Ведро, тряпка и немного криминала (СИ) - Самтенко Мария

Плюю на и без того не слишком-то соблюдаемую мной конспирацию и приникаю глазом к замочной скважине. Тьфу, гадство, да кто их так делает! Ничего же не видно…

Так, а если попробовать осторожно приоткрыть дверь? Аккуратненько, чтобы тетка внутри не заметила? Уверена, что она там одна, препирается с кем-то по телефону (и эта единственная причина, по которой разговор еще не перешел в мордобой — с таким-то накалом страстей).

Осторожно касаюсь дверной ручки, начинаю проворачивать и….

Щелчок!

Такой звонкий и резкий, что, кажется, даже директор в своем кабинете удивленно подскакивает. А уж тот, кто сидит в учительской, уж тем более. Вот как оно…нехорошо получилось.

Торопливо оглядываюсь. Блин, тут даже и спрятаться негде. Сейчас эта, несомненно, причастная к убийству Дениса дамочка свернет разговор, положит трубку и выйдет. Назад пути нет, и, похоже, придется перейти в наступление…

Я выпрямляюсь, одергиваю свою старую курточку в тщетных попытках придать ей приличный вид, поудобнее перехватываю синюю сетчатую торбу, заменяющую мне сумку (а ну как неизвестная шантажистка кинется в бой?), распахиваю дверь и вхожу.

А там, в принципе, все как обычно. Все тот же огромный книжный шкаф, все те же четыре новенькие, светло-коричневые парты, заменяющее педагогам столы, все те же цветы на окнах… и удобно устроившаяся сразу на двух стульях Галька, опускающая на рычаг телефонную трубку.

— Ты что, домой? — совершенно спокойно, пусть и несколько удивленно произносит она. Будто и не орала на кого-то по телефону. Вот только я вижу, что ее небольшие зелено-карие глазки поблескивают, пожалуй, хитрецой. Вижу — и мгновенно подхватываю ее тон.

— Борис Семенович разрешил мне уйти.

М-да, не быть мне шпионом. Не сказать, что голос предательски дрожит или срывается, но все же… звучит не очень естественно. Будь я на месте Гальки, давно бы себя рассекретила. Впрочем, она и сама прекрасно с этим справляется: подозрительно щурит глаза, упирает руки в бока, отчего становится еще больше (объемов Галька немереных, килограммов не взвешенных — сказывается почти круглосуточное бдение на посту, помноженное на нежную любовь к сладкому) и на удивление мирно уточняет:

— Чего притащилась?

Вздыхаю и опускаю руку на сумку, нащупывая сквозь ткань мягкую обложку недочитанного детективчика. Это почему-то придает мне уверенности (знаю, знаю, подслушивать все хороши, а встретиться с жертвой твоего любопытства лицом к лицу — так сразу коленки дрожат).

— Ищу следаков.

— Кого?

— Ну, ментов. Один из них, ну, такой весь, — показываю руками, очерчивая габариты мента. Худым он не выглядит, хотя и до Гальки, естественно, не дотягивает. Так, маленький, немного побегавший по лесу и сбросивший с десяток кэгэ колобок. — Ну, в общем, на мопса похож.

Галька удивленно приоткрывает намазанные лиловым губы (никак не пойму, для чего она красится — привлекательности при этом не прибавляется) — закрывает обратно. Не думаю, чтобы ей доводилось видеть живых мопсов, да и дело тут не во внешности.

Разворачиваюсь к двери и поясняю:

— У него просто имя такое же.

Покидаю негостеприимную учительскую и направляюсь к лестнице. Галька следует за мной. Я не смотрю по сторонам, но хорошо слышу звук ее шагов и чую запах дешевых духов (дешевых — не дешевых, я плохо в них разбираюсь, но исхожу из принципа, что других у Гальки и быть не может). Внезапно на плечо ложится тяжелая, мягкая рука.

— Чего тебе, Галь?

Не люблю я вот это дело. Все обнимашки, целовашки и прочий арсенал телесных контактов прошу оставить кому-то другому. Тем более Галька только что кого-то там шантажировала.

— Твои менты, уж наверное, заняты, — бормочет Галина. — Иди-ка домой, отдохни.

Нет, ничего себе, да? Менты уже, значит, мои… беспредел. Не сомневаюсь, что завтра она не удержится и придумает парочку грязных слухов про нас с Хучиком. Ну, с тем, который Федор Иванович.

Спасибо хоть руку с плеча убрала.

