Филлис Уитни - Голубой огонь
— Мы поговорим об этом, когда придет время. Я написал дяде Никласу о наших изменениях в планах и отправил письмо авиапочтой. Хотя, если бы я был уверен, что ты серьезна в тех обвинениях, которые выдвигаешь…
Она нежно поцеловала его, показывая, что она не была серьезна. Его ответ на обвинения вряд ли был необходим. По его глазам, по его прикосновениям было ясно, как сильно он любит ее.
Дни, проведенные в Нью-Йорке, сверкали сквозь туман, как розовый алмаз на ее пальце. Она светилась счастьем и умиротворенностью, и Дэрк заметил, что она становится прелестнее с каждым днем.
Единственное, что она взяла с собой из своей жизни, был ее собственный 35-миллиметровый фотоаппарат, и Дэрк потакал ей в ее увлечении.
— Итак, я женился на высокопрофессиональном человеке, не так ли? — смеялся он, когда она настаивала, чтобы камера и экспонометр сопровождали ее на их дневных прогулках. Она мягко, но с определенной долей твердости объяснила ему, что не видит причины, почему бы не продолжить продавать фотографии для американских и британских журналов и газет. Внимание всего мира в эти дни было приковано к Африке.
Особенное удовольствие ей доставляло делать фотографии Дэрка, запечатлевавшие его светлые, улыбчивые черты и скрывавшие некоторую озабоченность, порой появлявшуюся в неподходящий момент. Иногда ей казалось, что его что-то тревожило, что он что-то от нее скрывал — видимо, те проблемы, которые ждали его в Южной Африке. Она предполагала, что это может касаться ее отца. Возможно, он не одобрит эту внезапную женитьбу своего подопечного на дочери, которую он не знал, дочери женщины, которая покинула его. Ей не хотелось думать, что это повредит Дэрку и поставит его в трудное положение, Но в тот момент она могла только всем сердцем стараться развеять это настроение Дэрка и воздержаться от расспросов. Однако она не хотела запечатлевать даже тень озабоченности на фотографиях. Те дни были солнечными и должны были такими оставаться.
Стоял сентябрь, все еще весна в Южной Африке, когда они сели на борт американского самолета в Нью-Йоркском международном аэропорту. Даже на реактивном самолете это был трудный и утомительный путь, и Дэрк согласился на остановки в Аккре и Браззавиле. Они покинули Французскую Экваториальную Африку ранним утром и приземлились в Йоханнесбурге в середине дня. Йоханнесбург был воротами города Золота. «Goli», как чернокожие называют эту сравнительно молодую и быстроразвивающуюся столицу огромного богатства и величайшей бедности.
Пройдя паспортный и таможенный контроль, они уселись в суете зала ожидания перед огромным застекленным оконным пролетом и наблюдали за самолетами, отлетающими в различные части Африки и всего света. Теперь они по настоящему находились на южноафриканской земле, и Сюзанна увидела знаки Slegs vir Blankes, которые переводились как «Только для европейцев», «Европейцам», что означало «Для белых». Она содрогнулась при виде этих знаков, так же как содрогалась при виде подобных знаков на американском Юге.
Все знаки давались на двух языках страны, как и объявления из громкоговорителей. Сюзанна забыла африкаанс, но когда она начала вслушиваться, звучание этого языка постепенно стало вспоминаться и он уже не казался незнакомым.
Однажды, к ее удивлению, имя Дэрка было названо по громкоговорителю, и он поспешил за пришедшей на его имя информацией. Когда он возвратился, то выглядел немного рассерженным.
— Это информация от моего отца? — спросила она. Нет, — покачал он головой. — Это было только предупреждение.
Слово напутало ее.
— Предупреждение?
— О, ничего страшного, — сказал он, изображая улыбку. — Кое-кто думает, что я обязан знать, что Джон Корниш собирается в Кейптаун. Он будет на борту нашего самолета.
Он больше ничего не добавил и, казалось, задумался, оставив ее в недоумении. Почему было необходимо дать знать Дэрку, что Корниш летит тем же самолетом? Если когда-то давно Джон Корниш навредил ее отцу, то какое это имело отношение к его нынешнему пребыванию в южной Африке? И почему Дэрк употребил слово «предупреждение»?
Когда рейс па Кейптаун был объявлен, они пошли через бетонную площадку к самолету, на носу которого в качестве символа была изображена газель. Символ был удачным, поскольку южноафриканская газель с искривленными рогами обычно прыгает в воздух очень высоко.
— Мне кажется, что я собралась слишком быстро, — прошептала Сюзанна, сжимая руку Дэрка — Часть меня осталась дома и еще не догнала нас.
