Владимир Кашин - Следы на воде (Справедливость - мое ремесло - 6)
Горькие мысли осаждали не только Юрася. Козак-Сирый тоже был разочарован и обескуражен. И не потому, что нарушителем оказался брат коллеги, а потому, что выслеживал неизвестного злостного браконьера, который уже несколько сезонов ускользал из его рук, и думал, что наконец-то схватил его на горячем. И вот те на!
Сегодня Козак-Сирый должен был ехать на дежурство с Андреем Комышаном. Но тот, расписавшись в журнале, куда-то исчез. А братец воспользовался этим и взял лодку...
Инспектор остановил мотор, и его лодка мягко ткнулась в берег. Лодка Юрася едва не наскочила на корму. Козак-Сирый вылез - высокий, длинноногий, как цапля, жилистый; он легко вытащил одну за другой обе лодки.
- Вылазь, расселся как пан! - прикрикнул на Юрася.
- Дядька Михайло, - помогая привязать лодку и не очень надеясь на успех, еще раз жалобно попросил Юрась. - Дядька Михайло, ей-богу, больше не буду. Стыдно, только из армии, а тут такое...
Сирый лишь буркнул:
- То-то вижу, и армия из тебя человека не сделала!..
На берегу в рыбинспекции никого не было, кроме Нюрки-сторожихи.
Нюрка была заметной особой в Лиманском. Еще молодая, крепкая женщина, она ни за что не хотела работать в совхозе. Убиралась на базаре, летом сдавала дачникам хату, зимой вязала, а главное - сторожила в рыбинспекции. Да еще с утра толклась возле кладовой рыбколхоза, куда с фелюг сдавали ночной улов. Хата ее стояла возле самой кладовой, если что перепадало, то и нести было недалеко. Теперь Нюрка уже несколько лет не принимала дачников, а сдавала квартиру медсестре Вале. Та была пришлой в Лиманском длинная как жердь, мрачная и нелюдимая - и своей хаты не имела.
Увидев, кого задержал Козак-Сирый, Нюрка только хмыкнула: уже и черкесы шалят!
Пока Козак-Сирый составлял протокол, а Юрась понурившись сидел на скамье, Нюрка успела поставить на электроплитку чайник, чтобы напоить инспектора, который снова собирался на лиман.
Закончив, Козак-Сирый сунул бумагу Юрасю, и тому ничего не оставалось, кроме как расписаться. Потом инспектор попросил также Нюрку как понятую подписать протокол, и Юрась заметил, с каким удовольствием, косясь на него, сторожиха черкнула ручкой. Что же он такое сделал ей, этой Нюрке, что она словно бы радуется, горько подумал Юрась.
Козак-Сирый забрал у Юрася патроны, бросил их в ящик стола, а ружье поставил в угол.
- И кто же едет на ондатру с такими патронами! - пробурчал инспектор, посматривая на убитого зверька. - Всю шкурку побил.
Козак-Сирый понимал, что не злостного браконьера поймал, - те бьют ондатру из мелкокалиберки. Прилаживают электролампочку с батарейкой, чтобы видеть ночью мушку, и попадают только в голову.
- Можешь идти, черкес, - сказал Козак-Сирый, - и ищи деньги на штраф.
Юрась тяжело вздохнул: "Пошел по шерсть, а пришел стриженый". Деньги! Где он их возьмет? Но ничего не сказал, молча вышел из помещения под своды теплой ночи.
Козак-Сирый от чая отказался, поправил кобуру с пистолетом и быстро двинулся следом за парнем. Не терпелось отправиться на воду. Кто знает, может, именно этой ночью ему наконец посчастливится поймать браконьера, который столько времени промышляет и уходит из-под носа...
5
Несмотря на ночную неприятность, на скандал, который учинил ему Андрей, - если бы не вмешалась мать, кто знает, чем бы все это кончилось, - все равно с самого утра Юрася не покидало чувство ожидаемой радости. Тешился мыслью о встрече с Лизой. Так выразительно, как бывает только во сне, рисовалась эта сцена: вот он переступает порог Лизиной комнатки, не замечая, какое это убогое помещение - с низким потолком, неровными и темными стенами. На душе у него озарение. Лиза улыбаясь спешит навстречу и говорит: "Извини, Юрась, я невежливо разговаривала с тобой в прошлый раз". И он извиняет ее, радостно протягивает подарок... Но здесь его мечты обрываются. Где он, тот подарок? Впрочем, есть еще "военная находчивость", которой он не лишен.
Дождавшись вечера, Юрась долго кружил возле Дома культуры, где на цветочной клумбе росли розы, и, наконец улучив минуту, срезал три пышноголовых цветка. Потом, рискуя свернуть себе шею, сбежал вниз по крутой дорожке к хате Даниловны.
В Лизиной комнатке светилось окно. Теплая волна обдала сердце: хоть и гнала от себя, но день рождения назвала и теперь ожидает его. Кого же еще!
Дальше все было почти так, как думал. Постучал, услышал: "Да, пожалуйста!" - и несмело переступил порог. Лиза, правда, не бросилась навстречу, но и не прогнала. Однако на ее лице появилось удивление, которое сразу же сменилось настороженностью.
