Инна Булгакова - Соня, бессонница, сон, или Призраки Мыльного переулка
— Ты от меня отказываешься? — перебила она и заплакала.
— Господи, никогда!
— Ну и все. Кончили. Все. Я так испугалась. — Она бросилась к матери, обняла: — Ты молчи! А то Егор передумает.
— Нет, я умру! — Ада засмеялась, гнев и растроганность боролись в ней, поцеловала дочь. — Он передумает! Дожидайся. Когда вы решили… сочетаться?
— Через два месяца — так положено.
— Два месяца… — протянула Ада задумчиво и стукнула кулаком по столу; звякнули, подпрыгнув, гвозди. — Безнадежно! Егор, смотри! Она ведь серьезно, покуда ты на диване лежал и крутился со своими… ведь сколько женщин у тебя было!
— Да какие женщины!
— Всякие.
— Да я не помню ничего, никого…
— Главное, как не вовремя. — Ада потерла ладонью лоб. — На редкость не вовремя… Ладно, что надо? Шампанское у нас есть, так?
— Я сбегаю. За вином и за цветами.
— Деньги есть, жених?
— Есть!
Кто попался под руку, про кого вспомнил, тех он пригласил по дороге — Морга, Антошу, Алену, Романа. Собрались в комнате Ады за овальным столом драгоценного красного дерева. Ада в чем-то прозрачно-лимонном («Женщина моей мечты!» — высказался Морг) собирала на стол, профессионал Антоша и Алена помогали. Незаметно появился Герман Петрович (значит, открыл замок с японским кодом своим ключом), наконец, сели, Ада воскликнула:
— Мой крест!
Вскочила, подошла к резному шкафчику в углу, поколдовала над замочком, выдвинула верхний ящик (крошечный ключ обычно хранился в тумбочке, как выяснилось впоследствии; преступник же воспользовался гвоздодером — фомкой из инструментов, сложенных на кухне в связи с окончанием ремонта; там же дожидался своего часа топор).
— Ненавижу беспорядок, — сообщила хозяйка, — не выношу. Ты завтра с утра заниматься?
Соня кивнула.
— Ну а на мне уборка, прачечная… — Черный крест замерцал на белоснежной коже, она пояснила с едва заметной усмешкой: — Фамильная драгоценность. Черный крест — чувствуете символику? Черный. Пропадет крест — быть беде.
— Внимание! — объявил Антоша, виртуозно открывающий шампанское. — Залп!
Раздался тихий выстрел, бокалы наполнились, клоун — лысый, маленький, но с мощной мускулатурой, с хищным обаянием, душа компании — провозгласил:
— За любовь! Жизнь есть любовь!
Нежно зазвенел хрусталь, Ада заметила с иронией:
— Это у них в цирке так условились. А в сумасшедшем доме, а, Гера? Что там думают про любовь?
— А ты что думаешь?
— Мы живем на кладбище. Хороним и сами ждем. Кажется, чем скорее, тем…
— Нет, нет! — перебила Соня испуганно. — Ты же так не думаешь, ты очень добрая и любишь людей.
— Каких людей? — поинтересовался Герман Петрович в пространство.
— Людей. Она отдала столько вещей бедным, мои платья и…
— Ты теперь бесприданница, что ль? — вставила Алена.
— Да нет, купили взамен, не в этом дело! Вы никто ее не знаете по-настоящему.
— Сонечка, что за чушь! — Ада засмеялась. — Не разрушай образ колдуньи, а то и вправду подумают, что я добрая.
— Терпеть не могу кладбищ, — заявила Алена и закурила. — Тоска.
— Нет, я люблю. — Ада тоже закурила. — В юности одно время я постоянно ходила на кладбище…
— В свой склеп, — пояснил Герман Петрович и отпил из бокала. — В свое дворянское гнездо.
— Не иронизируй. — Ада задумалась, пробормотав рассеянно: — Дворянское гнездо — это бывшая усадьба. — Вдруг оживилась; она то оживлялась, то сникала. — Господи, если б можно было все вернуть.
— Усадьбу вернуть?
— Молодость.
— Ада Алексеевна, расскажите про склеп, — попросила Алена.
— Этим скептикам рассказывать… Ну ладно. Представь, весна, деревья распускаются — и так тихо, так хорошо. От дворянского гнезда надо пройти по старой улице, свернуть налево — видны липы за оградой, — войти в узкую калитку, справа церковь, слева звонница, маленькие колокола к обедне звонят. А прямо возле церкви похоронен герой Отечественной войны… ну, этот…
— Василий Теркин? — подсказал психиатр.
— Нет, дорогой мой, — ответила Ада с ледяным терпением. — Знакомый Пушкина, к нему Пушкин заезжал… в общем, неважно. Дальше липовые аллеи, темные, влажные. Однажды иду, вижу — склеп…
Муж вздохнул и выпил из бокала.
