Вернер Штайнберг - Современный детектив ГДР

Ассистент быстро прошел в дом. Сейчас он почти раскаивался в том, что настоял на этой ночной поездке, хотя и надеялся получить от нее удовольствие; ибо сейчас, снимая и отряхивая свое замшевое пальто, он знал, что впереди у него несколько скучных часов.

Он вошел в просторную комнату, мельком взглянул на труп, который, скрюченный, лежал на правом боку у письменного стола, и увидел низенького, круглого, грузного полицейского, державшегося подчеркнуто молодцевато; у Грисбюля создалось было впечатление, что этот человек привык возиться с бродягами и браконьерами, которых и держит в страхе своей отеческой строгостью, но недовольное выражение, с каким посмотрели на него, Грисбюля, круглые голубые глаза толстяка, ясно показало, что тот — местная шишка. Поэтому Грисбюль решил держаться с ним не просто как с равным, а как с начальством — во избежание ненужных неприятностей.

Он представился, сказал, что Гроль находится в доме преступника, и попросил сообщить ему результаты осмотра.

Дав наскоро фотографу еще одно, явно лишнее указание, инспектор Биферли грузно остановился возле Грисбюля у двери и принялся информировать его так подробно, что тот чуть было не заснул стоя. Чтобы предотвратить такую опасность, ассистент предложил Биферли сигарету, от которой тот, как страстный противник курения, возмущенно отказался, но этим простым способом Грисбюль как бы испросил разрешения курить самому.

Первый, поверхностный пока врачебный осмотр показал, что смерть от выстрела в висок наступила мгновенно. Убийство произошло, по-видимому, между 19 и 20 часами; окончательное заключение по этому поводу врач даст после более подробного осмотра. Врач и прокурор, члены группы, которую до сих пор возглавлял Биферли, были явно рады, что это дело возьмет на себя Гроль, и они, стало быть, могут покинуть место преступления, где им, но их мнению, нечего было больше выяснять. Их заключения, сказали они, будут приложены к делу. Грисбюль почувствовал облегчение, когда врач с прокурором ушли, но Биферли был разочарован, считая, что это преуменьшает важность дела и его собственное значение.

Трава под окном притоптана — значит, верно, что убийца, как он и показал, стрелял оттуда, сказал Биферли. О том же свидетельствует положение трупа и место входного отверстия пули. Оружие пока не найдено.

Затем он попросил Грисбюля, который как раз закуривал вторую сигарету, пройти в переднюю.

Он хоть и выполнил указание Гроля — не заходить к доктору Марану, — заявил Биферли, и в его голубых круглых глазах появился стеклянный блеск, но должен заметить, что считает подобное распоряжение до некоторой степени опрометчивым. Он только не хотел говорить это в присутствии сотрудников, которые продолжали обследовать комнату. Ведь при таких экстраординарных обстоятельствах все-таки не исключено, что преступник обратится в бегство, хотя он прежде и намеревался явиться с повинной.

Грисбюль стряхнул пепел на пол и отвел взгляд. У него было впечатление, что Биферли очень хотелось узнать какие-нибудь сенсационные интимные подробности путем дотошных расспросов. Поэтому он пожал плечами и сказал, что ведь Гроль находится сейчас в доме преступника и наверняка охотно проинформирует о своем решении господина инспектора.

Он, Грисбюль, и сам хотел бы знать — теперь он снова поглядел в голубые, круглые, как у сурка, глаза Биферли, — что́ известно о привычках убитого Брумеруса.

— Ничего, — ответил Биферли чуть ли не с яростью, — ровным счетом ничего! Дача далеко от Бернека, кто станет сюда заглядывать! Насколько мне известно, этот Брумерус снял ее у одного швейцарского архитектора, который тут везде строит дачи, потому что Баварский лес еще, слава богу, не наводнили туристы, так что земля здесь сравнительно дешева. Да и рабочую силу для таких строек найти относительно легко. В полиции Брумерус не прописывался, ведь он бывал на даче только наездами, причем в самое неопределенное время. Возможно, что иной раз его вообще никто не видел; покупок, насколько я знаю, он в Бернеке никогда не делал, сегодня мы нашли в его кухоньке, там, в глубине дома, целые горы консервов и всякие вина и водки, очень неплохие, он был, так сказать, на собственном довольствии. Н-да, а что касается… — Биферли поднял плечи, сделал многозначительную паузу и рывком опустил их, — а навешали ли его женщины, привозил ли он дамочек, зачем вообще нужна была эта дача, если не… — Биферли попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривая, — этого мы не знаем.

— А эта фрау Маран, она здесь часто бывала? — осведомился Грисбюль.

