Наталья Борохова - Личная жизнь адвоката
– Какая радость, Елизавета Германовна! – проговорила Лида, сияя счастливой улыбкой. – Какое счастье! Я о нем и подумать не могла. Кажется, моя непутевая дочь выходит замуж!
– Поздравляю.
– Для меня это просто шок. Парень из хорошей семьи. Там у них все профессора. Не знаю, правда, что он увидел в этой вертихвостке, но она говорит, что, похоже, дело на мази.
– Замечательно.
Тут, словно спохватившись, Лида постаралась оправдаться за дочь:
– Вы уж ее извините, что она без спросу пришла, да еще глупостей наговорила. Но вы сами понимаете, такое раз в жизни бывает… – Лиза верно поняла, что речь идет о свадьбе, а не о том, что дочь няни в первый раз в жизни сморозила глупость. Судя по неуемному темпераменту Евы, такие вещи с ней случались периодически. – Вы ей ужасно понравились, Елизавета Германовна. Вы знаете, она очень любит смотреть фильмы про адвокатов.
– Да-да, – отвечала Лиза, покорно кивая головой. Она не чувствовала себя сейчас героиней фильма, и поспешные виноватые реплики няни Лиды только усугубляли ее невеселое расположение духа.
Она перевела взгляд на синюю книжицу, брошенную на ковре в детской. Это был Уголовный кодекс, на который шустрая няня уже поставила две бутылочки со смесью. Впрочем, испорченная обложка не имела теперь никакого значения. Ведь когда Лиза решит вернуться к работе, пройдет не один год. Может, к тому времени ликвидируют преступность и ей придется подыскать себе другое занятие?
– …вот и не знаю, как там у них, у интеллигентов, принято, – доносился до нее голос няни. – Чувствую, попадем мы с Евой впросак. Ни говорить, ни вести себя, как ученые, не умеем. Лучше бы уж нашла себе ровню. Но верно ведь говорят, сердцу не прикажешь!
После первых ахов и вздохов внимание нянюшки сосредоточилось на материальном вопросе. Лида начала подробно перечислять приданое дочери, помня наизусть количество махровых полотенец, простыней, подушек, которые томились, дожидаясь своего часа, в недрах старого шифоньера. Она вспомнила про столовый сервиз на шесть персон, набор кастрюль, бокалов и даже хрусталь, оставшийся с советских времен. Капроновые занавески и тюль, шерстяной плед и роскошное шелковое стеганое покрывало должны были укрыть молодых от посторонних глаз, а также показать всяким там злопыхателям, что ее девочка не какая-нибудь там бесприданница.
Елизавета, утомленная мерным звучанием нянюшкиной речи, впала в сонное оцепенение. Маша и Саша тоже клевали носом. Лида, понизив голос до шепота, продолжала какое-то время подсчитывать предстоящие траты, но потом и сама уморилась. Переложив младенцев в кроватки, она взглянула на Лизу, уснувшую прямо в кресле-качалке. Молодая хозяйка выглядела очень бледной и изможденной. Лида накрыла ей колени пледом и, тихо ступая, вышла из комнаты, притворив за собой дверь…
Глава 2
Ева трогала пальцами нежный шелк цвета топленого молока и ощущала себя словно во сне. Неужели это все происходит с ней?
– Будьте осторожны, – вывел ее из задумчивости мягкий женский голос. – На платье могут остаться следы. Это очень деликатная ткань. Наша последняя модель. Великолепное свадебное платье.
Девушка-консультант смотрела на Еву без осуждения. Ей было понятно стремление покупательницы не только рассмотреть товар, но и ощутить его кончиками пальцев. Она осторожно взяла в руки плечики и жестом фокусника мгновенно расстелила его на стеклянном столике.
– Нравится? – спросила она, и Ева медленно кивнула головой.
Она уже представила, как мягкая ткань послушно обнимет ее фигуру, повторяя все изгибы тела. Глубокое декольте выгодно обрисует грудь. Модель была лишена драпировки спереди и подходила лишь девушкам с подтянутым животом и стройными бедрами. Хорошо, что у Евы с этим был полный порядок. Ей не придется рядиться в кринолины, чтобы скрыть от гостей лишние килограммы. Препятствием могли стать разве что веснушки, золотом осыпавшие ее спину и грудь. Помнится, в детстве Ева считала себя конопатой уродиной и тайком пыталась свести отметины солнца со своей кожи. Правда, безуспешно. А Артем назвал ее веснушки пикантными и заявил, что они придают ей чертовскую сексуальность. Его мнение было для нее важнее всего, но на свадьбу она все-таки наденет длинные, до локтя перчатки и набросит на плечи вуаль.
– Может, вы хотите взглянуть еще на одну новинку? Замечательное платье с незабудками на корсаже, – предложила ей продавщица.
Почему бы и нет? Незабудки на корсаже не помешают ни одной невесте. Ева кивнула головой, чувствуя, как ее губы раздвигаются в улыбке. Видели бы ее ребята со двора! Она, известная сорвиголова, беседует о розах и незабудках в салоне свадебной моды и всерьез обсуждает, какой длины фату надеть ей в торжественный день. Еще совсем недавно Ева назвала бы все это мышиной возней. Свадебный торт, букетик невесты, кольца на машине казались ей приветом из сумасшедшего дома. Она клялась, что в загс пойдет в черном кожаном платье длиною до бедер и в колготках в сеточку. Это лучше, чем изображать из себя безе со сливками. Ее привезут на регистрацию на мотоцикле. Таким же ходом она оттуда и отчалит в свою новую замужнюю жизнь. Она не потерпит рядом с собой родственников, собирающих слезы в носовые платки, и глупых подружек невесты. Ведь она была не такой, как другие девушки.
