Бернард Корнуэлл - Вытащить из петли
— Опусти ступеньки, — подсказал он Сандмену, — и забирайся. Как поживаешь, старина? Жаль, что не играешь сегодня. К тому же у тебя бледный вид. Ты ешь, как надо?
— Я-то ем, а вот ты?
— Господь хранит меня в своей неизреченной мудрости. — Преподобный лорд Александр Плейделл откинулся на спинку сиденья. — Вижу, батюшка не захотел тебя замечать.
— Он мне кивнул.
— Какое великодушие! Это правда, что ты играл за команду сэра Джона Харта?
— Играл и проиграл, — с горечью ответил Сандмен. — Их всех подкупили.
— Райдер, дорогой мой, я же тебя предупреждал насчет сэра Джона! Пригласил тебя играть только затем, чтобы все подумали — его команда не продается. Чаю не выпьешь? Конечно, выпьешь. Хьюз, милейший, куда вы подевались?
Слуга лорда Александра подошел к экипажу:
— Вы меня звали, милорд?
— Хьюз, я думаю, мы отважимся взять в палатке у миссис Хиллмен чайник чая и торт. Вы не против? — Его светлость сунул деньги в руку слуге. — Нет, у тебя и вправду бледный вид, Райдер, тебе нездоровится?
— Тюремная лихорадка.
— Не может быть! — ужаснулся лорд Александр. — Тюремная лихорадка? Да сядь ты, ради бога.
Сандмен опустился на сиденье напротив друга. Они подружились еще в школе, где Сандмен защищал лорда Александра от задир, которые считали, что хромота его светлости — хороший повод для издевательств. По окончании школы Сандмен купил патент пехотного офицера, а лорд Александр, младший сын маркиза Канфилда, поступил в Оксфорд, где получил степень бакалавра с отличием первого класса по двум дисциплинам.
— Только не говори, что сидел в тюрьме, — поддел друга лорд Александр.
Сандмен улыбнулся и рассказал о вылазке в Ньюгейт. Лорд Александр все время его прерывал, громко выражая по ходу матча восторг или негодование, чему не могло помешать даже поглощение торта. Обдумав рассказ Сандмена, он изрек:
— Должен сказать, что, на мой взгляд, виновность Корде в высшей степени маловероятна.
— Но его же судили.
— Райдер, мой дорогой! Ты хоть раз бывал на процессе в Олд-Бейли? Конечно, не бывал. Каждый тамошний судья из недели в неделю слушает по пять дел в день. Какой уж там суд, несчастных приводят на судебное заседание, а там глушат приговором и отправляют восвояси уже в кандалах.
— Но их же наверняка защищают?
— Где ты найдешь адвоката, который возьмется защищать нищего парня, обвиненного в краже овцы?
— Корде не нищий.
— Но и не богач. Хороший удар, Бадд, хороший удар! Теперь бегите во всю прыть! — Его светлость поднес трубку ко рту. — Вся система, — произнес он между затяжками, — насквозь порочна. Приговаривают к виселице добрую сотню, а казнят всего дюжину, остальным приговор смягчают. Как добиться смягчения? Да проще простого, пусть сквайр, или священник, или его светлость подпишет прошение. Общество, то есть достойные люди вроде нас с тобой, изобрело способ держать под контролем простолюдинов, поставив их в зависимость от нашего милосердия. Сперва приговариваем их к смерти, потом даруем жизнь и за это ждем от них благодарности. Благодарности!
Лорд Александр не на шутку увлекся, сплетал и расплетал тонкие пальцы. Ему в голову пришла удачная мысль.
— Вот что, Райдер, мы с тобой сходим поглядеть на казнь.
— Нет!
— Это твой долг, мой милый. Раз уж ты стал чиновником государства-тирана, тебе следует знать, как по-скотски оно обходится с невинными душами. Напишу смотрителю Ньюгейта и попрошу, чтобы нам устроили приглашение на ближайшую казнь. Ага, заменили боулера. Кстати, в субботу я видел Элинор, — заявил лорд Александр с присущей ему бестактностью.
— Полагаю, она пребывала в хорошем самочувствии?
— Наверняка, хотя, боюсь, я забыл осведомиться. Впрочем, выглядела она прекрасно. Да, помнится, она спрашивала про тебя.
— Вот как?
— Я ответил, что ты наверняка в прекрасной форме. Мы столкнулись в Египетском зале. Элинор просила что-то тебе передать.
— Вот как? — У Сандмена дрогнуло сердце. — Что именно?
— Что именно? — Лорд Александр наморщил лоб. — Я забыл, Райдер, начисто забыл. Но графиня Эйвбери!
— А что ее светлость? — спросил Сандмен. Он знал, что пытаться заставить друга припомнить — безнадежное дело.
— Ее светлость! Ха-ха! Просто шлюха, — сказал лорд Александр, но вспомнил о своем духовном сане: — Несчастная женщина. Если кто и желал ее смерти, так, по-моему, муж. Бедняга, ему, верно, тяжело носить такие рога.
