотя ваши коллеги, сообщившие мне печальные новости, точно знают, что утром я был дома. Почему это вас интересует?
— Сегодня у нас есть возможность определить точное местоположение абонента в момент звонка с погрешностью до ста метров. Вы об этом знаете?
— Это просто прекрасно, но я не понимаю, зачем вы мне это говорите. Что происходит? Ваши коллеги сообщили, что Альваро заснул за рулем и вылетел с трассы, а других автомобилей поблизости не было. — В тоне Мануэля звучало отчаяние. Гвардеец не отвечал на его вопросы, а лишь задавал все новые, и это просто сводило с ума.
— Чем вы зарабатываете на жизнь?
— Я писатель.
Ногейра склонил голову набок и слегка улыбнулся:
— Милое хобби… А зарабатываете-то чем?
— Я только что сказал, что пишу книги. — Ортигоса начал терять терпение. Господи, ну и идиот этот лейтенант!
— Пишете, значит… — повторил гвардеец. — Назовите марку и цвет вашего автомобиля.
— Синий «БМВ». Вы считаете, что в смерти Альваро есть нечто подозрительное?
Прежде чем ответить, Ногейра дождался, пока его юный коллега не закончит писать.
— Когда происходит ДТП и есть погибшие, судья назначает вскрытие лишь в том случае, если в деле не все кажется очевидным. На задней части автомобиля вашего супруга обнаружили небольшую вмятину со следами краски другого транспортного средства и…
Двери за спиной лейтенанта распахнулись, оборвав его на полуслове, и появился еще один гвардеец.
— Ногейра, ты что творишь?
Прибывшие ранее стражи порядка вытянулись по струнке.
— Капитан, это Мануэль Ортигоса, родственник покойного, только что приехал из Мадрида. Я брал у него показания.
Старший по званию шагнул вперед и протянул руку.
— Сеньор Ортигоса, соболезную вашей утрате и приношу извинения за беспокойство, которое доставил вам лейтенант Ногейра, проявив неуместное рвение. — Капитан метнул на подчиненного быстрый, полный упрека взгляд. — Как вас уже проинформировали наши коллеги, нет никаких сомнений в том, что произошел именно несчастный случай. Других автомобилей на дороге не было.
Широкоплечая фигура говорившего почти закрывала обзор, однако от Мануэля не ускользнуло выражение досады, появившееся на лице полного гвардейца.
— Но лейтенант только что сказал, что тело не привезли бы сюда, будь все предельно ясно…
— Ногейра впал в заблуждение. — На этот раз капитан даже не удостоил взглядом своего коллегу. — Место выбрано из уважения к родным покойного. Эту семью знают во всей округе.
— А вскрытие будет?
— Для этого нет оснований.
— Я могу увидеть тело? — умоляющим тоном произнес Мануэль.
— Разумеется, — ответил капитан. — Я вас провожу.
Он положил руку на плечо писателя и, легонько подталкивая, повел его мимо группы из четырех мужчин к распашным дверям.
* * *
Номер отеля был оформлен в светлых тонах. Штук шесть подушек занимали почти половину кровати. Горела и люстра, и лампы на тумбочках, заливая комнату слепящей белизной и создавая ощущение, граничащее с нереальностью. Все та же ледяная пустыня, дыхание которой Мануэль почувствовал еще утром дома, растянулась на пятьсот километров, до самого Луго, где пасмурное небо дало короткую передышку глазам. Мир стал казаться картинкой из калейдоскопа, состоящей из сотни кусочков, каждый из которых размывал и искажал реальность.
Писатель погасил почти все лампы, снял обувь и, исследовав скудные запасы мини-бара, позвонил в ресторан и заказал бутылку виски. От него не ускользнуло ни недовольство в голосе официанта, получившего отказ на предложение выбрать что-нибудь из меню, ни внимательный взгляд, которым служащий отеля окинул номер, когда принес выпивку: опыт подсказывал ему, что от такого гостя можно ожидать проблем.
Юрист настоял на том, чтобы доставить Мануэля в отель, и по дороге без устали пытался заполнить все возникшие пустоты и пробелы, сообщая неизвестные доныне факты из жизни Альваро. Гриньян не оставлял писателя и у стойки администратора, пока Доваль решал связанные с заселением вопросы. Затем все трое направились к дверям лифта. Только тогда Адольфо, видимо, понял, что сеньор Ортигоса без сил и мечтает остаться в одиночестве, и юристы откланялись.
Мануэль плеснул в стакан двойную порцию янтарной жидкости и добрел до кровати. Он не стал расправлять ее, только пристроил подушки вдоль спинки, облокотился на них и выпил виски двумя большими глотками, словно микстуру от кашля. Снова встал, вернулся к столу, налил новую порцию. Хотел было лечь, но решил, что стоит захватить с собой бутылку. Взобрался на кровать, зажмурил глаза и выругался. Даже сквозь закрытые веки зрачки обжигало сияние ледяной пустыни, яркое и бесформенное, словно некая магическая эктоплазма.
В сознании шла борьба: желанию обдумать случившееся противостояла твердая уверенность, что делать этого не стоит. Писатель снова наполнил стакан и опустошил его столь поспешно, что организм едва не выплеснул все обратно. Затем закрыл глаза. Сияние чуть ослабло, наступило облегчение. Зато теперь в мозгу начали раздаваться обрывки сегодняшних разговоров, смешиваясь с воспоминаниями и десятками мельчайших деталей, которые в свое время остались незамеченными. Или едва замеченными, но лишь сейчас кусочки мозаики
