Горький шоколад 2. Из пепла - Ульяна Жигалова
– Только, это не совсем Ник – не тот красавец-босс, крутой парень и задавака. Он сильно обгорел, почти не видит, руки и ноги повреждены очень сильно, часть пальцев на ногах удалили. Лицо пострадало. Он на коляске передвигается, но не позволяет считать его инвалидом. Помнишь кино про Фредди Крюгера? Так вот, тот красавец по сравнению с Ником. И я тебе скажу так, мелкая дрянь, если ты посмеешь его жалеть, я тебя сам убью.
– Назовешь еще раз дрянью, пожалуюсь Нику. Где же он был два с лишним года? – В голове было сложно уложить информацию. Жалеть Ника? Она больше не самоубийца.
– Он давно уже здесь. Хотел оставить тебя наедине с твоим счастьем и любовью. Я привез его через год где-то после той аварии. Он лежал в Москве, в ожоговом центре. Там произошла путаница, его привезли без документов, по сути, на опыты. Испытывали на нем какую-то искусственную кожу, жидкую вроде. Это его и спасло. Я нашел потом врача, что его туда пристроил. Не поверишь, патологоанатом из подмосковной больнички. Он его из холодильника на вскрытие взял первым из наших пацанов, и случайно почувствовал пульс, нитевидный как он сказал. А его кореш диссертацию писал по этой коже, ему случай нужен был тяжелый. А на всех наших менты уже справки дали – мертвы все. Этот дедок, звонит своему корешу и отправляет обгорелый полутруп в институт. А мне дают свидетельство о смерти без трупа, типа сгорел до пепла, схоронили.
Когда Ник очнулся, он не помнил ничего почти. Только детство, а мы же в детдоме вместе были, вот он меня и вспомнил, только через год почти. Ты уже наследство получила и уехала. Я Ника год по европейским клиникам таскал, что смогли, восстановили. Он все тот же, потихоньку вспоминает, но еще не все. Тебя помнит. Братва вся его признала, но по бумагам он мертв. Сейчас у него, как и тебя, другое имя, другое лицо, другая жизнь. Я свою долю наследства ему вернул, а твою он брать не хочет. Да, и про садиста-красавчика своего ему не пой, мы всё знаем, и что он сейчас в реанимации после инфаркта, тоже.
– Кто в реанимации? Дэн? Но как? – От неожиданности голос Ксении дрогнул.
– Ишь, как любовничка своего жалеешь, а он тебя пожалел? Не смей при Нике даже вид показать, а то он его уроет. И так уже людей послали, разденут твоего милого до нитки. – По тону Макса было понятно, что он так и не простил ей, что она не смогла ответить на любовь Ника. Ха-ха, любовь. Да он виду не подал ни разу, а ее и сейчас ледяной ужас охватывает при воспоминании о его взглядах.
За разговором они приехали к коттеджу, окруженному высоким забором. Ворота открылись автоматически, везде стояли камеры наблюдения, а живых охранников, как раньше не было. Увидев, как девушка внимательно осматривается вокруг, Макс усмехнулся.
– Правильно догадалась, на людях появляться не любит. Теперь у нас все электроника. Только медбрат один живой, да кухарка. Помнишь, повариху твою? Когда отель продали, она осталась без работы. Мыкалась долго, потом я ее здесь на базаре встретил. Она Нику стала второй матерью, потому смотри, вякнешь не то, быстро скалкой в лоб получишь.
Они подошли к резным белым дверям кабинета, Макс постучал, дождался ответа, и открыв дверь, шутовски поклонился Ксении, протягивая руки:
– Прошу вас, мадам!
В комнате был полумрак, толстые шторы закрывали окно. На столе горела лампа, с низким абажуром, так что лицо сидящего за столом человека было в тени. Ксения старалась подавить внутреннюю дрожь и в голосе.
– Ну здравствуй, Ник! Рада что ты жив. Хреновое было дельце, тебя обыграли в тот раз. – Голос не сразу подчинился, но к концу фразы удалось выровнять.
Хриплый смех был ей ответом, голос человека не был голосом Ника – обожженные связки выдавали лишь шепот, хрипловато-свистящий, режущий ухо.
– Узнаю мою наглую Куклу! Ты девочка, ни хрена не рада моему воскрешению! Ты была рада, когда я сдох.
– Врать не буду, была рада, свободу почуяла. Только вот где моя свобода и где я. Так что забудем, теперь я рада, что ты жив! – Она обошла стол, нагнулась поцеловать его в щеку. Но Ник резко отъехал на кресле, подняв руку в перчатке.
– Не смей! Никогда не подходи ко мне! Никогда не прикасайся ко мне! Это правило для всех! И не смей меня жалеть! Я все еще сильнее тебя и многих других. – Голос был тих, но прежний металл все же слышался.
– Как скажешь, – равнодушно ответила девушка, и вернувшись назад уселась на диван, закинув ногу на ногу, – узнаю старину Ника, вечно у тебя тараканы в башке. Слушай, я устала, хочу есть и спать. Ты распорядись, а? А вечером нам придется поговорить.
– Вечером я тебя не смогу принять, у меня процедуры разные. Говори сейчас. И давай без соплей – коротко, и по существу.
– Ок. Я беременна, и отзови своих братков, которые поехали по душу Дэна. Не хочу быть причиной смерти отца своего ребенка. Пусть живет.
– Ну ты наглая, Ксюха. Ты уроду лям баксов накатила, хату бомжам отдала, а папа Ник тебя даром кормить будет? Теперь еще и со щенком этого урода? – Насмешливый шепот сипел и хрипел, как меха старой гармони.
Ксения вскочила, и перегнувшись через стол к лицу Ника тоже зашептала:
– Не смей! Мой ребенок никогда не будет щенком! Он мой, и только мой! Бабки забери, а Дэна не тронь! Твои бабки мне тоже не нужны, сама заработаю, ты забыл – у меня европейское образование и два языка? А еще твоя наука, да мне цены нет. Твои конкуренты меня не раз вербовали, а я ведь могу и согласится.
– Сядь! – Ник молчал минут пять, потом раздался смех, сперва показавшийся кашлем. – Наконец-то у моей игрушки прорезался голос, я думал, ты всю жизнь будешь по чужой веревочке ходить. Только ты забыла – образование у Оксаны Валеевой, а ты теперь у нас кто? Вот то-то же. Все, свободна, я тебя услышал. Иди, Макс покажет тебе твои комнаты, и где кухня. Пошли вон все! Кому я сказал!
Ксения лениво встала, хмыкнула и послала воздушный поцелуй силуэту за лампой.
– Пока, милый, я вижу ты не в духе. Соскучишься, знаешь где меня найти, – и покачиваясь на каблуках, походкой от бедра, как ее учил Ник,
