Буало-Нарсежак - Волчицы
Встав босыми ногами на ледяной пол, я на ощупь добрался до окна и раскрыл ставни. В самом конце улицы виднелись площадь и смутные очертания собора с подсвеченными витражами.
В иные времена я бы тут же вновь завалился в постель, не чувствуя ничего, кроме хандры и скуки. Но в это утро ничто не могло испортить моего хорошего настроения.
Я умылся холодной водой. Все вокруг мне показалось прекрасным и восхитительным. И хватит этих угрызений совести: я не виноват, что жизнь в кои-то веки улыбнулась мне, надо воспользоваться случаем. Причесавшись и надушившись, я посмотрел на себя в зеркало. В костюме какого-то предка семьи Мадинье, с наглухо застегивающимся воротником и маленькими внутренними карманами, я походил на юного лицеиста начала века. Аньес, пожалуй, позабавится, увидев меня таким. Я даже сам себе не мог объяснить, почему именно мнение Аньес значило для меня гораздо больше, чем мнение ее сестры.
Элен я нашел в столовой.
— Как спалось? Вы хорошо отдохнули? — спросила она.
— Спасибо, просто великолепно.
Она пододвинула мне развернутую газету:
— Вот возьмите, прочитайте: на третьей странице сообщение о вашем друге, правда, без подробностей.
Действительно, на третьей странице, в «Новостях последнего часа», я нашел коротенькую заметку. Она неприятно поразила меня: «Вероятнее всего, причиной смерти стал несчастный случай. Однако не исключено и убийство».
— Бедняга Жервэ! — выдавил я.
— Люди стали подозрительными, теперь никто не желает верить в случайность, — заметила она. — Берите масло.
В свете пасмурного утра лицо Элен казалось помятым, еще более утомленным, чем накануне. Не пробило и восьми, а она уже была готова к выходу.
— Элен, — сказал я, — давайте уточним раз и навсегда: я ни в коем случае не желаю еще больше осложнять ваше существование. Я хочу хоть чем-то помочь вам; правда, я не совсем хорошо представляю, чем именно и как, но я не сомневаюсь, что существуют тысячи различных…
— Успокойтесь, — прервала она меня. — Мы не нуждаемся в вашей помощи.
— Это правда?
— Ну конечно же. Достать продукты мне несложно, ну а что касается хозяйства, то это и вовсе не ваше дело.
— Вы знаете, Элен, я тронут до глубины души…
На этот раз она уже сама, осмелев, положила свою руку на мою. Ее жест был полон какой-то стремительной решительности, чувствовалось, что он был плодом долгих размышлений. Я же, все больше входя в роль Бернара, продолжал:
— Я считаю своим долгом поблагодарить вас за все… за ваши письма… за ваши посылки…
— Не стоит, Бернар, все это в прошлом… Теперь вы дома.
Говоря это, она смотрела на меня своими серыми глазами без малейшей искорки веселья. В ней было что-то от школьной учительницы, и я с еще большей силой, чем накануне, почувствовал, что меня экзаменуют.
— Я счастлив, что наконец-то очутился здесь, с вами, — сказал я простодушно.
Ее рука еще сильнее, дружески сжала мою, и в это время меня пронзила совершенно неприличная мысль: Элен, вероятно, еще девственница.
— Почему вы улыбаетесь? — прошептала она.
— Потому что чувствую себя в надежном месте… Мне кажется, что я наконец-то нашел свое пристанище.
— Правда? Вы действительно так думаете? Или вы говорите это только для того, чтобы доставить мне удовольствие?
— Но, Элен, как вы можете…
Она скрестила руки и опустила на них подбородок.
— Да, я понимаю, жизнь у вас была, наверное, довольно тяжелой.
— Ну, не такой уж и тяжелой. Я бы сказал, трудовой и одинокой… Мне пришлось зарабатывать деньги в поте лица. Я хотел начать собственное дело. У меня ведь даже не было родителей, которые могли бы мне помочь. Правда, в Африке живет мой дядя — очень богатый человек, но во Франции он бывает редко — раз в два-три года…
— Есть от него известия?
— Нет… Боюсь, он, бедняга, скончался. Он страдал от неизлечимой болезни печени.
— А вы не пытались восстановить отношения со своей сестрой?
— Нет. И даже не намерен.
— Но почему?
— Потому что Жулия… Одним словом, я не хотел бы знакомить вас с ней, понимаете?
— Да-а, — протянула она. — Что поделаешь, в семье не без урода…
Из соседней комнаты донесся телефонный звонок, но Элен даже не шелохнулась.
— Я представляла вас совсем другим, — продолжала она.
— Таким, каким подобает быть человеку моей профессии?
— Именно. Я думала, что вы огромного роста и более…
— Одним словом, дровосек? — вставил я, смеясь.
