Михаил Демин - …И пять бутылок водки
– Он, значит, кто? – деловито осведомился Копыто. – Фармазон? Или просто – спекулянт, барыга?
– И то, и другое вместе, – подумав, проговорил Игорь, – в общем – повторяю – человек нужный, надежный. В нашем деле без таких все равно не обойтись. А этот, как-никак, свой…
– Ты с ним, что же, заранее списался? – спросил погодя Малыш.
– Ну, да. Еще весной. Когда на 16-ом лагпункте был. У меня там знакомые вольняшки завелись – так вот, с их помощью…
– Значит, ждут, – протяжно проговорил Копыто, – что ж, дай Бог! Если все точно…
Интеллигент сказал все точно. В Полтаве их действительно ждали… Однако он сильно удивился бы, узнав, что не один только Хмырь интересуется данной компанией. Были в городе и другие люди, заранее осведомленные о предстоящем приезде рецидивистов, и по-своему активно готовящиеся к этому.
В управлении Полтавского угрозыска (примерно в ту самую пору, когда исчез Васька Сопля) происходил разговор между двумя работниками оперотдела. Один из них – широкий, приземистый, с гладким, бритым наголо черепом – сидел за столом, развалясь, задумчиво перебрасывая какие-то бумаги. Другой – сухощавый и узколицый, с рыжеватыми, аккуратно подбритыми усами, – неспешно, заложив руки в карманы, расхаживал по кабинету.
Бритоголовый (парторг управления, по имени Викентий Павлович Проценко) говорил, облокотясь об стол, похрипывая одышкой:
– Черт его знает – что делать? Ума не приложу… Вот опять, пришло отношение из прокуратуры. Интересуются отчетностью за первый квартал. А там у нас – два нераскрытых дела… И в прошлом месяце одно. Квартирный грабеж. Да еще, с убийством. Итого – три! Ты понимаешь, Наум Сергеевич? Ведь это же позор.
– Позор, – согласно покивал Наум Сергеевич.
– Ну, а что же ты скажешь? Что посоветуешь?
– А что я могу сказать? – Не вынимая рук из карманов, Наум Сергеевич остановился. Высоко поднял плечи и так застыл посреди кабинета. – По моей группе ни одного такого дела не значится. У меня все чисто – сам знаешь. А за других я не могу отвечать. И не хочу, признаться… Да и вряд ли они примут мои советы.
– А что бы ты, к примеру, мог посоветовать? – спросил, подаваясь к нему, Проценко.
– Да я же повторяю: меня и слушать не станут!
– А ты мне скажи! – усмехнулся парторг. – Я потому тебя и вызвал одного, понимаешь? Говори, выкладывай! Обсудим на пару.
– Н-ну, если так, – помедлив, проговорил Наум Сергеевич.
– Именно, так. И перестань метаться. Не бегай. Сядь!
– Что ж, единственный выход – по-моему – заново перетасовать колоду, – сказал, присаживаясь на край стола, Наум Сергеевич. – Переиграть все и найти другие фигуры – понимаешь? Мы убьем сразу двух зайцев: выправим отчетность и, одновременно, нанесем ущерб блатным… Пусть даже те, кого мы возьмем, будут и неповинны в данных преступлениях – все равно, раз это воры, значит в чем-то они, без сомнения, виновны; что-нибудь у них непременно числится в прошлом. Или – ожидается в будущем… Так что, в принципе, мы будем правы! Наша задача ведь – борьба с преступным миром, не так ли? Ну, а в этом плане хороши любые средства. Любые! Самые рискованные!
– Которыми ты, собственно, и пользуешься, – небрежно, как бы вскользь, проговорил Проценко.
– В общем, да, – сказал Наум Сергеевич, – пользуюсь. При вашем согласии…
– Или – попустительстве, – натужно пробормотал парторг.
– Как бы то ни было – заметил, отходя от стола, Наум Сергеевич, – со мной всегда все в порядке. Дела, проходящие по моей группе, закрыты все до единого! И прокурорский надзор еще ни разу ни к чему не придрался. Чего о Новицком, например, сказать нельзя.
– Д-да, это верно…
Проценко помолчал, насупясь. Постучал ногтями по столу – по груде бумаг. Затем поднял к собеседнику глаза:
– Ну, а если мы примем твой вариант… У тебя – конкретно – есть кто-нибудь на примете. Только – конкретно… а?
– Надо подумать, – поджал губы Наум Сергеевич, – да, надо подумать…
Внезапно он встрепенулся, шагнул к парторгу. И потом – негромко, медленно, глядя на него в упор, сказал:
– Послушай, дней десять назад мы приняли телефонограмму из Хабаровска – помнишь?
– Ну? И что же?
– Так вот же тебе решение проблемы! Если я не ошибаюсь, там было сказано, что к нам, сюда, едет группа блатных. Во главе со здешним, полтавским жуликом… Как его имя? Дай Бог память… Кажется – Беляевский, не так ли?
– Так, так, – подтвердил Проценко, сразу оживившись, начиная уже догадываться, постигать – в чем суть. – Фамилия Беляевский. Кличка – Интеллигент. Судя по всему, он со своей шпаною должен прибыть со дня на день… Если уже не прибыл.
– Нет, – уверенно заявил Наум Сергеевич, – пока не прибыл. Я знаю точно.
– Откуда? – удивился парторг, – Из каких источников?
– Из агентурных, – скупо и четко сказал Наум Сергеевич.
– Но эта твоя агентура – надежна?
– Вполне.
– Кто же это?
– Один человек, – уклончиво ответил Наум Сергеевич, – он на меня давно работает. И еще ни разу не подводил.
– Значит, как только Интеллигент появится – ты будешь сразу же извещен?
– Конечно, – пожал плечами Наум Сергеевич, – а как же? Моя система работает бесперебойно. Стоит ему только слезть здесь с поезда, и сразу же он окажется в капкане.
Полтава, Полтава! – Блатные ожидали ее с нетерпением. Долгий путь утомил их и принес немало разочарований. Хотелось поскорее добраться до места, сменить обстановку – и потому последние эти версты пути казались особенно долгими и томительными.
Угрюмо рассевшись по вагонным лавкам, ребята курили папиросы – курили на пустой желудок. Они ничего не ели с утра и не успели опохмелиться. Да и табак был тоже на исходе. Малыш всю дорогу помалкивал, насупившись, упершись локтями в расставленные колени. Копыто брезгливо посасывал окурок и напевал вполголоса – бормотал тягуче:
Ремесло я выбрал кражу,из тюрьмы я не вылажу,и тюрьма скучает без меня.
Малыш шевельнулся, шумно вздохнул. И подхватил басовито:
И сколько б я по тюрьмам не сидел,не было мгновенья, чтоб не пел…
Примостясь в уголке, у окна, Игорь поглядывал на друзей и думал о том, что судьба всегда почему-то идет наперекор его стремлениям, разрушает все помыслы и планы. Вот и на сей раз: так все, вроде бы, хорошо задумывалось, начиналось… А в результате – завершилось распадом, бегством, предательством. Одна надежда теперь – на эту парочку! Она не предаст, не отколется. Малыш и Копыто – воры природные, другой участи у них нет. И поют они сейчас про самих себя; они, кстати, отлично спелись. «А вот, как будет между ними, – думал Игорь, – и мною? Они, конечно, раздражены, устали, теперешняя их отчужденность понятна. Но все же нельзя допускать, чтобы они, в дальнейшем, отбивались от рук. Что ж, Бог даст, приедем в Полтаву – все снова наладится… Там они станут смирными… Скорее бы, скорей бы уж добраться туда!»
– Душно здесь, – пробормотал Малыш, – пойтить, что ли, проветриться…
Он медленно встал и, поворотясь к приятелю, мигнул глазом:
– Айда!
И сейчас же, соскользнув с лавки, Копыто одернул пиджачок. И неслышно, мягко, шмыгнул вслед за Малышом.
Сгустилась ночь за окнами. Потекли, заструились мерцающие брызги звезд. Смешиваясь с ними, плескались и гасли багряные искры, вылетавшие из трубы паровоза; огненная вьюга бушевала над трассой. Неумолчно и гулко стучали на стыках колеса – они отсчитывали последние километры…
Игорь глянул на часы: двенадцать без четверти. Осмотрелся. Купе пустовало. «Где ребята, черт возьми?» – подумал он с беспокойством и вышел в коридор – осмотреться.
Вагон затихал помаленьку; людская толчея и гомон сменялись сонным покоем. Кто-то похрапывал уже, кто-то рассказывал звучным полушепотом очередной дорожный анекдот.
– Ходит по степи мужик с ведром – ловит сусликов, – неторопливо, со смаком, повествовал любитель анекдотов, – подойдет к норе, посвистит. Ну, суслик, конечно, отвечает. Тогда мужик плещет в нору из ведра. Суслик выскакивает. И он его – в торбу. Ну, вот… Подходит он, значит, к очередной, большой норе. Свистит. Ждет. И оттуда вдруг – со свистом – выскакивает паровоз! – Рассказчик умолк и затем добавил – при общем смехе: – Это он ошибся – подошел к тоннелю.
По соседству с этой компанией – в конце вагона – помещалась другая. Там шла игра. Стучали костяшки домино.
А возле самых дверей, вытянувшись на нижней полке, лежал громоздкий, длинноногий парень. Широкие ступни его в нитяных, заштопанных носках, свисали с полки и загораживали проход.
– Эй, дядя, – сказал Игорь, – убери протезы – дай пройти.
– Чего? – сонным мятым голосом спросил парень, приподнимаясь. – Чего надо?
– Убери свои ноги, говорю!
Бессмысленно глядя на ноги, парень моргнул. Пошевелил ступнями. И затем сказал – вновь вытягиваясь на полке:
– Это не мои ноги.
– А чьи же? – изумился Игорь.
