Татьяна Рябинина - Одним ангелом меньше
— Да вроде нет, — наморщил нос тот. — Вообще-то черт ее знает, что у нее с собой было. Кольца на месте, брюлики в ушах, в сумке паспорт, ключи от квартиры, денежек прилично, эдак четыре мои зарплаты. По-моему, Семеныч прав — псих какой-то. Когда грабить хотят, так не извращаются.
— Что соседи говорят?
— А ничего. Девушка была не из общительных, ни с кем соседских отношений не поддерживала. Разве что вот из тридцать восьмой квартиры тетка — видеть ничего не видела, но, может, хоть что-то скажет? — Чешенко зябко поежился. — Так… Сейчас квартиру вскроем, а потом с соседкой побеседуем. А вы, Костя, подите-ка, знаете… туда, не знаю куда.
— Понял, — подмигнул Костик и исчез.
Дверь тридцать девятой квартиры оказалась самой солидной на площадке. Под вишневой кожей, обитой бронзовыми гвоздиками, глухо отозвался металл. Иван попросил подойти понятых — дворника и женщину, чей муж обнаружил труп. Сзади с несчастным выражением на лице топтался участковый.
В дверях соседней квартиры, то и дело поправляя пережженные «химией» редкие волосы, изнывала от нетерпения пожилая женщина в ярко-фиолетовом спортивном костюме. Ее короткие, неровно подстриженные ногти были густо выкрашены таким же ярко-фиолетовым лаком.
— Зинаида Павловна? — поинтересовался Сева.
Женщина закивала головой.
— Мы вас пригласим через полчасика. — И он начал открывать один за другим три хитроумных замка.
В квартире царили прямо-таки хирургическая чистота и казенный неуют. Ковры, мебель, обои — все было по высшему разряду, явно из самых дорогих салонов, но вместе производило какое-то унылое впечатление. Иван невольно вспомнил свою катастрофически тесную, как они с Галей называли, «малолитражку». Там вещи, хотя их было не так уж и много, не найдя приюта в шкафах и на полках, попадались в самых неожиданных местах: не влезшая в узкий гардероб одежда висела на спинках стульев, а книги падали с переполненных полок. Их квартира была захламленной, но живой и теплой.
— А дамочка жила богато, — присвистнул участковый, увидев содержимое черепаховой шкатулки с украшениями.
Среди колец, сережек и браслетов притаился маленький ключик. Иван огляделся по сторонам, подергал ящики антикварного бюро из темного дуба. Верхний оказался заперт. Ключик легко вошел в замок. Здесь лежали несколько пачек пятисотенных, пачка долларов, какие-то документы. Сева открыл маленький шкафчик в прихожей, где летом, видимо, хранились в чехлах пальто и шубы, и вдруг ошеломленно замер.
На вешалке висело снежно-белое в кремовых кружевах свадебное платье, с полки свисала короткая фата. Внизу стояли белые туфли на высоком каблуке.
— Это что же, она, выходит, невеста была? — дрожащим голосом спросила женщина-понятая. — А жених-то, бедный, ничего не знает. Вот горе-то, горе!
— Это что, — сказал, выходя из ванной, Чешенко. — Сюда гляньте!
На его ладони лежала узкая бумажная полоска, дважды перечеркнутая красным.
— Тест на беременность, результат положительный. Нашел в стаканчике для мусора. Надо эксперту срочно сообщить.
Понятые, подписав протокол, вышли, а участковый позвал соседку. Она прошла на кухню, с любопытством озираясь по сторонам.
— Присядьте, Зинаида Павловна, — Чешенко кивнул на табуретку у стола. — Я следователь, зовут меня Чешенко Юрий Федорович. Мы с коллегами пока будем заниматься делом об убийстве вашей соседки Колычевой.
Иван молча поглядывал в окно, Сева подпирал спиной холодильник. Чешенко, похоже, был из тех, которые держат оперативников за подсобных рабочих. Это Ивану не слишком нравилось, хотя обратный вариант — когда следователь только подписывает повестки — был, по его мнению, гораздо хуже.
— Зинаида Павловна, вы бывали здесь раньше? — спросил следователь.
— Да, конечно.
— Можете посмотреть и сказать, все ли здесь так, как было? Или что-то изменилось?
Соседка смутилась.
— Знаете, я была здесь один раз всего, когда Маринка только переехала, десять лет назад. Тут и мебели-то не было еще, — женщина вздохнула и поправила волосы. — Мы с Белкиными, соседями старыми, ладно жили. Мой муж-покойник с самим дружил, в гости друг к другу ходили. Потом сын ихний женился, вот они и разменялись, чтобы поврозь жить. Сами знаете, со снохой вместе непросто…
— И что Марина? — нетерпеливо перебил ее излияния Чешенко.
