Лин Гамильтон - Этрусская химера
При всей загадочности этого народа я обнаружила, что собственное мнение о нем имелось у многих. Можно даже сказать, что этруски представляли собой чистую табличку, на которой люди впоследствии находили место для собственных надежд, верований и желаний. Козимо де Медичи едва ли был первым, кто воспользовался смутными представлениями об этрусках в собственных целях. Доминиканский монах, носивший имя Анниуса из Витербо, в пятнадцатом столетии определил, что этруски, народ благородный и мирный, помогли Ною вновь населить землю после потопа. Чтобы доказать свое мнение, он предположил, что язык их является версией арамейского. Невзирая на несколько диковатый облик, теории Анниуса, возможно, помогли некоторым этрусским древностям избежать уничтожения церковью, истреблявшей языческую символику. Жаль, что он не помог этрускам спустя столетие, когда примерно шесть тонн этрусской бронзы пошло на переплавку ради украшения одной из римских церквей.
Лоуренс, прославленный книгой «Любовник леди Чаттерли», усматривал в этрусках родственный себе народ, близкий к природе и естественный. В этрусских развалинах он повсюду находил фаллические символы и, благодушествуя, писал об их освежающей и натуральной философии. С другой стороны, философ Ницше, предположительно разбиравшийся в тоске и печали, называл их унылыми — schwermutigen — неясно, впрочем, с чего. Искусствовед Беренсен отметал все этрусское искусство как негреческое, а посему недостойное внимания, если я, конечно, правильно поняла, что отчасти ответственность за него лежала на обитавших в Италии греках и многие произведения, превозносившиеся как греческие и римские, впоследствии были сочтены этрусскими. К концу чтения мне стало совершенно ясно, что мнения, высказанные об этрусках, куда больше говорят об обладателе этого мнения, чем о них самих.
* * *Свою последнюю остановку в Италии я сделала во Флоренции, чтобы поглядеть на знаменитую Химеру из Ареццо, занимающую теперь собственный зал в археологическом музее. Лейк был прав. Как скульптура, она производила не слишком внушительное впечатление. При своих примерно тридцати дюймах высоты она нуждалась в Беллерофонте, чтобы ее можно было разместить пред храмом или на городской площади. Тем не менее работу нельзя было назвать иначе, как великолепной. Использовавший метод утраченного воска художник сумел показать мышцы, ребра, проступающие под шкурой. Чудовище было ранено, и кровь струилась по его лапам. И тем не менее оно — то есть она — сражалась, свирепая в битве, и грозила укусом змеи, рогами козы и пастью льва. Перед отливкой скульптор сделал надпись на восковой модели. Помещенная на одной из передних лап она гласила «Тинсквил», или дар Тинии этрусскому Зевсу. Увидев то, что я должна была увидеть, я позвонила Буше и договорилась о встрече с ним в «Кафе де Флор» в день моего появления в Париже спустя два дня после моей встречи с Лейком.
Я устроилась в очаровательном отеле на левом берегу, куда более приятном, чем тот, в котором я обыкновенно останавливаюсь, однако деньги уже находились в банке, а мне в конце концов следовало подумать и о создании соответствующего впечатления. Пусть здесь не знают о том, что я действую от лица Лейка, однако надлежало намекнуть на то, что я могу вращаться в подобных кругах. Изучение каталогов аукционов позволяло мне предполагать, что за Беллерофонта придется выложить несколько миллионов долларов, да и то, если мне повезет. Тем не менее Лейк знал, что ему придется раскошелиться и даже в том случае, если мне не удастся сбить цену, обеспечив себе повышение комиссионных, на мою долю все равно выпадала увесистая сумма.
* * *Ив Буше оказался высоким и худощавым мужчиной; короткую стрижку, волосы цвета перца с солью и тонкие скулы дополнял художественный реквизит: черные джинсы и сапоги, рубашка в черную и белую полоску и черный же кожаный жилет. Когда я пришла, он уже сидел за столиком на тротуаре, читая газету над бокалом перно. Я заказала «Кир Рояль», обошедшийся мне примерно в двадцать долларов, — смешная прихоть, однако роль наемного сотрудника Кроуфорда Лейка уже доставляла мне удовольствие.
Поначалу я не знала, как отнестись к Буше. Не то, чтобы в нем что-нибудь смущало меня. Приятный человек, довольно любезный и даже старомодный. У него была привычка, разговаривая прижимать к груди распростертую ладонь, словно подчеркивая тем самым полную искренность каждого своего слова. Говорил он негромко и время от времени наклонялся вперед, когда рев машин на бульваре Сен-Жермен грозил заглушить его голос.
