Фред Варгас - Человек наизнанку
Сюзанна и поныне следила за всеми серьезными документальными телепрограммами, чтобы мальчик получал полезную информацию об Африке, будь то история с аварией бензовоза где-то в Гане, или репортаж о зеленых макаках в Танзании, или сюжеты о многоженстве в Мали, о диктаторах, гражданских войнах, государственных переворотах, возникновении и расцвете Королевства Бенин.
— Соль, — окликала она юношу, — пошевеливайся, беги сюда, тут по телевизору твою родину показывают!
Сюзанна так и не разобралась в том, откуда родом Солиман, поэтому она предпочитала думать, что ему принадлежит вся черная Африка. Соответственно, не могло быть и речи о том, чтобы Солиман пропустил хоть одну из документальных программ. Только однажды, в семнадцать лет, молодой человек позволил себе взбунтоваться:
— В гробу я видал этих типов, что охотятся на кабанов, ну как их, на бородавочников.
Тогда Сюзанна в первый и последний раз отвесила ему крепкую оплеуху.
— Не смей так говорить о своей родине!
И поскольку Солиман едва не расплакался, заговорила с ним как можно ласковее, положив большую руку на его худенькое, еще детское плечо.
— Многим на родной край наплевать, Соль. Человек родился там, где родился. Но ты постарайся о предках не забывать, так ты сможешь не потеряться в этой дерьмовой жизни. А вот отмахиваться от них — это плохо. Отмахнуться, плюнуть на них и забыть — так поступают только те, кто много о себе воображает, они, мол, сами собой на свет появились, без отца с матерью. Что говорить, бывают и такие придурки. Но у тебя-то есть Экар, да еще вся Африка в придачу. Возьми все, вот и будет у тебя сразу две родины.
Солиман проводил Камиллу в овчарню, указал на окровавленных животных, лежащих на полу. Девушке не захотелось подходить ближе.
— А что говорит Сюзанна? — спросила она.
— Сюзанна считает, что это не волки. Говорит, если на них думать, мы ни до чего не додумаемся. Она сказала так: этот зверь нападает, потому что ему нравится убивать.
— Она за то, чтобы устроить облаву?
— Она вообще не хочет, чтобы устраивали облаву. Она думает, его здесь нет, он в другом месте.
— А Полуночник?
— Полуночник в горе.
— Он за облаву?
— Не знаю. С тех пор, как он обнаружил этих овец, его как заклинило.
— А ты-то что думаешь, Солиман?
В эту минуту Лоуренс вошел в овчарню, протирая глаза и безуспешно пытаясь свыкнуться с темнотой. Да, он все-таки прав, французы такие нечистоплотные: помещение насквозь пропиталось запахом грязной шерсти и мочи. Следом за Лоуренсом шла Сюзанна — она, по его мнению, тоже крайне неприятно пахла, — а за ней на почтительном расстоянии шествовали оба полицейских, а также мясник, которого Сюзанна тщетно пыталась спровадить.
— Только у меня есть холодильная камера, а значит, мне этих овец и увозить, — отрезал он.
— Черт, навязался на мою голову, — сердито проворчала Сюзанна. — Полуночник закопает их здесь, в Экаре, похоронит с почестями, как павших на поле боя.
Сильвену пришлось смириться, но он все же последовал за Сюзанной. Полуночник остался у дверей. Он нес стражу.
Лоуренс поздоровался с Солиманом, опустился на колени рядом с трупами овец. Он их перевернул, осмотрел раны, раздвинул окровавленную шерсть, пытаясь найти четкие отпечатки зубов. Подтащил поближе к двери молодую овцу, внимательно изучил след от смертельного укуса на ее горле.
— Соль, принеси лампу. Посвети ему, — приказала Сюзанна.
Лоуренс склонился к ране в желтом пучке света.
— Следы коренных зубов едва заметны, а клыки вошли глубоко, — пробормотал он.
Он подобрал с пола соломинку и погрузил ее в сочащееся кровью отверстие с краю.
— Что ты там ковыряешь? — забеспокоилась Камилла.
— Зондирую рану, — невозмутимо ответил Лоуренс.
Канадец вытащил соломинку и отметил ногтем глубину раны. Молча передал Камилле соломинку, взял другую и промерил среднюю часть раны. Потом быстро поднялся и вышел на свежий воздух, все так же прижимая соломинку ногтем большого пальца.
— Теперь делай с ними, что хочешь, — бросил он Полуночнику. Тот молча кивнул.
— Соль, найди мне линейку, — попросил Лоуренс.
Солиман стремительно сбежал по тропинке к дому и минут через пять вернулся с портняжным метром Сюзанны.
— Теперь меряй. — Лоуренс протянул ему обе соломинки, держа их как можно ровнее. — Меряй, только точно.
