Блондинка в Париже - Наталия Станиславовна Левитина
В общем, не знаю почему, но с легендарным японским предпринимателем, родившимся в начале прошлого столетия, меня связывают неведомые кармические узы. В единственном вопросе мы расходимся — в отношении к подчинённым. Уж больно Мацусита с ними церемонился. Даже прощение у них просил в период кризиса, мол, простите, вы ни в чём не виноваты, это не вы плохо работали, а я плохо вами управлял…
Ха! Да у меня бы такие слова застряли в горле! Я бы ими просто подавилась! Персонал надо муштровать.
Итак, помня о Мацусите, я стараюсь верить в успех и работаю, не покладая рук. Возможно, через семнадцать лет мне удастся снова покорить вершину.
Так, а сколько же мне будет?
Мама дорогая, столько не живут!
4. Самолёт не взлетит
Я всего два раза встретилась с Изабель Бриссон, но она произвела на меня неизгладимое впечатление. А ведь надо постараться! По сути, это практически невозможно — всё равно что лежать голым пузом на рулоне колючей проволоки. Обычно женщины меня не только не впечатляют, но и вовсе для меня не существуют. Во Вселенной сияет одна-единственная звезда. Не трудно догадаться, о ком идёт речь.
Но тут на горизонте появилась мадам Бриссон и в два счёта перевернула мою систему ценностей.
Изабель была неотразима. В пятьдесят девять лет она не только сохранила свою изысканную породистую красоту, но и обладала сокрушительным обаянием — а это гораздо более ценно, нежели эффектная внешность.
В нашу первую встречу она продала мне партию бракованного медоборудования. Во вторую — впарила свою бракованную племянницу. Да к тому же ухитрилась выбить из меня обещание заботиться о сладкой малютке. О том, что племяннице уже за тридцать, и в ней целый центнер живого веса, я узнала гораздо позже…
Мы обсуждали сделку в ресторане, и к концу вечера в Изабель влюбился весь персонал, завсегдатаи, менеджеры. Она накрыла это место, как волна цунами: перезнакомилась со всеми, всех одарила взглядом, улыбкой, визитной карточкой, обещанием помощи. Она успела ответить на тысячу звонков, завязала выгодное знакомство с сидевшим в двух километрах от нас владельцем фармацевтической компании, а параллельно влезла в мой мозг и вызнала всё, что меня беспокоит в отношениях с Володей.
Я никогда ничего не рассказываю! А тут расчувствовалась…
Изумительная женщина!
Когда мы подписали бумаги, я не хотела с ней расставаться. У меня было ощущение, что после миллиона лет скитаний по ледяной пустыне я вернулась домой, к доброй и мудрой маме, всегда готовой защитить и успокоить…
Изабель меня загипнотизировала. А когда я очнулась и выяснила, что стала счастливой обладательницей партии бракованного оборудования, то Изабель, извиняясь за досадную оплошность и обещая всё мгновенно исправить, загипнотизировала меня ещё больше и уговорила взять в штат её племянницу Анастасию. Бедной девочке так трудно найти работу. А она сообразительная и расторопная!
И я поклялась устроить к себе девицу, хоть даже и в глаза её не видела! В то время как моим юристу и бухгалтеру пришлось выдержать не одно собеседование и ответить на миллиард каверзных вопросов, доказывая, что они достойны получать зарплату в «Медэкспорте».
Вот каковы были чары Изабель Бриссон!
Вопрос: каким образом русская девушка Анастасия Воробьёва оказалась племянницей Изабель Бриссон, обладательницы французского паспорта?
Ответ: легко!
Изабелла и Марианна Валкевич являлись родными сёстрами. Марианна вышла замуж на Павла Воробьёва, Настиного отца. А Изабелла, яркая и темпераментная авантюристка, женщина-праздник, выходила замуж трижды. Пять лет назад она вновь связала себя узами брака — теперь с французом Леонаром Бриссоном. И превратилась из Изабеллы Валкевич-Потаповой в Изабель Бриссон.
Красивое и мелодичное имя ей очень подходило.
Пять лет Изабель жила во Франции с мужем, однако каждый месяц приезжала в родной город — проведать любимую племянницу, встретиться с подругами, а ещё — отвлечься от тяжёлых мыслей: её супруг Леонар был очень болен. Во Франции Изабель тоже всех очаровала, но сама там задыхалась, как золотая рыбка в мутном аквариуме.
Метания Изабель меж двух городов мне были понятны: я тоже жила на два дома, никак не решаясь всё бросить и перебраться в Екатеринбург к суровому и деспотичному Константинову.
Когда в апреле этого года Настя вдруг не явилась на работу и по телефону прорыдала мне, что ночью Изабель сбил лихач, не в Париже, нет, прямо здесь, в нашем городе, моё сердце сжалось от боли. И я ещё долго вспоминала две встречи с этой необыкновенной женщиной. Она была штучным экземпляром, ослепительной вспышкой на фоне бесконечной череды невыразительных и скучных лиц и фигур, лишённых индивидуальности и устремлений.
Настя, безусловно, до сих пор оплакивает драгоценную тётушку. Ведь Изабель растила её с десятилетнего возраста, с того момента, когда в автомобильной катастрофе погибли Настины родители. Своих детей у сестры матери не было.
***
Я полагала, что последний день в Париже (и последний день лета) проведу точно так же, как и накануне — медитируя, гуляя вдоль Сены или наблюдая за людьми из-за столика уличного кафе. Этот отдых я заслужила.
Но пришлось снова заниматься делами, и я задвинула на задний план идею медитации и с удовольствием ринулась в привычный водоворот.
— Тебе бы всё работать, — пробурчала Настя.
— Собирайся, обжора. Едем на встречу с потенциальными клиентами.
— Почему обжора? — расстроилась Настя. — Посмотри, я много чего оставила.
Настя с тоской взглянула на крошечный кусочек недоеденного бутерброда.
Как обычно, утром в наш номер привезли завтрак, и официанты в четыре руки расставили приборы на круглом столе, украшенном орхидеями и накрытом голубой скатертью с золотыми вензелями.
Наливая себе вторую чашку кофе из высокого кофейника, я рассматривала Настю — её ритмично двигающиеся толстые щёки, пухлые, испачканные джемом губы, виноватые глаза — и думала о том, что в этом шикарном номере мы должны были завтракать вместе с Володей. Это он должен был сидеть напротив меня за столом, прохладный, после утреннего душа, и в то же время всё ещё разгорячённый. Мы бы молча смотрели друг на друга, мысленно проигрывая самые восхитительные моменты минувшей ночи, млея от сладких воспоминаний, и сливочное масло на утреннем бутерброде плавилось бы от этих раскалённых импульсов.
Он обижается, что я не переезжаю к нему. Постоянно ругает, что я не такая как все, непокорная и своенравная,