— Робер Годар, — проговорил он задумчиво, — человек необычный. Понимаете, не из тех, с кем легко иметь дело. Не любит с чем-либо расставаться. Невзирая на то, что в деньгах он нуждается, купить у него бронзового всадника будет сложно. И то лишь в том случае, если вы понравитесь ему.
То, что вопрос упрется в личные качества, мне и в голову не приходило, впрочем, ситуация была для меня понятна. Коллекционеры склонны к проявлениям собственнического инстинкта, у некоторых черта эта приобретает патологические черты, и если уж им приходится расставаться с одним из своих сокровищ, то они предпочитают отдать его в руки человека, способного оценить этот предмет.
— И где я смогу отыскать его? — спросила я.
— Хороший вопрос. Он — человек подвижный и не слишком любит рассказывать о том, где находится в данный момент. У меня есть номер его сотового телефона. Я устрою вам встречу.
Буше явно предлагал сделку. Ну что ж, деньги есть.
— Ваши условия? — поинтересовалась я.
— О, — взмахнул он рукой. — За установление контакта я дорого не возьму. Мы поговорим об этом потом.
— Я бы предпочла обсудить этот вопрос немедленно, — возразила я. — Мой клиент хотел бы приобрести эту бронзовую скульптуру, однако средства у него не беспредельны.
Приврала малость, однако следует признать, что определенные финансовые ограничения присущи даже миллиардерам.
— Один от продажной цены, — сказал он. Учитывая, что Беллерофонт мог уйти за пару миллионов, стоимость звонка составляла 20 000 долларов, однако я не знала, каким еще образом можно вступить в контакт с Годаром.
— Ну, а если сделка все-таки не состоится?
— Тогда просто пять тысяч.
— Хорошо, — проговорила я не без колебаний, надеясь, что Лейк не сочтет оплату услуг Буше частью моих расходов. Ладонь Буше разлучилась с грудью, на которой почивала, по всей видимости, почти постоянно, для короткого рукопожатия.
— Он канадец? — спросил Буше, поманив официанта, чтобы заказать нам по новой порции.
— Кто? — переспросила я.
— Ваш клиент, — ответил он.
— Разъезжает по свету.
— А каким делом он занимается?
— Электронной коммерцией, — я подумала, что подобное определение не слишком сужает область занятий моего клиента.
— Надеюсь, не из тех воинственных шестнадцатилеток, которые заработали свои миллионы, устроив интернетовские компании в подвале родительского дома. Наглая манера и совсем в американском стиле. Впрочем, идея вполне понятна. Парнишке захотелось поставить бронзовую лошадку на лужайке перед домом. Но что будем делать, если мама не согласится.
Он пристально посмотрел на меня, проверяя реакцию.
Я уклончиво усмехнулась. Пока оба мы держали карты у орденов.
— Так когда, по вашему мнению, я смогу встретиться с Годаром?
— Я позвоню ему сегодня вечером, — ответил он. — И как только вступлю в контакт, позвоню в ваш отель. Полагаю, что вы хотите встретиться с ним как можно скорее?
— Вы правы, — согласилась я.
— Отлично. Учтем ваше пожелание. Ваше время здесь достаточно свободно?
— Вполне, — сказала я. — Мне нужно сделать в Париже некоторые приобретения, однако я постараюсь приспособиться к расписанию месье Годара.
Я не могла позволить Буше подумать, что явилась в этот город лишь для совершения крупнейшей сделки в моей жизни.
— Хорошо. Я договорюсь с ним и дам вам знать, где и когда, — ответил Буше. Он дал знак принести счет. Я потянулась к сумочке.
— Позвольте мне, — предложил он, когда официант подошел к нам. — Вы гостья в Париже.
Потом он принялся изображать смущение и охлопывать себя по карманам.
— Бумажник, — сказал он наконец. — Выходит, я забыл его. Как неловко…
— С удовольствием, — проговорила я, протягивая руку к счету. Я не поверила этому типу ни на йоту. Четыре бокала стоили пятьдесят долларов. Так что спасибо Кроуфорду Лейку. Тем не менее во всем этом была и радостная сторона. Если Буше на мели, он, конечно, постарается обеспечить мою встречу с Робером Годаром.
— Значит, за мной должок, — сказал он, вручая мне свою визитную карточку. В том, что он выплатит этот долг, я сомневалась и очень сильно. Карточка оказалась самой простой, только имя и номер телефона. Должно быть, у них с Лейком и Годаром была общая черта в характере — нежелание называть кому бы то ни было собственный адрес. Я передала ему собственную карточку, снабженную куда большим количеством информации.
