Андрей Константинов - Перезагрузка
Дверь приоткрылась, и в спальню, метраж которой превосходил общую площадь всей петрухинской квартиры, грациозно прошествовала… Наталья. В столь очаровательном полунеглиже и со столь томной поволокой в глазах, что далеко не всякий пациент опознал бы сейчас в ней «дюже строгую сестричку с кардиологии». Перед собой Наталья толкала хромированный столик на колесиках, который она притормозила рядом с кроватью:
– Ваш завтрак, милорд!
– А как же аперитив, мадам? – поинтересовался Наровлянский, уже вполне по-свойски прихватывая ее за бедро.
– Экий вы ненасытный, милорд. Мне кажется, этим утром мы с вами уже достаточно… «нааперитивились»?
– Не знаю как вам, а вот мне – недостаточно. Не желаете удостовериться? – Сергей Сергеевич скабрезно улыбнулся и указал на то место, где под одеялом заметно виднелся не вызывающий сомнений в своем происхождении бугорок.
– Ну что вы? Я верю вам, милорд! – подыграла Наталья, с готовностью, впрочем, ныряя под одеяло. – Да, но как же ваша тахикардия?
– Вы же сами говорили, мадам: профилактика и еще раз профилактика!..
В следующую секунду в дамской сумочке заголосил сотовый телефон.
– А, ч-черт! Не бери! – досадливо скривился Наровлянский.
– Это, наверное, с работы. Я же им сказала, что максимум на полтора часа опоздаю… Ладно, сейчас еще что-нибудь совру.
– Скажи, что плотно стоишь в пробках! И будешь стоять еще долго!
– Очень на то надеюсь. Что долго. Будет стоять, – в ответ неожиданно выдала такую вот, в общем-то несвойственную для себя, скабрезность Наталья. Ну да что взять с истосковавшейся по сексу, еще вполне молодой и здоровой бабы? С давно и крепко забухавшим Петрухиным-то у них уже несколько месяцев не было ни намека на интимную близость.
Наталья соскользнула с кровати, дотянулась до сумочки, бросила мимолетный взгляд на мигающий дисплейчик и… резко изменилась в лице.
– Ты чего?
– Это… это не с работы. Извини. Я на минутку.
Она торопливо вышла из спальни, путаясь в поворотах, прошла в комнату-кабинет Наровлянского и плотно прикрыла за собой дверь. Здесь Наталья еще какое-то время настраивалась на разговор и, наконец, ответила:
– Слушаю.
– Привет. Ты где? Что-то случилось?
– Да… Случилось…
– У тебя такой трагический голос, словно… – Петрухин помолчал, подбирая правильную ассоциацию: – …Словно бы ты собираешься сообщить, что уходишь от меня.
– Ухожу?! – Наталья горько усмехнулась. – Нет, Дима, я уже ушла… Давно ушла. Просто ты этого не замечал… Не хотел замечать… Ты ничего не хотел замечать, опер. Ты жил своей жизнью, в которой я всего лишь присутствовала. Как телевизор, например. Или как твой любимый подстаканник. Впрочем, подстаканник был даже более важен…
– Наташа!
– Подожди! Не перебивай! Я должна сказать. Я давно должна была это сказать, но постоянно откладывала. А потом, когда собралась, у тебя случилась… эта история с Костылем и…
– И ты меня пожалела?
– Если хочешь – да, пожалела! Пока тебя таскали по инстанциям, пока решался вопрос – возбуждать ли уголовное дело, пока ты уходил в запой, снимая стресс, связанный с увольнением… Я откладывала этот разговор почти два месяца. А у меня, между прочим, есть своя жизнь…
– Я понял, – перебил ее Петрухин. – И кто же он?
Наталья осеклась. Только тихо шепнула что-то, и там, сидя на краю грязного каменного остова, Дмитрий догадался, что она шепнула: «О! Господи!» Он даже представил себе, как Наташа округлила глаза и как при этом четко обозначились морщинки над бровями.
– Так кто же твоя новая жизнь?
– Он… он замечательный человек. Он… он меня любит. По-настоящему.
– Поздравляю… И давно этот замечательный человек появился?
– Давно. И если бы ты обращал внимание на меня, ты смог бы это понять… ОПЕР!.. Шесть лет! Шесть лет я терпела. Я состарилась, ожидая тебя. Ты знаешь, что мне уже тридцать четыре? Ты понимаешь, что моя жизнь проходит?..
Наталья вздрогнула от неожиданности, ибо за стеной на полную грянула музыка. Это сгораемый от желания Наровлянский столь нехитрым образом намекнул, что пора бы уже и закруглиться. С пустопорожними разговорами.
– …А я женщина! Я хочу любить! Хочу, чтобы меня любили! Хочу иметь детей! Ты можешь хоть это понять своими ментовскими мозгами?
