Марина Серова - Осколки любимого сердца
— Да, конечно. И охрана, и камеры наружного наблюдения. Но дело в том, что камеры охватывают только пространство самой лестничной площадки, то есть то, что происходит непосредственно у входа в квартиры. Зона лифта остается, таким образом, «без присмотра».
— А что сказала охрана?
— Что никто из посторонних в дом не входил и не выходил.
— А кто живет на четвертом этаже? Вообще, какие у вас отношения с соседями?
— С соседями? Нормальные, соседские отношения. Не скажу, что мы дружим, но… как сказать? Здороваемся, обмениваемся новостями, если случается столкнуться во дворе или опять же в лифте. На четвертом этаже две квартиры. В одной живут Фральцовы — муж и жена, оба бизнесмены, довольно состоятельные люди, им принадлежит телеканал и несколько газет. Во второй — девушка по имени Марина, о роде ее занятий я вам ничего сказать не могу.
— Кто обнаружил тело Саши?
— Наталья Ивановна.
— Фральцова?
— Да. Для женщины это было большим шоком, у нее случился сердечный приступ.
— А ее муж? Первая помощь жертве хотя бы была оказана?
— Мужа не оказалось дома. Женщина еле успела добраться до телефона, вызвала «Скорую» — и потеряла сознание. Прибывшей на место бригаде пришлось заниматься в первую очередь самой Натальей Ивановной. А помощь Саше… какая уж там помощь. Первый удар был нанесен в самое сердце — очень точный, профессиональный, я бы сказал, удар. Даже крови было совсем немного. Она просто не успела вытечь, потому что сердце остановилось сразу.
Не спросив разрешения, Ильинский взял из моей пачки сигарету и закурил, глядя куда-то в сторону. Я заметила, что пальцы его слегка подрагивают.
— Осталось немного, как я понимаю. Вы сказали — погибли трое из пяти девушек, приходивших в ваш дом проводить время с Ириной. Что же случилось с третьей?
Аркадий Ильинский повернул голову и посмотрел на меня с удивлением, как на чудо. Я ответила таким же недоуменным взглядом — уж не думает ли он, что именно я должна знать ответ на этот вопрос?
— Но вы же знаете, — медленно сказал он, впиваясь в меня глазами. — Вы же знаете это лучше меня. Вы же все видели!
— Что?
— Зачем вы отрицаете, Женя? Ведь Надя погибла вчера, на ваших глазах!
И вот тут-то в голове моей снова белой вспышкой прошла картина вчерашнего происшествия. Юная пухленькая девочка просит у меня закурить, а затем выбрасывается из окна…
* * *С минуту или две мы смотрели друг на друга, не говоря ни слова. И только затем начали потихоньку отмирать.
— Вы хотите сказать, — медленно начала я, — что та девочка, которая разбилась вчера, выпав из окна верхнего этажа «Замка»…
— Да! Это была Надя, Надя Алтухова. Она тоже приходила к моей дочери. Вчера девочки как раз ждали ее прихода, они с Аней созвонились по телефону. Но не дождались. И не могли дождаться, потому что Надю вытолкнули из чердачного окна на самом верхнем, шестнадцатом этаже — его еще называют «технический». И опять — никто не знает, зачем девочке было подниматься на чердак, что ей там могло понадобиться? Кто ждал ее? Зачем, с какой целью? И как и раньше, охрана не видела никого постороннего, кто бы выходил из дома либо входил в него. Никаких следов.
— Почему вы решили, что ее именно столкнули вниз? Разве не нельзя допустить, хотя бы в качестве рабочей версии, что девочка по какой-то причине решила покончить жизнь самоубийством?
— Самоубийцы обычно оставляют записки, а Надя этого не сделала. И потом, у нее не было ровно никаких причин, чтобы решиться на такое.
— Ну, этого вы знать не можете. Мало ли что творится в головах у этих пятнадцатилетних!
— Нет-нет. Надя была довольно безмятежной и, я бы сказал, не очень далекой девочкой. Про таких говорят: что на уме, то и на языке. Она просто по складу ума и характера не могла таить в себе ничего такого, что бы не было известно окружающим. И тайн у нее никаких не было, и какой-нибудь ерунды вроде того, что какой-нибудь мальчик не так посмотрел в ее сторону — тоже. Но самое главное — когда следователи и эксперты осматривали чердак, они обнаружили там следы борьбы. Надя явно сопротивлялась, цеплялась за выступ карниза — на острых краях следы крови, и руки у девочки изрезаны. И потом, на чердаках всегда грязно, и чердак в нашем доме тоже в этом смысле не исключение. По следам, оставленным на пыльном полу — там кругом полно строительной пыли, — следователи установили, что незадолго до Нади на чердак поднялся кто-то другой. Взрослый человек.
