Оксана Обухова - Немного страха в холодной воде
— Здрасте… — выдохнул Суворов. — Это… вы? Уже?!
— Что значит — уже? — возмутилась непонятной реакции соседа Матрена Пантелеевна. — Ты чего несешь-то, Карпыч?!
— Так я это… того… Здрасте, говорю. С прибытием! — И шаркнул ножкой. — Долго же вы нас не навещали, Надежда Прохоровна! — Засеменил к столу, кланяясь при каждом шаге, табуреточку умелым движением мыска из-под стола выдвинул, сел, лучезарно улыбаясь. — Как столица? Как железнодорожное сообщение, хорошо доехали?
— Здравствуйте, Сергей Карпович, — чинно, пряча смешок, поздоровалась Надежда Прохоровна. — Столица не хворает, доехала удобно — в мягком.
Фельдмаршал нетерпеливо побарабанил по столу короткими толстыми пальцами, понадувал щеки…
— А у нас, знаете ли, не все в порядке… Лихие дела у нас творятся…
— Да наслышана уже.
— Ах вот как? — поднял густые рыжеватые брови бывший начальник. — Ну, тогда я сразу к делу. — И всем корпусом развернулся к хозяйке дома: — Умыл я Кузнецова, Матрена Пантелеевна. Как есть — умыл!
— Чем же это? — нахмурилась Матрена.
— А вот смотри, — глубокомысленно задирая палец вверх, приступил почтовик. — Ходил я сегодня в Знамя за свежей прессой, повстречал там Игоря Матвеевича — агронома бывшего, и вот что он мне рассказал. — Сергей Карпович сделал театральную паузу, обвел слушательниц глазами. — В ночь с пятницы на субботу возле Синявки до утра простояла застрявшая в грязи машина с городскими рыбаками. Гости к агроному приехали, всю вечернюю и утреннюю зорьку с моста и у переправы рыбу ловили, трактор только в семь утра приехал, «Ниву» из грязи вытащил.
— И что?
— А то! — Палец снова указал на потолок. — Рыбаки вначале хотели на тот берег перебраться, по целой стороне моста проехать, но «Нива» юзом пошла — въезд на мост собой перегородила. Чтоб с моста ловить, мужики через капот перебирались. Сечешь, Матрена Пантелеевна? Из Красного Знамени никто в Парамоново прийти не мог. На «Ниве» сигнализация, я специально у Матвеевича спросил: если бы кто через капот ночью перебирался — взвизгнула бы! Да и так Матвеевич сказал — не было никого на дороге. Они всю ночь у костра возле машины просидели, уху и водку трескали.
— И что нового ты принес? — пожала плечами Матрена. — Я и так знала — никто к нам той ночью не приходил. Собаки-то не брехали.
— Это ты знаешь! — взвился Фельдмаршал. — А Кузнецов заладил — пришлые алкаши, пришлые алкаши. Я ему сто раз сказал — не было никого в деревне. Когда Федька предположительно еще жив был, мы с Германом на машине к бетонному заводу ехали — никого и на той дороге не встретили.
— Может быть, убийца в придорожные кусты спрятался, когда вы проезжали? — предположила Надежда Прохоровна.
— Может быть, — согласился почтовик. — Только вряд ли и зачем? Федор с мужиками с бетонки не дружил. У нас тут исстари заведено — поселок, где бетонный завод стоит, со знаменосцами вечно стенка на стенку ходит. А Федька главный горлопан, заводила, ему бетонщики раз двадцать бока мяли.
— Так может и — того? «Домяли», наконец?
— Да не было никого чужого в деревне! — взмолился Суворов. — Я с Федькой в соседях — через забор, Гаврош чужака на сто метров близко не подпустит — облает!
Надежда Прохоровна обвела парамоновцев сочувственным взглядом. Жить в деревне, где вначале живность пропадала, а потом до убийства дошло, не сладко. Не то что молоток к кровати станешь подкладывать, капканы медвежьи по дому расставлять начнешь. Страх дело сурьезное, для мозгов опасное, не заметишь, как с катушек слетишь и на своих кидаться станешь — не шибкая беда, если с молотком, у зажиточных соседей Сычей, поди, и ружьишко имеется… Опасно это, когда все вокруг свои, но в подозрениях. Надо помочь Матрене…
Сочувственный взгляд московской гостьи Суворов понял правильно, пододвинулся, положил локти на стол и сказал проникновенно:
— Я, Надежда Прохоровна, скоро не то что воров ночью перестану караулить, Гавроша с собой в постель класть начну! Во как. Допекли меня мысли страшные, сил никаких нет.
Матрена смотрела на родственницу не менее просительно, с надеждой в глазах, бабушка Губкина пошевелила бровями, потерла висок в задумчивости:
— На место преступления взглянуть можно?
