Фридрих Незнанский - Петербургское дело
— Я не хочу, чтобы мы расстались врагами. Ты погорячился, и я это понимаю. Молодым людям свойственна горячность. Подойди-ка сюда.
Андрей молча вернулся к столу.
— Сынок, — мягко заговорил следователь, — ты не должен на меня обижаться. По роду службы я обязан задавать прямые и нелицеприятные вопросы. Только так можно докопаться до истины, ты согласен?
Черкасов неопределенно хмыкнул.
— Трудно найти преступников, если никто не видел их лиц, — продолжил Кононов. — Важна любая мелочь, понимаешь? Никогда не знаешь заранее, какая ниточка приведет к убийцам.
— Может, стоит для начала поискать свидетелей? — предложил Андрей.
По лицу следователя пробежала тень, но на этот раз он сдержался.
— Мы этим занимаемся, — сухо сказал он.
— И что, есть какие-нибудь результаты?
— Честно?
— Честно.
— Нет. Но мы ищем.
— И долго еще будете искать?
— Сколько понадобится, столько и будем. — Внезапно на лице следователя возникла страшная усталость. Он вздохнул: — Пойми, сынок, мы не боги. И не все преступления удается раскрыть.
— А это?
Кононов дернул бровью:
— Слишком мало зацепок. — Он стряхнул с сигареты пепел и вновь посмотрел на Андрея. — Я говорил по телефону с твоей матерью. Между нами говоря, она считает, что у тебя от горя слегка поехала крыша. Думаю, тут она сгущает, но все же… Не хочу тебя огорчать, парень, но… Я бы на твоем месте особо не надеялся. Повторяю, убийцы не оставили никаких следов. И мой тебе совет: забудь эту неприятную историю, найди себе нормальную девушку… А что касается Таи — вспоминай о ней иногда. Но не более того.
— Все? — спросил Андрей.
— Все.
— Можно идти?
— Иди.
Андрей повернулся и, не прощаясь, вышел из кабинета. Следователь посмотрел на дверь, почесал пальцем лоб и- задумчиво проговорил:
— Борзый парень. Не наделал бы дел.
6
— Андрюш, иди ужинать!
— Ма, я не хочу.
— Иди есть, говорю!
— Да я уже поел. После универа зашел в кафешку с ребятами.
— Не обманываешь?
— Нет.
— Ну ладно. Захочешь есть — котлеты на подоконнике. Перед тем как лечь спать, убери их, пожалуйста, в холодильник.
— Ладно, ма.
— Только дождись, пока кастрюлька остынет.
— Сделаю.
Андрей вновь склонился к дневнику, взъерошил ладонью волосы, покусал ручку и начал писать:
«Я не знаю, что со мной происходит. В голове так много мыслей, что мне кажется, будто мой череп вот-вот взорвется. Для этого я и решил вести эти записи — чтобы разобраться в себе. Сегодня я был у следователя. Редкостный подонок. Посоветовал мне найти себе «нормальную девушку». Интересно, он вообще что-нибудь соображал, когда говорил это? Если ничего, то он болван. Если же да, то… Если все следователи такие, то надеяться мне не на что. Убийц Таи они никогда не найдут. Это точно. Так что же делать?»
Андрей покусал ручку, поразмышлял и продолжил писать:
«Оставить это дело так я не могу. Только вспомню Таины глаза — у меня в душе все переворачивается.
Сегодня утром мама вытащила из мусорного ведра мой крестильный крестик. Скандалить не стала, просто положила его в шкатулку. А мне сказала, что когда-нибудь я пожалею о своем дурном поступке. Она так и сказала — «дурной поступок». Как будто я деньги из кошелька украл. Про то, что, я повесил на шею флакон с Таиной кровью, она не знает. И никто не знает. Если бы узнали, точно бы отправили меня в психбольницу. А я в психушку не тороплюсь, у меня здесь еще много дел!
Господи, не понимаю, что с ними со всеми? По телевизору твердили про «обычное нападение». Следователь впаривал мне про «неприятную историю». Для них всех смерть Таи — просто «неприятность». Как будто она не умерла, а ногу вывихнула или палец порезала. Ну что они за люди, а! Как они могут такое говорить? Не понимаю.
Короче, помощи ждать неоткуда. Это факт. Значит, нужно что-то делать самому. Но с чего начать?»
Андрей снова задумался. Сухой блеск, поселившийся с недавних пор в его глазах, стал еще ярче.
«У меня есть кое-какие соображения, — вписал он затем. — Но писать я об этом пока не стану. Нужно все тщательно продумать. Хотя мама и считает, что я свихнулся, я — в полном порядке. Я нормальнее их всех вместе взятых! И похоже, что я один во всем этом скотском мире понимаю, что случилось. А раз так, я должен действовать!»
Андрей оторвался от тетрадки и прислушался. На какое-то мгновение ему вдруг показалось, что по комнате пронесся легкий сквозняк, слегка тронув его взъерошенные волосы. Как будто чья-то прохладная, нежная рука… Где-то за стеной заплакал ребенок. Потом на улице пару раз гавкнула собака. И все, больше ничего. Андрей вновь склонился к тетрадке.
«Тая, — волнуясь написал он, — если ты сейчас рядом и если ты меня слышишь, я клянусь тебе — я не успокоюсь, пока не найду твоих убийц! Даже если мне придется искать всю жизнь — я буду искать. И еще — я буду помнить тебя всегда. Клянусь! Или грош мне цена, как…»
В дверь постучали, Андрей вздрогнул и захлопнул тетрадь.
— Сынок, ты занят?
— Нет, ма, входи.
Дверь отворилась, и в проеме показалась Мария Леопольдовна. Она была в ночной рубашке и в тапочках. Распущенные, с проседью волосы волнистыми прядями спадали на острые, худые плечи.
— Я только хотела пожелать тебе спокойной ночи, — ласково сказала она. — Не думай ни о чем плохом, ладно?
— Ладно, мам. Ты тоже.
— И не засиживайся допоздна.
— Не буду.
Несколько секунд Мария Леопольдовна молчала. Потом со вздохом сказала:
— Андрюш, пока тебя не было, звонил Таин папа…
— Как он? — быстро спросил Андрей.
— Да ничего. Сердце, правда, прихватило, но сейчас лучше. — Мария Леопольдовна потупила взгляд. — Сынок, он просил тебя не приходить на похороны.
— Почему?
— Он считает, что тебе сейчас и так плохо.
Андрей усмехнулся:
— Мам, я ведь вижу, когда ты темнишь. Наверняка ты сама его об этом попросила. Ведь так?
Мария Леопольдовна удрученно кивнула:
— Так.
Андрей встал со стула и подошел к матери. Нежно обнял ее за плечи и притянул к себе. Мария Леопольдовна прижалась прохладным лбом к пылающей щеке сына. Он погладил ее ладонью по спине.
— Не волнуйся, ма, я в порядке. Правда, в порядке. А на похороны я пойду… Она бы на мои пришла.
Мария Леопольдовна подняла голову и посмотрела сыну в глаза долгим, испытующим взглядом.
— Никогда не думала, что у тебя это так серьезно.
— Это очень серьезно, мама.
В глазах матери появилась тревога, и Андрей поспешно добавил: — То есть было очень серьезно. Теперь-то, конечно, все это не имеет значения. Иди спать, мам. Котлеты я уберу.
Андрей выпустил мать из объятий, повернулся и, прихрамывая, поплелся к столу.
7
На улице здорово потеплело. От яркого солнца снег, еще вчера лежавший грязновато-белой пеленой на деревьях, скамейках и жестяных подоконниках, растаял. И теперь в воздухе пахло настоящей весной.
Словно чуя скорый и неминуемый приход теплых деньков, как безумные, расчирикались воробьи. Слышать их озорной галдеж было приятно.
«Разводящий» команды художников-графферов, Олег Николаевич Шевцов (в обиходе просто «Николаич») отдавал указания Андрею и двум его закадычным коллегам-приятелям.
— Так, парни, на все про все у нас два часа! Гога и Герыч работают здесь. И чтобы не сачковать, как в прошлый раз, ясно? Я лично все проверю.
— Обижаешь, Николаич! — обиженно протянул Гога. — Когда это я сачковал?
— Обижать тебя жена будет, когда пьяный домой придешь: скалкой по башке. А я тебе дело говорю. Нам деньги за работу платят, а не за то, чтоб мы сачковского давили.
Герыч примирительно поднял руки:
— Да ладно тебе, Николаич, че ты разошелся. Все будет путем.
— Да? — сузил глаза тот. — А что тогда стоим? Ну-ка, вперед и с песней! Времени в обрез!
Гога и Герыч повернулись и потопали по улице.
— Так, Эндрюс, — обратился Николаич к Андрею, — ты свой район знаешь?
— Да. — Он кивнул в сторону переулка.
— Ну действуй!
Андрей кивнул, поправил на плече сумку и двинулся к «месту работы».
— Погоди! — окликнул его Николаич. Черкасов остановился. — Ты как вообще? Нормально?
— Да все ништяк, — спокойно ответил Андрей.
— Ну давай. И красок не жалей. У тебя в офисе чемодан флаконов — ребята позаботились.
— Здорово! — без особого энтузиазма отреагировал Андрей.
— И на технику нажми, — продолжил инструктаж Николаич. — Чтобы пооригинальней там… Это Гога под копирку работает, а ты у нас — художник. Гони живопись на полную катушку. Заделай стену под Гойю или Босха!