— Мужчина или женщина?
— Этого установить не удалось. «Он» был в резиновых сапогах. Поэтому даже служебная собака не смогла взять след.
— Откуда вам стали известны такие подробности?
— Не забывайте, Женя, что я адвокат. У людей моей профессии множество связей даже в самых неожиданных местах, а уж в милицейских кругах — тем более.
— Именно менты вам и сказали, что я была свидетельницей гибели Нади?
— Мне просто показали протокол осмотра места происшествия, и я увидел в нем вашу фамилию — среди других. И как только я увидел вашу фамилию, так сразу стал вспоминать, откуда она мне знакома.
— И?
— Как говорится, адвокат обязан хранить тайну клиента. Не будем уточнять этот вопрос. Просто примите на веру то, что у нас с вами есть общие знакомые.
Это очень походило на правду. За годы работы телохранителем среди моих клиентов не перебывали разве что библиотекарши и воспитательницы младшей группы детского сада. Моя клиентура и клиентура Ильинского зачастую имели очень много общего, и нет ничего удивительного в том, что меня могли передать ему «по цепочке».
— Хорошо. Подведем итоги. Что же вы хотите от меня?
Этот вопрос удивил его еще больше.
— То есть как? Разве ваша профессия не телохранитель? Разумеется, я хочу защитить свою семью от озверевшего убийцы! Ведь он сужает кольцо, разве это не понятно? Он подбирается к моим дочерям!
— У вас нет никаких доказательств.
— Да к черту доказательства! Если есть хотя бы одна двухтысячная процента вероятности того, что моя семья в опасности, мне этого достаточно! Угроза есть, я чувствую это шкурой!
Теперь лицо Аркадия Ильинского снова стало таким, каким я увидела его в первый раз, — маска с холодными глазами и тонким, злым ртом.
— Про доказательства я сказала не затем, чтобы их у вас потребовать, — пожала я плечами. — Разбираться во всем этом и ловить убийцу — дело не мое.
— Правильно. Ваше дело — обеспечить безопасность Ирины и Ани. Это в первую очередь. За те две недели, что вы у меня отработаете, на девочках не должно появиться даже царапины. Во вторую очередь я попросил бы защищать в случае необходимости и других женщин, которые живут или часто бывают в моем доме.
— Кто эти женщины?
— Домработница Фаина — приятная дама из разряда бывших учительниц, затем медсестра-сиделка, три последних года выхаживающая Иру, ну и конечно, те две одноклассницы дочери, которые, я надеюсь, будут продолжать к нам ходить, несмотря на весь этот ужас.
— В вашей квартире совсем нет мужчин — кроме вас?
— Если не считать моего шофера, которого все домашние хорошо знают, — нет.
— Бабье царство… Еще несколько вопросов перед тем, как я дам ответ, возьмусь ли я за эту работу. Почему вы говорите только о двух неделях? Что, есть основания думать, будто к концу месяца опасность будет нейтрализована?
— Нет, конечно. Просто за эти две недели я рассчитываю закончить здесь все свои неотложные дела, взять отпуск и вывезти девочек куда-нибудь на другой конец света. Где нас никто не достанет. По крайней мере, я буду рядом и сам смогу защитить их.
— Понятно. Еще вопрос — почему вы решили нанять именно женщину-телохранителя?
— Потому что я не шовинист и, в отличие от большинства мужчин, всегда готов отдать должное вашим, женским, деловым качествам. Женщины не пьют и не курят, внимательнее следят за своим психологическим и физическим здоровьем, что очень важно, не отклоняют необходимую помощь и зачастую принимают более взвешенные решения… хотя и не всегда. Кроме того, мужчины руководствуются в работе преимущественно логическим чутьем, а женщины — еще и эмоциональным. Вы интуитивно чувствуете угрозу.
— Ясно. И последнее — каким образом вы намерены представить меня своей семье?
— Я… вот тут… если вы не возражаете, я бы сказал им, что вы…
Краска бросилась ему в лицо, он несколько раз моргнул глазами, сбился — мне в который раз пришлось удивляться тому, как легко слетает с этого человека маска железного рыцаря. Даже в груди что-то защемило, ей-богу!
— Я… я хотел… мне пришло в голову сказать им, что вы — моя невеста.
— Что-о-о?
— Я намерен заявить, что вы — женщина, на которой я хочу жениться, — повторил он на этот раз довольно твердо.
— Зачем?