— Конечно! — обрадованно подскочил Суворов и ловким пинком загнал табуретку обратно под стол. — Пойдемте, дорогая Надежда Прохоровна!
Надежда Прохоровна отправила золовке сомневающийся взгляд — помочь тебе, Матрена, хотела, приготовить что-нибудь вкусненькое на ужин, — но услышала твердое:
— Иди, Надя. Надо лиходея определить. Если поможешь, всей деревней в ножки поклонимся. От Кузнецова мало толку. — И встала прежде гостьи. — Иди, а я пока картошечки пожарю, свининка у меня свежая есть, огурчики малосольные…
Безветренный теплый вечер пах прожаренными солнцем травами. Мелкая белесая пыль забивалась в босоножки, пачкала городские ажурные носочки, Суворов уверенно месил песок холщовыми тапками и вводил сыщицу в курс последних парамоновских вестей:
— Все пришлые как нарочно расселились на той стороне деревни. Сычи, старуха Стечкина с детьми, Черный… то есть Павлов. Мы его за одежду Черным прозвали… Наши все, кроме Матрены, рядышком живут — вот. — Обвел руками два относительно приличных палисадника и один запущенный. — Я живу между Глафирой Терентьевной и домом покойного Мухина. Соседствуем.
О том, что несколько лет назад купил Фельдмаршал у пропойцы Мухина приличный кусок угодий за баней под кроличьи клетки, оповещать не стал. Кому какая разница, раз ударили по рукам добровольно за два пузыря «Столичной»? Земля-то все равно пропадала…
Недолго повозившись с веревочкой-запором на Фединой калитке, Суворов пригласил Надежду Прохоровну во двор покойника:
— Проходите, сейчас окно покажу, откуда Федьку увидел… Или, может быть, сразу в дом пойдем?
— А разве он не опечатан? — удивленно подняла брови бабушка Губкина.
Фельдмаршал хитро прищурился:
— Милиция только входную дверь опечатала. А я… того… — поднял вверх указательный палец. (Как поняла уже Надежда Прохоровна, данный, усиливающий внимание жест был наиболее употребимым в арсенале начальника почтальонов.) — Когда милиция уезжала, заднюю дверцу только камушком припер. Щеколду не задвигал, как чувствовал, что проникнуть понадобится.
Надежда Прохоровна, не слишком одобряя хитрого почтовика, покрутила головой:
— А когда Федора убили, задняя дверь заперта была?
— Да, — твердо ответил Фельдмаршал. — Все двери, все окна были заперты изнутри. Даже то, что с выставленным стеклом стояло. Пойдемте, — поманил за собой, — к задней двери все равно вокруг дома обходить, так что место, откуда я в дом заглянул, по дороге будет. Эх! Знал бы, что вас встречу, снимки с места преступления с собой захватил! Я ж, Надежда Прохоровна, все тут заснимал. Кузнецов сказал — действуй, Сергей Карпыч, вдруг районные опять с разряженной камерой приедут.
Довольно узкая, заросшая сорняками и крапивой тропка тянулась между домом и старыми корявыми яблонями. Суворов подвел Надежду Прохоровну к окошку с забитой фанеркой нижней четвертью, зябко поежился и мотнул подбородком:
— Тут. Тут и стекло выставленное валялось, вот и камушек, на который я взгромоздился…
Надежда Прохоровна привстала на шаткий валун, осторожно провела пальцем по засохшим, выщербленным кускам красноватой оконной замазки, гвоздики, которыми стекло непосредственно к раме крепилось, нащупала…
— А стекло-то давно выставляли, — пробормотала под нос, но Фельдмаршал расслышал:
— Федька через это окно часто сам лазал. Когда мать-покойница еще жива была, так запирала его в доме, чтоб на пьянки не бегал. А он выставит стекло и был таков.
— Узкое, — тихонько удивилась баба Надя. — Тут только ребенку и пробраться…
— Так Федька — усох. Высушили пьянки, издали на тощего подростка походил.
В сгущающихся вечерних сумерках ничего в комнате Надежда Прохоровна не разглядела; осторожно слезла с камня и пошла впереди Суворова по тропке.
Почти все дома Парамонова имели выход в сараи и коровники-свинарники прямиком из дома с тыльной стороны. Там же располагались нужники, там же дрова для печек хранились — удобно, не нужно под дождем и снегом по двору бегать, все под одной крышей. Суворов обогнал гостью, откатил крапчатый валун, подпирающий дверь большого сарая, и широко распахнул дверь из неплотно пригнанных досок:
— Прошу.
Непосредственно сарай Надежду Прохоровну интересовал мало. Щедро заваленный разнообразной рухлядью, он давно потерял первоначальное предназначение, в закутке для свиней валялись ржавые бочки и велосипедные колеса, верстак подломился от старости и тяжести каких-то железяк, что собирал рачительный воришка по всем колхозным межам. Воняло сортиром и душной пылью.