— Маринка-то? Да что! Въехала она — я к ней, запросто, по-соседски. Может, помочь что нужно. Ну и вообще, рядом ведь жить. А она, — Зинаида Павловна сморщила нос и задрала к потолку: — «Нет, извините, ничего не надо, простите, я сейчас занята». Ну, я к ней больше и не ходила. Чего ходить-то, если не зовут?
— А она к вам?
— Да за все годы раза два всего, то ли спички попросить, то ли соль — не помню.
— А с другими соседями Марина общалась? В тридцать седьмой вроде нет никого сейчас? — наконец вступил в разговор молчавший до сих пор Сева. Иван заметил, что Чешенко поморщился.
— Точно, точно, нет. Там никто не живет. Хозяева-то за границей, сдают квартиру, жильцы все время меняются. Только последние месяца два никто не жил.
Иван слушал и автоматически рисовал в блокноте рожицы. Записывать пока было нечего.
— Зинаида Павловна, а Марина ничего о себе не рассказывала? Где работает, например? Или, может, вы от кого-то еще знаете?
— Работает? Да, работает она… Лет пять вообще дома сидела. Я, говорит, на дому работаю, по договору. «По договору», как же! Кобели к ней со всего города каждый день приезжали. Возились так, что у меня картина со стены чуть не падала. Вот по какому договору! А потом и правда куда-то пристроилась, видать. Уходила каждый день утром, приходила вечером. Но вот куда — не знаю, — соседка пожевала губами. — Не спросишь ведь. Дурно, конечно, так о покойнице, но нехорошая она была женщина.
— Почему?
— Ну, такая вся… Идет, нос задрав, прошипит сквозь зубы «дрась» — как плюнет, уж молчала бы лучше совсем. А то кот бродячий повадился на половике ее спать, под дверью. Так она его ногой, ногой да губы кривит…
— Извините, Зинаида Павловна, мы у Марины в шкафу свадебное платье нашли. Похоже, она замуж собиралась?
— Маринка — замуж?! Вот никогда бы не подумала, — соседка даже привстала со стула. — Она… Ну как вам сказать? Вот дочка моя, красивая, не хуже Маринки, замуж в восемнадцать выскочила. Живут с мужем в Туле, внучаток у меня двое, — голос женщины потеплел, — привозят ко мне погостить… А эта… Пустоцвет. Зачем ей семья? Ну разве что богатый он очень?
— Он? Вы его видели? — насторожился Чешенко.
— Ну, с полгода где-то ходит один. Другие-то как-то вдруг пропали, перестали ходить. А этот… Новый русский такой. Может, он и есть?
— А описать можете?
— Ну… Обычный. Возраст — ну как вот он, — она показала на Ивана. — И фигура тоже. Только тот пониже немного.
Иван стал делать в блокноте пометки: «30–35 лет, среднего роста, худощавый, темные волосы, черное длинное пальто».
— А, еще как-то видела, они из машины вылезали вдвоем, черная такая, красивая.
— Марку не помните?
— Да что вы, я в них ничего не понимаю. Но вроде не наша.
Зинаиде Павловне задали еще несколько вопросов и отпустили. Иван снова подошел к окну и стал смотреть на голые мокрые деревья в парке. Зеленовато-серые ветки тополей казались жадными костлявыми руками, которые в бессильной злобе тянулись к хмурому небу. Мысли, которые крутились в голове, были под стать небу: такие же хмурые. А с чего веселиться-то? Убийство, а не цирк-шапито. И не важно, что в их работе это повседневность. Каждый раз, выезжая на место преступления, Иван испытывал ярость и… отчаяние, особенно если жертвой были ребенок, старик или женщина. Но очень скоро все эти чувства превращались в сосредоточенность, охотничий азарт и желание непременно найти виновного. Другие говорили: на наш век работы хватит, все равно всех не переловишь, но Иван, подобно Глебу Жеглову, был уверен: преступник должен сидеть в тюрьме — и старался сделать все от него зависящее, чтобы так и было.
— Ничего пока не танцует, — сказал он, повернувшись к Чешенко. — Свадебное платье, тест да новый русский в черной иномарке — вот и все зацепки. А может, ее вообще маньяк какой-нибудь сделал? Вот и Семеныч сказал, что псих.
Следователь дернул плечом, словно крылом махнул, и протянул Ивану записную книжку в зеленой обложке. Книжка эта оказалась достаточно интересной. Женских имен в ней было всего несколько, остальные — мужские.
«Может, действительно проститутка? — подумал Иван. — Хотя клиенты таким дамочкам редко дают свои телефоны. Да, тут работы не на один день».
— Иван Николаевич, давайте прямо сейчас позвоним женщинам, а с мужчинами пусть потом Всеволод работает, — непререкаемым тоном спустил директиву Чешенко.
Ивану он нравился все меньше и меньше — высокий, сухощавый, с проседью в негустых волосах. Лицо жесткое и непроницаемое. Тонкие губы недовольно кривятся и то и дело исчезают совсем, поджатые в тонкую линию. Похож на зануду бухгалтера. Нет, на зануду главного бухгалтера.