Солиман осторожно приложил метр к кровавому следу.
— Тридцать пять миллиметров, — объявил он.
Лоуренс поморщился. Он измерил вторую соломинку и вернул метр Солиману.
— Что скажете? — спросил один из жандармов.
— Клык длиной почти четыре сантиметра.
— И что? — снова спросил жандарм. — Это серьезно?
Повисло тягостное молчание. Все что-то прикидывали в уме. Потом начали осознавать.
— Зверь огромный, — подвел итог Лоуренс, кратко выразив общее чувство.
Люди разом засуетились, мгновенно разбрелись в разные стороны. Полицейские попрощались, Соль направился к дому, Полуночник вернулся в овчарню. Лоуренс в сторонке отмыл руки, натянул перчатки, водрузил на голову шлем. Камилла подошла к нему:
— Сюзанна приглашает нас выпить стаканчик вина, чтобы глаза лучше видели. Пойдем.
Лоуренс скорчил недовольную гримасу.
— От нее воняет, — заявил он.
Камилла обиженно выпрямилась.
— Нет, не воняет, — резко возразила она, хотя знала, что Лоуренс прав.
— От нее воняет, — упрямо повторил Лоуренс.
— Не будь свиньей.
Лоуренс встретил сердитый взгляд Камиллы и неожиданно улыбнулся.
— Ладно, — согласился он и снял шлем.
Он пошел за ней следом по тропинке, покрытой высохшей травой, прямо к уродливому каменному дому. Разве он мог запретить французам, по их дурацкой привычке, пить начиная с полудня и портить свое здоровье. Впрочем, и многие канадцы поступают точно так же.
— Так и быть, ты прав, — примирительно сказала Камилла, положив руку ему на плечо. — От нее действительно воняет.
VI
В тот же вечер в выпуске общенациональных новостей подробно рассказывали о новых жертвах волков в Меркантуре.
— Господи, оставили бы они нас в покое, — угрюмо пробурчал Лоуренс.
Кроме всего прочего, теперь говорили уже не о волках, а об одном волке из Меркантура. Ему был посвящен репортаж в начале выпуска, взволнованный и более насыщенный, чем предыдущие. Журналисты разжигали страх и ненависть. В котле слухов, булькая и смешиваясь, кипела зловонная смесь ужаса и сладострастия. Репортеры с удовольствием смаковали подробности кровавой драмы, в деталях описывали могучего и жестокого зверя: неуловимый, безжалостный, а главное, огромный. Прежде всего, благодаря этому неуклонно рос интерес телезрителей всей страны к так называемому Меркантурскому зверю. Он был огромен, то есть представлял собой нечто из ряда вон выходящее, исключение из правила, а значит, его следовало причислить к когорте дьявола. Наконец-то посчастливилось найти исчадие ада в волчьем обличье, и ни за что на свете журналисты не отказались бы от такой темы.
— Мне совсем не нравится, что Сюзанна пустила к себе на ферму журналистов, — сказала Камилла.
— Они сами приперлись.
— Вот теперь начнется бойня. И никто ее не остановит.
— В Меркантуре они его не найдут.
— Ты думаешь, он обосновался где-то в другом месте?
— Уверен, он не остается подолгу на одном месте. Может, это его брат.
Камилла выключила телевизор, взглянула на Лоуренса:
— О ком ты говоришь?
— О брате Сибелиуса. В помете их было пятеро: две самки, Ливия и Октавия, и три самца — Сибелиус, Поркус Хромой и младший, Красс Плешивый.
— Большой?
— Наверное, когда вырос, стал очень крупным. Никогда не видел его взрослым. Мне о нем Мерсье напомнил.
— Он знает, где теперь Красс?
— Не может найти. Во время гона они часто меняют территорию. Могут за ночь уйти на три десятка километров. Wait, подожди, мне Мерсье дал его фото. Он там еще маленький.
Лоуренс встал, порылся в рюкзаке.
— Черт! Bullshit! — выругался он. — Я забыл его у толстухи.
— У Сюзанны, — поправила его Камилла.
— У толстухи Сюзанны.
Камилла заколебалась, после короткой перепалки ей хотелось поддаться искушению.
— Если хочешь заехать к ней, — наконец произнесла она, — я могу составить тебе компанию. У нее там труба в туалете подтекает.
— Грязь, — брезгливо проговорил Лоуренс. — Вижу, грязь тебя не пугает.
Камилла пожала плечами, подхватила увесистый чемоданчик с инструментами.
— В общем, нет, — ответила она.
Когда они приехали в Экар, Камилла попросила ведро и тряпку и оставила Лоуренса на растерзание Сюзанне и Солиману, который предложил ему выпить травяного чая или водки.