— Ну какая же я глупая, — прошептала она, смутившись, что меня порадовало.
Телефон по-прежнему трезвонил, и, не выдержав, я повернулся в сторону гостиной, но Элен, наклонившись ко мне, пояснила:
— Это звонят Аньес… Не обращайте внимания… Ей часто звонят.
— Вы разочарованы? — спросил я.
— Разочарована? Чем?
— Ну, тем, что я не похож на дровосека?
Она посмотрела на свои наручные часы.
— Ни в коей мере.
Ее лицо на мгновение осветилось улыбкой, и я увидел, какой она была в детстве.
— Элен!
— Я тороплюсь. А вы кушайте и отдыхайте.
Телефон наконец-то смолк, зато в прихожей раздался звонок и послышались удаляющиеся голоса. Я намазал себе хлеб маслом. Как это прекрасно — есть сколько хочешь! Газета соскользнула на стул. Я поднял ее, раскрыл и решил перечитать столь взволновавшее меня сообщение. В сущности, в нем не было ничего тревожного. Даже не сообщалось, что неизвестный был, судя по всему, беглым военнопленным. Очевидно, на этот счет у властей были свои соображения. Что же касается гипотезы об убийстве… скорее всего, это лишь фантазия журналиста, не более.
Вдруг нож выскользнул у меня из рук… Как же я раньше не заметил того, что бросается в глаза. Невероятно! Ведь стоит мне только признаться, что я не Бернар, как на меня тотчас же падет подозрение в преднамеренном убийстве с целью выдать себя за него! Я очутился в плену собственной лжи. Говорить правду было уже слишком поздно… Я отодвинул от себя чашку с такой силой, что кофе выплеснулся на скатерть. Стоп! Не надо драматизировать! Так ли уж необходимо играть роль Бернара? Неужели я действительно приговорил себя пожизненно оставаться его тенью?.. Но хватит ли мне сил вынести взгляд Элен, если я признаюсь ей, кто я есть на самом деле? Нет, ни в коем случае! Но… тогда придется жениться на ней. Раз уж я — Бернар, надо быть им до конца!
Чем больше я думал о последствиях моей… неосторожности, тем больше это приводило меня в ужас.
В отчаянии я повторял себе: «Ты Бернар! Ты Бернар!..» Конечно же, теперь я вынужден оставаться Бернаром, и малейшая неосторожность для меня губительна. А ведь до сих пор я только и делал, что совершал одну неосторожность за другой.
Чувство безопасности вновь покинуло меня и уступило место отчаянию. Мне даже пришла в голову мысль о немедленном бегстве. Но куда бежать? Да еще без денег! Жервэ беден и как перст одинок. А у Бернара имеется свой счет в банке. Бегство, вне сомнения, принесет мне лишь грязь и нищету. За какие грехи я должен снова страдать? Ведь я делаю это не столько ради себя, сколько ради своего будущего музыкального шедевра, ради того, что спрятано в тайниках моей души, что составляет смысл моей жизни. А уж этим я ни за что не имею права жертвовать. Впрочем, у меня еще есть время поразмыслить. Может, мне все же удастся отыскать какую-нибудь лазейку, чтобы вырваться из этой паутины.
Раздался телефонный звонок. Что может быть ужаснее настойчивого, властного зова, раздающегося внезапно среди полной тишины? Нервно вскочив из-за стола, я бросился в гостиную, чтобы схватить трубку, однако Аньес меня опередила. Взяв трубку, она смерила меня взглядом человека, вынужденного вести беседу в присутствии третьего лица.
— Алло? Да… Да, это я… Очень хорошо… Нет, в три рано… Немного позже… В пять? Хорошо, я жду вас.
У нее был глуховатый голос. Ее близорукий взгляд нерешительно остановился на мне, но тут же метнулся в сторону и устремился в пространство. Она медленно положила трубку и, увидев, что я шагнул к ней, жестом велела мне остановиться. До меня донеслись приглушенные звуки рояля, терзаемого неопытной рукой.
— Правда, у нас тихо? — спросила Аньес.
— Это ваша сестра?
— Да, Элен дает уроки… — Она залилась недобрым смехом. — Ведь нужно же на что-то существовать.
— Однако…
— Пойдемте, — перебила она меня. — Со временем вы все поймете. Идемте завтракать!
— Я только что встал из-за стола…
Я пропустил ее вперед, и она, войдя в столовую и окинув стол неодобрительным взглядом, покачала головой.
— Ну конечно, я так и думала, она хочет уморить вас голодом! Подождите!
Проворная, молчаливая и немного загадочная, она выскользнула из комнаты, а тем временем пианино, спотыкаясь, продолжало наигрывать гаммы, издали они звучали даже романтично. Буквально через минуту Аньес снова появилась на пороге.