— …навес, весь заржавленный, из кованого железа с узорами, — продолжала Ада, не обратив внимания на вздох; говорила она с глубокой грустью, а лицо действительно помолодело. — Вошла. Под ногами на плите наша фамилия: Захарьины. Представляете? Я даже не знаю, почему это меня так поразило. Мой прадед женился на цыганке, оттого у нас у всех глаза и брови черные, а волосы рыжие, гадать умеем. — Она помолчала и заключила неожиданно: — Именно там мне хотелось бы лежать. А что, сигареты кончились?
— Я сбегаю, Ада Алексеевна, у меня дома есть, — вызвалась Алена и выскочила из комнаты.
— Замок на предохранителе, — пояснила Ада вслед, а Морг проворчал:
— Косточкам все равно, где лежать.
— Твоим все равно, а моим…
В прихожей зазвонил телефон, она осеклась, Герман Петрович вышел, проговорил что-то невнятное, вернулся, сел на свое место.
— Кто звонил? — спросила Ада.
— Похоже, кто-то из моих пациенток… или из твоих клиенток. Нечто бредовое.
Вошла Алена с сигаретами.
— Наши ряды редеют, — констатировал Рома весело. — Мне, что ль, жениться? — Красавец Ромка и официально и неофициально женат бывал.
— Есть кандидатура? — поинтересовалась Алена.
— А как же! Егор меня восхищает, настоящий мужчина, Георгий победоносный: пришел, увидел, победил. Ада, Герман Петрович, поздравляю с зятем!
— Да, нам чертовски повезло, — кратко подтвердил Неручев.
Соня улыбнулась жениху так нежно, смягчая сарказм отца, так пылко, что он тотчас забыл обо всем и на какое-то время из общего круга выпал. Хороша она была невыразимо в будущем своем смертном наряде, в американском платье чистейшего небесного цвета с кармашками, погончиками, нашивками; тяжелые длинные волосы распущены и повязаны низко у лба алой атласной лентой; тонкие пальцы с продолговатыми розовыми ногтями теребят ветку сирени; черные глаза сияют ярче материнского жемчуга. «Господи, за что?» — в который раз со счастливым страхом подумал Егор, к нему потянулись чокаться, он очнулся.
— …счастья и радости!
— А я и не сомневаюсь, — заговорил Морг. — Это Герман Петрович почему-то хмур и сер… О доктор, что это у вас торчит из кармашка?.. Вон, из пиджачного! Никак черный крест? Глядите, ха-ха!
— Ты эти штучки брось, — хмуро заметила Ада, застегивая на шее цепочку. — Фокусник несчастный.
— Это он сейчас к балкону подходил. Ада Алексеевна, а вы нагнулись.
— Продолжаю, — клоун поднял бокал, — и уверен, что молодые наши будут редкостно счастливы…
— Не надо, — перебил Егор, а Алена воскликнула:
— Ой, это легко узнать! Ада Алексеевна, разложите карты.
— Ну, ну, это не шутки, это дело серьезное, требует определенной атмосферы.
— Ада Алексеевна, покажите им класс. Все сбудется!
— Ладно, вы этого хотели. — Ада достала из тумбочки колоду карт — пестрые роковые фигурки, разноцветные пятна на черном фоне — перетасовала. — Антон. Крестовый туз.
— Крестовый туз, — повторил Антоша с тревожным недоумением в голубых глазах; голубоглазый, светло-русый добрый молодец. — Казенный дом.
— Тюрьма, что ли? — поинтересовался клоун.
— Любой казенный дом, — пояснила гадалка. — Например, Антош, у тебя хлопоты в твоем ресторане. Кто следующий?
— Я! — вызвалась Алена нетерпеливо.
— Предстоит нечаянный интерес.
— Как интересно!
— Гера…
Герман Петрович вздрогнул.
— У тебя пиковый валет — пустота.
— В каком плане?
— Во всех. Пусто. Роман… дама пик.
— Ведьма! — закричал Рома в упоении. — Ну, спасибо, Ада, женюсь!
— На этой не советую — злоба. Ну, Морг, не веришь — держись… Странно, семерка — к слезам. Не подозревала, что ты такой чувствительный.
— Говорю же, вранье. По роду профессии я рыжий, лысый, добрый и веселый человек.
— Да ну? Однако гнусная карта идет — сплошь пики. Молодым не буду.
— Ну мам! — воскликнула Соня в азарте.
— Сонечка, не надо, — быстро сказал Егор.
— Давай рискнем, а? — Она беспечно улыбнулась, готовая к счастью.
— Хорошо, рискнем.
— Напрасно потакаешь, — заметила Ада недовольно. — Вот видишь, я на нее загадала: девятка пик — больная постель. Будем надеяться: простуда… Ну, Егор, ты единственный из всех счастливец — червонная любовь. — Ада вытянула еще одну карту, взглянула, пробормотав: «Я сегодня в ударе», — и резким движением прекрасных белых рук сгребла разбросанные по столешнице картонки. — Все правильно.