Биферли снова пожал плечами и сказал:

— Этого мы не знаем!

Но Грисбюлю показалось, что если бы тот и знал что-нибудь, то и тогда промолчал бы, предпочитая, чтобы обвиняли во всем чужого здесь Брумеруса, а не уважаемого местного врача.

Биферли, видимо, заметил испытующий взгляд Грисбюля, потому что прибавил:

— Насколько мне известно, он приезжал и уезжал на машине, часто ночью. Кто убирал ему комнаты… во всяком случае, из бернекских жителей никто не убирал!

— А фрау Маран? — сразу спросил Грисбюль.

— Возможно, конечно, — ответил Биферли, как бы в задумчивости скользя своими стеклянными голубыми глазами по маленькой передней, — но, откровенно говоря, я думаю, что она приезжала сюда не для этого.

Стоило Грисбюлю саркастически пожевать губами, как Биферли протестующе поднял короткопалую руку и прибавил:

— Она привлекательная женщина, но она образованна, требовательна, в роли Золушки я ее никак не могу представить себе. Кстати, за домом доктора Марана она тоже не следит в этом смысле, она, как бы сказать, возглавляет дом.

Грисбюль промолчал. Он счел излишним объяснять этому Биферли, что многим женщинам доставляет, наверно, особое удовольствие потчевать любимого человека лакомыми блюдами, даже убирать за ним, красиво накрывать ему стол и тому подобное, то есть создавать ему какой-то домашний уют. Во всяком случае, в этих комнатах такая мысль вполне могла возникнуть.

Грисбюль бродил по даче, а Биферли следовал за ним, как внимательная, злая собачка. Красиво, современно, признавал Грисбюль. У Брумеруса был, надо полагать, хороший художник по интерьеру, некоторые сочетания красок поражали. Бар был прекрасно укомплектован; коллекция пластинок содержала все, что требовалось для любого настроения, — от Бетховена до джаза; ванная так и приглашала ею воспользоваться. В этой обстановке нельзя было не чувствовать себя превосходно. Тем не менее дача служила Брумерусу, по-видимому, не только гнездышком для любви. Во всяком случае, непомерно громоздкий письменный стол свидетельствовал о серьезных деловых совещаниях, все прочее было, скорее, приятным добавлением.

Грисбюль отворил дверцы письменного стола, выдвинул ящики, порылся в бумагах. На столе стоял перекидной календарь. Грисбюль схватил его и быстро перелистал несколько месяцев. Рядом с каракулями, которые не показались ему достойными внимания, время от времени, через довольно большие промежутки, появлялась запись «ММ», но день убийства не был ничем помечен. Ассистент задумчиво поставил календарь на место.

— Ничего существенного, — обиженно сказал Биферли, и через несколько минут Грисбюль с ним согласился, сказав: «Действительно, ничего существенного!» — и досадуя на то, что так и не удалось узнать ничего мало-мальски важного об убитом, который по-прежнему безмолвно лежал на правом боку у письменного стола. Лицо его было сейчас прикрыто платком.

Сотрудники стояли теперь без дела, явно скучая, хоть и изображали служебное рвение; они ждали указаний, но какие еще указания можно было им дать?

Подумав, Грисбюль сказал Биферли:

— Завтра надо будет посмотреть тщательнее. Но я хотел бы еще пройтись вокруг дома.

— Как вам угодно, — ответил Биферли, которому, несомненно, не хотелось мокнуть под дождем.

Грисбюль вышел в одиночестве. Он зажег карманный фонарик. Осветил газон, гравийную дорожку. Дождь образовал большие лужи и, не переставая, хлестал по ним. Следы если и были, то давно залиты водой. Грисбюль ступил на газон, мягкий, как мокрая губка, и всплескивавший под ногами, как озеро, когда в него прыгают лягушки. Сбоку от дачи он увидел гараж. Следы машины были размыты дождем. Грисбюль подергал ворота гаража — они оказались заперты. Так он и предполагал; мелко шагая — здесь почва немного опускалась и была еще мокрее, чем в прочих местах, — он обошел гараж, осветил фонариком задний фасад дома, сладко зевнул и пошел обратно.

— Вот и все, — сказал он Биферли, который ждал его с важным видом. — Оставим здесь сотрудника и на сегодня закончим. Мы ведь все, конечно, устали. Я заеду за комиссаром. Наверно, и он сделал уже свое дело. Где нам переночевать?

— Советую в «Черном орле», у рынка. Это заведение давно зарекомендовало себя, — сказал Биферли. — Сезон кончился, и вы наверняка устроитесь.