— Думаешь, ее убил граф?
— Они жили раздельно, Райдер, это ли не доказательство?
— Раздельно? — удивился Сандмен, поскольку готов был поклясться: он собственными ушами слышал от Корде, что портрет графини заказал муж. Но с какой стати ему это делать, если они живут раздельно? — Ты уверен?
— Знаю из самых что ни на есть первых рук. Кристофер, сын и наследник графа, — мой приятель. Мы в одно время учились в Оксфорде. Затем он отправился в Сорбонну. Убитая, естественно, была ему мачехой.
— Он с тобой про нее говорил?
— В этой семейке любовью и не пахло. Отец презирает сына и ненавидит жену, жене мерзок муж, а сын не терпит обоих. Должен заметить, что на примере графа и графини Эйвбери можно было бы защитить диссертацию о превратностях семейной жизни. О, отличный удар! Быстрей, быстрей!
— Корде утверждает, что портрет заказал граф, — сказал Сандмен. — Зачем ему это делать, если они живут раздельно?
— Об этом лучше спросить его самого, — ответил лорд Александр, — но мне лично кажется, что Эйвбери, хотя и ревновал, был по-прежнему увлечен ею. Она была известной красавицей, а он известный дурак. Кстати, я сомневаюсь, что смертельный удар нанес сам муж. Даже у Эйвбери хватило бы мозгов нанять кого-нибудь для этой грязной работы.
— Сын все еще в Париже?
— Нет, вернулся, мы с ним время от времени видимся.
— Ты бы мог меня с ним познакомить?
— С сыном? Изволь.
Матч закончился в самом начале девятого: команда маркиза с треском проиграла. Ее поражение обрадовало лорда Александра, а Сандмена навело на мысли о подкупе, который в очередной раз испортил игру. Но доказать этого он не мог, и лорд Александр посмеялся над его подозрениями.
— Ты все еще снимаешь комнату в «Золотом снопе»? Ты знаешь, что эту таверну облюбовало ворье?
— Знаю, — признался Сандмен.
— Может, мы там поужинаем? Я бы познал первозданный цвет. Хьюз! Скажите, чтоб привели лошадей, и передайте Уильямсу, что мы поедем на Друри-лейн.
Словом «цвет» на воровском жаргоне именовались и преступный мир, и сам жаргон. В этом мире не говорили «украсть кошелек», но только: «срезать монету», или «слепить гоманок», или «сдернуть лопатник». Тюрьма была «стойлом» или «тюрягой», а Ньюгейт — «Королевским подворьем». Воры были «люди порядочные», а их жертвы — «лопухи».
В «Золотом снопе» лорда Александра посчитали лопухом, правда веселым. Он учился «цвету» и расплачивался за новые слова элем и джином. Покинул заведение он уже за полночь. В этот миг как раз появилась Салли Гуд с братом под ручку и прошла мимо лорда Александра, который стоял у экипажа, с трудом сохраняя вертикальное положение. Он проводил Салли взглядом, разинув рот, и громко заявил:
— Райдер, я влюбился.
Салли оглянулась и наградила его ослепительной улыбкой.
Лорд Александр не спускал с Салли глаз, пока та не нырнула в двери «Золотого снопа».
Он был так пьян, что не держался на ногах, однако Сандмен, Хьюз и кучер ухитрились затолкать его светлость в экипаж, и тот с грохотом укатил.
Наутро шел дождь. У Сандмена болела голова, он заварил себе чаю в задней комнате, где жильцам разрешали кипятить воду. Влетела Салли, зачерпнула кружку воды и ухмыльнулась:
— Я слышала, вы вчера знатно погуляли.
— Доброе утро, мисс Гуд, — простонал Сандмен.
Салли рассмеялась и спросила:
— Что это за хромоножка был с вами?
— Мой друг, преподобный лорд Александр Плейделл.
Салли во все глаза уставилась на Сандмена:
— Он сказал, что влюбился в меня.
— Уверен, и на трезвую голову он будет любить вас не меньше, мисс Гуд.
Она рассмеялась, польщенная галантностью Сандмена.
— Он и вправду преподобный? Одет-то он вовсе не как священник.
— Его рукоположили в духовный сан сразу по окончании Оксфорда, — объяснил Сандмен, — но служить ему не пришлось. Он не нуждается ни в приходе, ни в иной работе, поскольку довольно богат.
— Он женат? — озорно улыбнулась Салли.
— Нет, — ответил Сандмен, но не стал добавлять, что лорд Александр то и дело влюбляется в хорошеньких продавщиц, которые попадаются ему на глаза.
— Ну, поддатый пастор еще не так страшно, мог ведь влюбиться кто и похуже, — заметила Салли и вскрикнула — часы пробили девять: — Господи всемогущий, опаздываю.
С этими словами она убежала.
