Корнелл Вулрич - Невеста была в черном

— Да, это действительно наша двенадцатидолларовая вуаль. Единственное место, где ее могли купить, это здесь: ее изготавливают по нашему заказу.

— Ну что ж, теперь пригласите сюда продавцов. Может быть, кто-нибудь из них вспомнит, как продал одну из них женщине следующего описания…

Когда все собрались и Уэнджер повторил описание разыскиваемой три раза, робкая щуплая продавщица в очках выступила вперед:

— Я… Я помню, что продала одну такую вуаль в черном варианте красивой девушке, отвечающей вашему описанию. Это было чуть больше двух недель назад.

— Хорошо! Отыщите, пожалуйста, квитанцию. Меня интересует адрес, по которому отправили покупку.

Пятнадцать минут спустя продавщица доложила:

— Покупательница заплатила наличными и забрала ее с собой; ни имени, ни адреса она не сообщала.

— У вас так заведено?

— Нет, это ведь предметы роскоши, они обычно продаются с доставкой на дом. В тот раз, как я помню, покупательница попросила, чтобы ей позволили забрать товар с собой.

Уэнджер пробормотал себе под нос:

— Чтобы замести следы.

Из рапорта Уэнджера шефу, три недели спустя:

«…И с тех пор о ней ни слуху ни духу. Никаких сведений, указывающих на то, кто она, откуда появилась и куда делась. Никаких намеков на мотив убийства. Скрупулезно изучив прошлое Блисса, я проверил всех чуть ли не до первой девушки, которую он поцеловал, — она нигде не фигурирует. Показания портье в доме, где Блисс снимал квартиру, и его друга Кори, похоже, свидетельствуют о том, что он совершенно не знал эту девушку, кем бы она ни была. Однако на вечеринке она намеренно обескураживала и отшивала всех других мужчин, пока ей не удалось каким-то манером выманить Блисса на балкон одного. Так что версия о случайной ошибке в данном случае тоже не срабатывает.

Короче говоря, единственным указанием на то, что это был не несчастный случай, пока является лишь странное поведение этой загадочной женщины, ее последующее исчезновение и отказ явиться в полицию и все объяснить. С другой стороны, кроме вышеизложенного, нет и определенного подтверждения того, что это убийство».

Запись Уэнджера о Кене Блиссе:

Погиб, упав с балкона 17-го этажа в 4.30 утра 20-го мая. В последний раз его видели с женщиной лет двадцати шести, кожа белая, волосы золотистые, глаза синие, выше среднего роста. Личность не установлена. Разыскивается для допроса.

Мотив: не определен (если речь идет о преступлении, но вероятна страсть или ревность). Никаких свидетельств об их более ранних отношениях.

Свидетели: ни одного.

Улики: черный вечерний шарф (купленный блондинкой в универмаге «Бонуит Теллер» 19-го мая).

Дело не раскрыто.

Часть вторая

Митчелл

Так с тем бывает, кто, заслышав шаг оленя,

Пантеры крадущейся видит появленье.

Глава 1

Женщина

Мириэм — ее фамилию в отеле «Елена» давно позабыли — была низенькой сварливой женщиной с лицом будто выдубленным на солнце. Она дорожила тремя вещами, которым оставалась неукоснительно верна: британским подданством (приобретенным пассивным образом, благодаря тому, что родилась она на Ямайке), парой сережек, выкованных из золотых монет, и «системой» уборки комнат. На первые две никто никогда никаких поползновений не предпринимал, а несколько робких попыток поломать ее «систему» закончились позорным провалом.

Номерная последовательность комнат не играла тут никакой роли. Как и их расположение в мрачных коридорах со скрипучими половицами. По сути, тут попахивало некоей мистической алгеброй, доступной лишь глубочайшей работе ума Мириэм. Никто не смел оспорить ее систему — по крайней мере, безнаказанно, — не вызвав долгой злобной тирады, которая — во всяком случае, такое уж создавалось впечатление — потом часами звучала в бесконечных лабиринтах коридоров, еще долго после того, как вызвавшая ее «причина» незаметно ускользала прочь, разбитая в пух и прах.

— Четырнадцатый пойдет за семнадцатым. Придется ему подождать, пока не закончу убирать семнадцатый. Сроду еще не убирала четырнадцатый первым.

Причем подобное предпочтение не имело ничего общего с чаевыми и подарками, которых, собственно говоря, в «Елене» почти не существовало. Привычка — вот, вероятно, самое простое объяснение, почему Мириэм поступала именно так, а не иначе.

Наконец, в урочный час маховик непостижимой «системы» качнулся к девятнадцатому номеру. Мириэм прошагала по шатким, полусгнившим половицам в самый конец коридора, держа цинковое ведерко в одной руке, длинную швабру, за которой тянулись клочья свалявшегося мусора, — в другой.

Остановившись перед дверью девятнадцатого, Мириэм перевернула ключ и дважды постучала им в деревянную панель. Простая формальность: застань она постояльца в номере, то пришла бы в не меньшую ярость, чем при посягательстве на ее «систему». «Девятнадцатый» никогда еще не бывал в комнате в этот час. «Девятнадцатый» просто не имел права там сейчас находиться.

Не объяснялся этот стук и строгим соблюдением заведенного в отеле распорядка. Это было чисто непроизвольное действие. Без него Мириэм войти в комнату уже просто не могла. Возвращаясь в конце рабочего дня домой, в свою меблирашку, она неизменно соблюдала тот же ритуал — стучала, будто молоточком, в филенку, — прежде чем всунуть ключ в замочную скважину собственной двери.

По-хозяйски распахнув дверь, уборщица прошла в совершенно не располагающую к себе комнатушку. Узор на ковре давно канул в небытие, на полу распласталось некое подобие серо-зеленой медузы. За окном взгляд сразу же упирался в побеленную кирпичную стену. Луч солнца пробивался сквозь оконное стекло под таким немыслимым углом, что казалось, вот-вот переломит свой хрупкий хребет. Без него комната выглядела лучше — в ней сохранялась хотя бы иллюзия чистоты, сейчас же вся она так и бурлила взвешенными частицами пыли.

Стену над кроватью заполонил сонм девичьих фотографий разнообразнейших размеров, все — наклеенные на картон, в рамках и под стеклом. Мириэм даже не соизволила поднять на них глаза. Та, с которой «девятнадцатый» ходил теперь, на стену ни в жизнь не попадет, полагала Мириэм. Самой-то сфотографироваться накладно, а у него и подавно денег нет, чтобы фотографию наклеили на картон и поместили под стекло в рамочку. Да и все равно на этой стене места почти и не осталось. А повесить на другую стену новые фотографии — он уже больно стар. Короче, с этим покончено, и точка.

Заправив постель, отчего пылинки закружились в солнечном свете как сумасшедшие, Мириэм прикрыла дверь комнаты, но не плотно. Ничего вороватого в том, как она это сделала, не было: в ней скорее взыграло чувство неповиновения, да так остро, что она даже выразила это вслух:

— И ведь все время прячет, всю дорогу. Кого он, право, подозревает? Больно кому это надо!

Отерев губы тыльной стороной ладони, то ли просушив их, то ли увлажив, она открыла дверь небольшой кладовки, наклонилась, порылась в куче засаленных сорочек в углу и извлекла из-под них бутылку джина — будто кролика вытащила из норы.

При виде бутылки она выразила не удовлетворение, а возмущение:

— Нет, право, кто, он думает, зайдет сюда, кроме меня? Знает ведь, что никто, кроме меня, сюда не заходит! Нет, это ж надо, так подозревать людей!

Она подняла бутылку, приложилась к горлышку, снова опустила ее. Выйдя с ней, подошла к умывальнику, открыла холодную воду. С проворством, свидетельствующим о долгой практике, Мириэм подставила горлышко открытой бутылки под струю и тут же его отдернула — подержав как раз достаточно, чтобы восстановить содержимое бутылки до прежнего уровня, не больше. Это было не так трудно, как казалось. На двух из четырех углов отчетливо проступали подозрительные карандашные пометки. Небольшое несоответствие она тут же исправила, снова приложившись к бутылке. К этому времени уборщица дышала уже тяжелее, возмущалась громче.

— Старый скряга! Жалкий скупердяй! — сердито проговорила она, придав голосу антильскую страстность и звякнув золотыми серьгами-монетами. — Чего не терплю, так это недоверия ко мне.

Она вернула бутылку на место, закрыла кладовку, распахнула на прежнюю ширину дверь комнаты и приступила к дальнейшему исполнению своих обязанностей, заключавшихся в тыканье шваброй-бродягой в разные места у основания стен — так человек, стоящий на камне посреди потока, накалывает на острогу лосося.

Занятая именно этим несколько озадачивающим маневром, Мириэм вдруг осознала, что за нею наблюдают. Повернула голову и увидела леди, заглядывавшую в комнату из коридора. Мириэм с одного взгляда поняла, что та не живет у них в отеле, и сразу же зауважала незнакомку. Ее наплевательское отношение и грубость к тем, кто жил в нем, могло сравниться только с ее приветливостью и почтением к тем, кто в нем не жил.