- Это ты, Юрась!.. - произнесла она. - Ну, проходи. - Обращалась к нему на "ты", хотя он говорил ей "вы", словно старшей по возрасту. Смелый, крепкий, как и все Комышаны, Юрась терялся при ней.
Смущаясь, положил на край стола розы.
- С днем рождения вас, Лиза. Желаю здоровья и счастья. Личного, имею в виду...
Она пожала плечами. Выражение настороженности не покидало ее лицо.
- Конечно, не коллективного... - Казалось, еще не знала, как отнестись к нежданному гостю. Наконец улыбнулась и подставила щеку для поцелуя. - Какие прекрасные розы! Спасибо!
Юрась нежно коснулся губами ее щеки.
Охваченная внезапным замешательством, Лиза прошептала:
- Садись... Если уж пришел, будем праздновать.
Юрась обозлился на себя за свой несмелый поцелуй. "Как ребенок: в щечку!" Словно никогда в жизни не целовал девушку. Ему хотелось схватить Лизу в объятья и прильнуть к ее красивым губам. Вместо этого лишь перевел дыхание и осторожно опустился на краешек стула.
- Как ты узнал, что сегодня мой день рождения?
- Да вы же сами...
- Сказала? Разве?
- Позавчера, возле гостиницы... Уже и забыли? Отмечаете в одиночестве?
- Вот так и отмечаю. Когда стареет женщина...
- Лиза! - восхищенно воскликнул Юрась. - Вы такая молодая.
- Хочется верить, - громко засмеялась она.
Юрась почувствовал в ее голосе грустные нотки и снова подумал, что он, сильный, очень нужен ей - слабой и одинокой...
Лиза поставила цветы в воду, выкатила из-под кровати арбуз, обтерла его полотенцем, положила на стол.
- Режь, - и подала нож и тарелку.
Она уже смирилась с неожиданным визитом. Этот стеснительный чернявый парень, от которого так и струились нерастраченная сила и искренность, не мог не нравиться. После того как познакомилась с ним, она вдруг почувствовала себя такой же, как раньше, когда еще была девушкой. Жизнь ее сложилась неудачно: как-то быстро, не насладившись девичеством, неожиданно стала женщиной, неся на душе горький осадок. Не суждено было ей в белой фате переступить порог загса, и сейчас Юрась пробуждал в ней чувства, которые уже гасли. Она громко засмеялась, чтобы скрыть боль, которая внезапно охватила ее. Потом овладела собой: не имела права на любовь этого парня.
- Да режь! - приказала нетерпеливо. - Ну чего ты, в самом деле!..
Юрась продолжал сидеть на краешке стула, он словно завороженный неотрывно смотрел на Лизу. Все при ней становилось красивее, и его влекла к этой молодой женщине впервые ощущенная непреодолимая сила.
Лиза взяла с полки одну тарелочку, вторую... Какие у нее женственные руки, какие плавные движения, как ловко хозяйничает в тесной комнатушке, несмотря на больную ногу!
Смотря влюбленными глазами на Лизу, охваченный удивительным порывом, который вдруг поднял его со стула, Юрась, не отдавая себе отчета, схватил ее в объятия. Ловил неподатливый рот, вдыхал запах волос и кожи, без памяти целовал щеки, глаза.
Когда Лиза вырвалась, Юрась еще какое-то время стоял одурманенный посреди комнаты, широко расставив ноги. Голова шла кругом.
- Не надо, Юрась, - тяжело переводя дух, проговорила Лиза, лихорадочно пытаясь отыскать непослушными пальцами на блузке оторванную пуговичку; заметив, что он снова готов обнять ее, крикнула: - Иди, милый, домой, иди!
В Лизином голосе, сердитом и каком-то печальном, послышались такие нотки, которые сразу протрезвили Юрася. Он постоял несколько секунд и, буркнув "Извините!" - выбежал из хаты...
Лиза обессиленно опустилась на кровать.
"Пришел с цветами", - подумала она, взглянув на розы. Было приятно, что не бутылку принес. Чувствовала, как льстит женскому самолюбию то, что ее полюбил такой чистый паренек. И как хорошо, что решительно выпроводила его! Это следовало сделать. Ради него же...
Угодив из светлой комнаты в непроглядную ночь, Юрась на миг зажмурился. Открыв глаза, заметил под низенькими сливами, которые росли во дворе, скамейку. Подошел и сел. Он весь еще оставался возле Лизы. Губы горели, в пальцах, казалось, струилось ее тепло.
Жалел, что не сказал о своих чувствах, обо всем, что переполняло его.
Юрасю не хотелось уходить. Хата скрывала его Лизу. Раскрытое окно в ее комнатке ослепительно улыбалось в темноте, и в воздухе сладко пахло Лизиными локонами.
После пережитого волнения он глубоко вдыхал запахи лимана, прислушивался к мягкому плеску воды у берега. Невдалеке угадывались очертания причала, кладовой и здания правления рыбколхоза. Сейчас там было тихо. Сверху, от села, доносились голоса, и Юрась понял, что это выходят из Дома культуры после кино люди.