– Нет. Ментовскими мозгами это понять трудно. А полицейскими – так и вовсе невозможно… Кстати, классная тема! У твоего замечательного человека есть вкус! Не спросишь, кто это играет? Я подожду.
– Сволочь!!!..
…Петрухин сидел на краю болота, и ему хотелось выть. На ощупь он вытащил сигарету из пачки, вставил ее в губы не тем концом, прикурил с фильтра, закашлялся. Сидящая на березе здоровенная ворона покосилась на него своим черным глазом. Если бы вдруг она каркнула сейчас: «Господи!» – Петрухин нисколько не удивился бы. Тормозить больше не хотелось, и Дмитрий полез в карман, чтобы еще раз пересчитать наличность…
* * *Не секрет и на бином Ньютона не тянет, что у каждого из нас в жизни имеются свои, сугубо индивидуальные, огорчения – у одного, к примеру, ушла любимая женщина, у другого – подняли до ста сорока тысяч тариф на КАСКО без франшизы. А третьему так и вовсе – уголовное дело по убийству шьют!..
Вот как раз сейчас, в ту самую минуту, когда Петрухин накачивался в близлежащем питейном заведении, в недрах печально знаменитых «Крестов», в неприютной комнатке для допросов продолжались процессуальные посиделки на троих. Под протокол, но без бутылки. Тон, темп и вектор непростой беседы задавал следователь по особо важным делам Коровин. Его оппонентами выступали вице-президент ОАО «Магистраль-Северо-Запад» Игорь Строгов и адвокат Александр Моисеевич Штурм. Поскольку все трое являлись представителями классово чуждых профессий, особой приязни друг к другу никто не испытывал. Хоть каждый и старался держать себя в подчеркнуто вежливых рамках…
– …Итак, Игорь Васильевич, вы продолжаете настаивать, что причиной разногласий между вами и покойным Тищенко послужил микроавтобус марки «фольксваген», 1998 года выпуска, зарегистрированный на фирму «Магистраль-Северо-Запад», в которой вы трудитесь… э-э-э… вице-президентом?
– Продолжаю, – сглотнув подступивший к горлу комок, согласился Строгов и с надеждой посмотрел на своего адвоката. Тот важно и согласно кивнул.
– Но, согласитесь, для людей вашего круга затевать столь серьезные разборки из-за каких-то жалких пятисот долларов, мягко говоря, унизительно?
– Мне доподлинно не известно, каков сейчас порядок зарплаты следственных работников, – саркастически заметил Штурм. – Допускаю, что она настолько велика, что на этом фоне сумма в 500 долларов США представляется жалкой… Но смею напомнить, что в данном случае речь шла об имуществе, стоящем на балансе фирмы. А потому Игорь Васильевич как лицо материально ответственное не мог позволить компромиссов в этом вопросе…
– Ну хорошо. Допустим… Конфликт завязался, а отношения, соответственно, напряглись. Что потом?
– А потом мы решили встретиться в офисе, чтобы окончательно закрыть эту тему.
– А почему этого нельзя было сделать в рабочем порядке? Зачем понадобилось встречаться именно в воскресенье?
– Дабы не выносить сор из избы при посторонних. Не так ли, Игорь Васильевич? – подкинул очевидное решение адвокат.
– Да-да. Чтобы это… Чтобы не выносить…
– А по какой причине вы взяли с собой на встречу совершенно, по вашим же собственным словам, постороннего человека?
Строгов беспомощно уставился на адвоката, и тот окончательно перехватил вожжи из потных рук своего подопечного:
– Господин следователь! Мой клиент уже отвечал на этот вопрос. Ну да повторюсь: покойный Тищенко – человек с уголовным прошлым. А потому порой бывал… э-э… неадекватен. Исходя из чего мой клиент был вынужден пригласить на столь непростую встречу человека для… э-э-э… моральной поддержки… Вы понимаете ход моих мыслей?
– Ход ваших мыслей, Александр Моисеевич, я прекрасно понимаю. Я не вполне понимаю другого: что на самом деле произошло в ходе этой встречи? И откуда взялся этот добрый самаритянин? Готовый оказать моральную поддержку первому встречному?
Штурм намеренно пропустил мимо ушей скользкий вопрос о происхождении «самаритянина», сосредоточившись на выстраивании мизансцены преступления:
– В ходе роковой встречи Тищенко повел себя агрессивно, достал ружье. Спутник моего подзащитного, оценив степень опасности, попытался это ружье у него вырвать… Завязалась борьба, в процессе которой случилась… Хм… ужасная трагедия.
И здесь Строгова неожиданно пробило-таки на эмоцию. Искреннюю, но в данном контексте абсолютно неуместную:
– Да кто мог знать, что этот козлина безрогий хранит у себя в кабинете ствол?! Да если бы Саша не попытался это ружье у него отобрать…
Осекшись под укоризненным взглядом адвоката, Игорь Васильевич поспешно заткнул пасть, и Штурм продолжил начатое разглагольствование:
