Эва Хансен - Цвет боли: бархат
Но главное не в жизни вне семьи, она и мыслила, и поступала самостоятельно, наверное, привычка полагаться только на свои силы и позволила выжить, когда попала в подвал, где давние приятели Ларса снимали снафф-видео — реальные пытки реальных людей. Да там и не на кого было надеяться, однако Линн еще с тремя девушками не сдались и даже выбрались. Конечно, спасли их полицейские, друзья и тот же Ларс, но выбрались-то сами. А второй раз их с Бритт спас уже Ларс, не позволив сгореть заживо.
Как же получилось, что в обычной жизни она так подчинена этим серым глазам, готова выполнять любые требования и даже прихоти? Любовь? Нет, кроме любви было еще что-то, словно гипноз, заставлявшее превращаться в послушную овечку. Временами она взбрыкивала и ненадолго становилась сама себе главной, но потом покорно возвращалась под его опеку. А уж когда забеременела…
Линн решительно переключила душ на холодную воду, почти холодную. Раньше она бегала по утрам, но с пузом не побегаешь, просто ходила, потом перестала делать и это… Пора заняться собой снова, дочери три месяца, значит, и ей пора оживать.
Взбодрившись, взялась за полотенце. В душе их два типа — мягкие ее и жесткие Ларса. Фыркнув, взяла полотенце Ларса и принялась нещадно растираться, словно усиленное кровообращение могло помочь избиваться от чего-то.
Удивительно, но помогло. Не избавиться — понять.
Ларс на ступеньку выше. Всегда, везде, во всем. А ее просто ведет за собой за руку. Время от времени она пытается чуть подпрыгнуть, чтобы оказаться вровень, он даже аплодирует этим прыжкам и подбадривает ее, но не удивляется, когда жена возвращается на свою ступеньку на шаг ниже, не признавая за ней места рядом. Ларс готов склониться, помочь, поддержать… Но она-то хочет иного, хочет гордо стоять рядом!
Раньше Линн пыталась доказать, что тоже на что-то способна. Даже доказывала, но все снова возвращалось на место. Почему?
Стоя в огромной гардеробной, пыталась придумать, какой деловой костюм надеть сегодня. И вдруг поняла, чего ей не хватает — своего занятия, ведь все, что ни делает, под руководством, под присмотром. А как же можно признать равным того, кого ведешь за собой за руку?
— Я буду работать у Фриды! — она заявила это, глядя в большое зеркало. Завернутое в банное полотенце отражение не возражало.
В столовую вышла одетой не в деловой облегающий костюм, а в простые джинсы, рубашку и пуловер.
Ларс сидел за столом, также в джинсах и рубашке, пил кофе и смотрел новости по телевизору. От Линн не укрылся чуть тревожный взгляд мужа, и она вдруг поняла: если сейчас сделает вид, что ничего не произошло, то проиграла. Он должен знать, что насилие даже от большой любви ей не нравится.
Спокойно налила кофе и себе, присела к столу.
— Ты перестарался этой ночью.
Он вскинул глаза:
— Нужно было всего лишь попросить пощады…
— Я была не в состоянии. — И не давая ему возможности возразить, поставила чашку с недопитым кофе в мойку и отправилась в прихожую. Ларс поднялся следом.
Только не спасовать сейчас, только выдержать, дальше будет легче!
Набросив куртку и сунув ноги в простые туфли, спокойно добавила:
— Я буду работать у Фриды. Нужно подумать о том, где и как устроить в городе бабушку и Мари, я хочу нянчить малышку каждый день, а не только по выходным, когда свободна от работы.
Сказала это так, словно иначе и быть не могло, словно и не заметила чуть приподнявшейся от удивления брови Ларса. Такого поворота он явно не ожидал. Линн тоже не собиралась говорить то, что сказала, невольно вырвалось.
— Линн, прости, я был груб.
— Разве в этом дело? Ты просто доказал, что ты сильней. В этом сильней, — добавила она с ударением на слове «этом». — Мне пора, и так уже опоздала.
— Возьми машину…
— Я на метро.
Она спускалась по ступенькам, чувствуя себя, несмотря на некоторую измочаленность, обновленной.
— У меня все получится… Ты еще поймешь, Ларс, что я тоже чего-то стою…
От «Квартала жаворонков» до метро недалеко, но по пути Линн решила купить машину. Сама, без помощи и подсказок, только не красную, какая была у ее мучительницы Хильды. Хотя почему бы нет? Именно так — красную и почти спортивную! Это тоже вызов своей покладистости, как говорила Бритт, «амебности». Для подруги «амеба» или «овца» — худшая характеристика женщины.