Вздыхаю и заверяю сию приставучую личность в том, что как раз собиралась идти. Галька не верит, искоса сверлит меня подозрительным взглядом — мгновенно растягивая лиловые губы в псевдодружелюбной улыбке, стоит мне повернуться в ее сторону. М-да.

Боюсь, я выгляжу не лучше, даром что даже не пытаюсь натянуть на лицо несуществующую улыбку. Надеюсь, что по дороге мы не наткнемся на следаков — а то наш Федор Иванович точно что-нибудь заподозрит. Кстати, еще я боюсь, что больше мы с Галькой не будем подругами. Хотя… нет, не боюсь. Я это подозреваю!

На первый этаж мы спускаемся в гробовом молчании. А дальше я направляюсь к двери, а Галька с мрачным видом усаживается за пост. Он, кстати, сделан с размахом — за деревянным столом, оборудованным кнопками управления турникетом, с легкостью поместится еще треть Гальки, 75 % меня или, если угодно, одна целая Катька.

— Пока-пока, — в последний раз улыбается Галька, заметив, что я подхожу к турникету. Зуб даю, она уже тянет руку к припрятанному в ящике стола любовному роману (и как они с Катькой могут читать эту гадость?).

Я прохожу через турникет, и, набравшись храбрости, кричу ей из-за двери:

— Галь, ты ничего не хочешь мне рассказать?!

Она слегка вздрагивает (еще бы не вздрогнешь, когда так орут) и повышает голос:

— Иди уже! Не хочу!!

Пожимаю плечам:

— Как знаешь.

Галька кивает, отчего два ее подбородка на миг образуют третий, нашаривает злополучный любовный роман и погружается в мир розовых соплей.

Мне остается только выйти на улицу, и, лавируя между луж, поплестись домой.

И как вот прикажите выбирать у нее сведения? Заподозрив меня в подслушивании, постоянно тарахтящая Галька замкнулась как банковский сейф. Сейф можно взломать, сейф можно открыть… но, во-первых, я плохо представляю себя с утюгом и бейсбольной битой наперевес (тем более, что ни того, ни другого у меня пока нет), а, во-вторых, не смогу выделить из бюджета достаточную для подкупа болтливой подружки сумму. Величина, эквивалентная моей зарплате, едва ли ее устроит. Да что говорить, она и меня не устраивает.

А может, попросить Петьку ее обаять? Да нет, не вариант, он до сих пор не простил мне удар сковородкой (ха, сам виноват, нечего тыкать вилки куда попало, моя рука ему не бифштекс!). Да и потом, у него едва ли получится изобразить кокетливые ухаживания. Скорее, грязное домогательство. Эх, жизнь моя — жестянка, да ну ее в боло…

Тьфу! Накаркала… Торможу и скептически оглядываю раскинувшуюся аки озеро Байкал грязную лужу. Не хочу я что-то проверять ее глубину… придется обходить. Возвращаюсь назад и меняю маршрут: по тротуару и вплотную к какому-то административному зданию. Помнится, раньше здесь было отделение УФМС, и по окрестным дворам постоянно мотались толпы людей с одним и тем же вопросам: «а где здесь паспортный стол?».

Сейчас таблички, кажется, поменялись — по крайней мере, поток жаждущих регистрации граждан куда-то исчез (надеюсь, злосчастный УФМС перенесли в нормальное место, а не, как обычно, на задворки цивилизации). А тут, наверно, какой-нибудь КУМС (не помню, что это — кажется, что-то насчет земли).

Присматриваюсь к табличке, читаю: «Следственное отделение Следственного Комитета Российской Федерации по…». По родине Хучика, ясно. Теперь понятно, почему он примчался едва не быстрее «Скорой». Вот гадство! Нужно идти быстрее, пока оттуда не вылезло новых ментов. И постучать по дереву, чтобы не сглазить.

От отгоняющих нечисть плевком через плечо я отказываюсь, но тихонько хлопаю по торбе — где-то там, внутри, должен быть карандаш (это я вроде как постучала по дереву) и ускоряю шаг. Вперед, вперед, к дому, там меня ждет любимая кошка, сухая одежда, теплая ванна и недочитанный детектив.

О трупах, Гальке и шантаже можно подумать потом.

5

Увы, но вчерашним надеждам на отдых и сладкий сон не суждено было сбыться. И дело не в покойном Денисе Костыеве, увы — кому-то после трупов кошмары снятся, но я, напротив, спала как убитая (наверно, из солидарности). Часа этак три.