Дэрк не слушал ее. Он наблюдал за человеком, поднимающимся по трапу.
— Смотри скорее, — сказал он. — Высокий малый там, наверху, в сером пальто — это Джон Корниш. Все правильно. Он будет в одном самолете с нами.
Она взглянула в тот момент, когда человек исчез в двери. Мелькнула только его стройная спина, и он исчез из поля зрения прежде, чем стюардесса указала им их места.
— Ты хорошо знаешь его? — спросила она, когда Дэрк помогал ей пристегнуть пояс.
— Я знал его, когда был еще мальчиком, — сказал Дэрк.
— И он знаком с моим отцом?
— Да, и достаточно близко. Корниш вырос на степной ферме недалеко от Кимберли, и твой единокровный брат Пауль был его ближайшим другом. Оба они участвовали в войне как десантники.
— Расскажи мне о моей семье, — попросила Сюзанна, — Я знаю так мало. Не верится, что у меня есть единокровные братья и единокровная сестра. Я знаю, что старший мальчик умер ребенком, но я ничего не знаю о других.
— Твоя сестра вышла замуж и уехала в Австралию на постоянное жительство, — сказал Дэрк. — Пауль умер в Италии во время войны. Корниш в то время был ранен и отправлен на корабле домой для поправки, У него было тяжелое ранение в ногу, и он больше не мог воевать. Он все еще немного прихрамывает. Когда он вернулся домой, то избрал поприще, которое всегда интересовало его, — журналистику. Твой отец не раз помогал ему в его карьере. И тем тяжелее было для дяди Никласа, когда год или около того спустя Корниш изменился к нему.
Самолет выруливал к месту взлета, и Сюзанна забыла о Джоне Корнише и обо всем, что было с ним связано. В те дни, когда она жила в Южной Африке, голубой поезд все еще был главным комфортабельным средством передвижения на такие расстояния, покрывающим тысячу миль до Кейптауна за много часов. Теперь его сменил самолет.
Эмблема с газелью была изображена по всему самолету, выткана на зеленой ковровой дорожке и на чехлах сидений. Но эта газель обернулась Пегасом, и Сюзанна вынуждена была задержать дыхание. К обычным трудностям сегодняшнего авиапассажира, выдерживающего ощущение скорости полета, у нее прибавились сложные переживания слишком быстрого возвращения в прошлое.
Они пролетели над суетящейся толпой Йоханнесбурга, где белый человек обладал пространством, а черный — нет. Внизу неясно вырисовывались удивительные желто-белые холмы золотоносных приисков, квадратные, со скошенными сторонами. Во время полета Сюзанна наблюдала развернутую как на ладони страну. Зелень выцветала быстро, и внизу раскинулась степь — голая желтовато-коричневая земля, ждущая быстрого пробуждения от прикосновения весны.
Африка удивляла ее тем, что везде, за исключением экваториального пояса, было так мало зелени. Очень много желтовато-коричневой, тускло-золотистой, иногда красноватой земли. В прошлом это было царство львов, а привычный для них цвет — желтовато-коричневый.
Дэрк читал журнал, изредка поглядывая в окно на давно знакомые виды, но Сюзанна, сидя у окна, не могла оторвать глаз от зрелища, открывающегося с высоты. Пока еще не появилось ничего знакомого, но она знала, что рано или поздно появится.
Впереди в Кейптауне ее ждала гора. Она никогда не забывала эту гору. Иногда она появлялась в снах, тяжело нависая над ней, как будто стремясь раздавить ее всей, своей огромной гранитной массой.
Прежде чем они достигли Кимберли, сумерки опустились на землю, и в широко раскинувшейся внизу темноте было видно несколько огней. Просторы Африки были огромны и мало населены людьми.
— Поговори со мной, — попросила она, положив свою руку на подлокотник кресла между ними. — Африка немного пугает меня. Она несется ко мне через годы. Передо мной сейчас ничего, кроме пространства и пустоты, но когда мы опустимся, Африка будет поджидать нас. А я не готова к этому. — Она попыталась засмеяться, но голос ее дрожал.
Он отложил журнал и взял ее руку в свою. Она откинулась на сиденье и позволила новым приятным чувствам, вызванным его прикосновением, вытеснить мрачные опасения. Этого оказалось достаточно, Любовь была защитой от всего, что ожидало ее в Южной Африке.
— Что тебе больше всего запомнилось в Кейптауне? — спросил он спокойно, так, чтобы этой самой мягкостью своего тона предотвратить пробуждение в ней ослепляющего страха. — Что ты помнишь о своем отце?