Фрида не скрывала своего нежелания вмешиваться в это дело. Почему — и сама не могла объяснить. Но Бритт не обратила на ее сопротивление ни малейшего внимания. Уже на следующее утро Флинты были у них в офисе.
Петра Флинт оказалась обычной студенткой, флегматичной и даже слегка сонной. Иное дело Андреас Флинт, он был бодр, активен, явно заботился о своей внешности куда больше дочери, в прическе волосок к волоску, гладко выбрит и пах дорогим лосьоном после бритья.
Да, они сомневались в том, что Аника могла принять какое-то средство, не позаботившись о безопасности.
— Она всегда помнила о своей аллергии хотя бы потому, что сыпь на коже появлялась обычно в районе декольте и подолгу не исчезала, да и красный нос тоже не украшает даму…
— Это может быть случайностью, господин Флинт? — Фрида еще не забыла свой опыт следователя, она привычно обращалась к собеседнику, словно вела допрос, забывая, что это он должен заплатить деньги, чтобы агентство работало.
Флинт улыбнулся, показав отлично отбеленные зубы:
— Зовите меня просто Андреас, пожалуйста. Возможно, это была случайность, но…
— Что вызывает у вас сомнения?
— Только то, что исчезла помощница Аники Лора Трувассон, которая вела все дела в стокгольмской клинике.
— А есть другие?
— Конечно! — Флинт произнес это таким тоном, словно сам вопрос был оскорбителен. — У нас клиники в нескольких странах Европы — в Германии, Голландии и Дании.
— Чем конкретно занимается стокгольмская клиника?
— Здесь так… по мелочи… А вот в Германии у нас бизнес шире, там пластические операции на всем лице и теле.
— Мы не могли бы осмотреть рабочее место Аники и ее помощницы, а также личные вещи вашей супруги?
— Пожалуйста.
— Где живет помощница и есть ли у нее семья?
Флинт снова показал белоснежные зубы, разведя руками:
— Понятия не имею. Я не касался персонала клиники, Аника на этом настаивала. И уже тем более не интересовался семейными делами сотрудниц.
От Фриды не укрылся взгляд, который украдкой метнула на отца Петра. Ясно — Флинт врет, но в том, что у этого лиса рыльце в пушку, Фрида не сомневалась и без выразительного взгляда дочери. Достаточно обратить внимание на то, как Андреас Флинт ощупал взглядом фигуру Бритт, появившейся в комнате.
— Привет, Петра. Ну что, Фрида, вы договорились?
— Пока нет. Господин Флинт слегка обозначил проблему, а я спросила, в каких рамках мы можем действовать.
Действовать им разрешили почти без рамок.
— В клинике можете осматривать что угодно, кроме тех мест, куда вас не пустят из соображений стерильности. Беседовать можно только с теми пациентками, которые на это согласятся. Извините, это не мои ограничения, это следует из договора. Кстати, полицейские с ними беседовали.
— Следователи, — машинально поправила Фрида.
— Что?
Фрида обратила внимание на то, что при вопросе бровь Андреаса Флинта не приподнялась, как бывает обычно у людей. Отметила это тоже машинально, срабатывала привычка следователя, коим она работала раньше.
— Дело расследуют следователи. Извините.
— А… мне все равно, они сказали, что из полиции.
— Это чтобы возникало меньше вопросов. А доступ к финансам?
— К чему? — Бровь Флинта все же сделала попытку приподняться, но это ей плохо удалось.
— Всегда есть вероятность, что человека устранили из-за каких-то финансовых вопросов, особенно если этот человек не беден и ведет столь… столь своеобразный бизнес, как пластическая хирургия. Возможно, финансы помогут распутать этот клубок.
— Какие именно счета вас интересуют?
— Прежде всего, клиники.
— За какое время?
— Скажем, за последние месяц-два.
— Хорошо, я попрошу подготовить выписки со счетов за два месяца перед гибелью Аники. Еще что-то?
Фрида хотела сказать, что предпочла бы иметь выписки и с их личных счетов, но промолчала, понимая, что это будет перебор. Ладно, позже можно будет попросить.
— Еще, если возможно, список ваших друзей и тех, с кем в Стокгольме общалась, особенно в последнее время, Аника.
— Всех не смогу, у нее слишком много знакомых, к тому же я не знаю, с кем она могла общаться, мы не контролируем друг друга, но кого вспомню — напишу. И Петра тоже, — Флинт обернулся к дочери, словно ища поддержки. Та кивнула, от Фриды не укрылась чуть ехидная усмешка девушки.
Ясно, скелет в шкафу у папочки метра два ростом.