Смешно и странно осознавать, что она в конце концов пришла к тому, к чему всегда относилась с насмешкой и недоверием. Она изменилась, стала другой. Словно придорожный репейник вдруг выбросил из себя нежные бутоны роз. Ее душа расцвела под ласковыми прикосновениями Артема…
Ева родилась в семье летчика-испытателя и до пяти лет, задирая к небу задорные зеленые глаза, шептала: «Там папа…» Виктор Алексеевич испытывал новейшие модели самолетов, и вся его жизнь, отданная служению родине, была покрыта завесой тайны. Он не принадлежал себе, переезжая с места на место, и семье не разрешалось навещать его. Места испытаний были строго засекречены, а жене не дозволялось дома держать его портрет. Именно поэтому маленькая Ева рисовала в своем воображении отца как-то по-особому. Когда-то он походил на золотоволосого принца из сказки о Золушке, позже приобрел черты известного американского актера. Мама Лида немного смущалась, когда дочь доставала ее вопросами, но разрешала держать над кроватью фотографии голливудских красавчиков. Отец-летчик мог гордиться дочерью. Настырная и самостоятельная, она не боялась никого и ничего: ловко лазила по деревьям, сигала с крыши высоченного сарая в сугроб и верховодила отрядом мальчишек. Но когда Еве исполнилось двенадцать лет, в ее жизни произошло событие, по масштабам равное катастрофе. Соседка тетя Нюра обмолвилась девочке о том, что ее отец все эти годы обитал не на секретных авиабазах, а в соседнем подъезде, на втором этаже. По ее словам выходило, что героем-испытателем был сантехник Витька, худой, неопрятный мужичок, донельзя задавленный своей женой. Двое его сыновей, товарищи Евы по уличным проказам, были, как выяснилось, ее единокровными братьями. Суть этой истории, запутанной круче, чем мексиканский сериал, показалась девочке бредом подвыпившей женщины. Она в слезах бросилась к матери за разъяснениями, ничуть не сомневаясь в том, что Лида поднимет ее на смех, да еще, пожалуй, пристыдит. Это же надо поверить в такое! Мать неожиданно потемнела лицом и призналась еле слышно: «Ну, вот, теперь ты все знаешь». У Евы было впечатление, что мир вокруг нее внезапно сошел с ума. Представить соседа Витьку в образе летчика-испытателя никак не получалось. Вся жизнь Евы, небольшая, но яркая, закружилась со страшной скоростью и понеслась в смертельное пике. Оглушительный взрыв, за которым последовала тишина. Ева видела, как шевелятся губы матери. Лида пыталась ей что-то объяснить, но выглядела сейчас как диктор на экране телевизора с отключенным звуком. Ее лицо казалось озабоченным и страшно виноватым, но Еве до этого теперь не было никакого дела. Кинувшись на мать, она внезапно укусила ее, как делала когда-то, будучи крохой.
С тех пор девчонка стала невыносима. Если и раньше она доставляла матери много хлопот, то после случая с разоблачением отца с ней просто сладу не стало. Большую часть времени она проводила во дворе: начала курить, попробовала алкоголь, в ее речи появились выражения, которые Ева сама считала крутыми. Улица мирила ее с окружающей действительностью. Рядом с Евой находились ребята, у которых в жизни были похожие проблемы. Смешно, но оказывается, что у многих из них отцы числились в летчиках, полярниках, разведчиках и представителях других очень важных профессий, а на деле оказывались алиментщиками, командированными, алкоголиками и жуликами, отбывающими срок в тюрьме. Матери тянули жилы на работе, стремясь обеспечить себя и ребенка, некоторые откровенно попивали, понимая, что уходят лучшие годы жизни, а с ними и надежды устроить свою женскую судьбу. Здесь, на улице, рано взрослели, рано приобретали жизненный опыт, рано обзаводились семьей. Здесь ругались, дрались, спивались, умирали во цвете лет. Принадлежность к эдакой изнанке жизни давала повод многим из них бравировать собственной неустроенностью: «Да, мы такие…» Они говорили об этом с какой-то злой гордостью, противопоставляя себя другим, сытым и благополучным. Тут мечтали о больших деньгах, но не делали ничего для того, чтобы прилично заработать. Богатство, по представлению многих, должен был кто-нибудь выдать им на руки, но по коварному умыслу почему-то этого не делал. Хотя вряд ли от этого был бы прок: дармовые деньги пошли бы на водку, наркотики и веселую гулянку. Молодежь здесь не верила в любовь, хотя первый сексуальный опыт получала рано. Так случилось и с Евой. Невинность она потеряла на спор и лишний раз убедилась, что ничего возвышенного в этом деле нет. Было больно, грязно и смешно. Кино с его романтическими фильмами о любви обмануло ее не меньше, чем мать со своим рассказом о летчике-испытателе. Теперь Ева знала, что появилась на свет благодаря злой случайности. Ее мать «по глупости залетела», а отец отказался жениться. Она вынуждена была родиться потому, что ее мать пропустила все сроки обращения в женскую консультацию. Лида привязалась к ребенку, обеспечивала ее чем могла, но замуж так и не вышла. Она была хорошей женщиной, работящей, как деревенская лошадь, неприхотливой, как человек, выросший без любви и ласки. Она покорно несла свой крест, поступая так же, как поступала некогда ее мать, как делали соседки и немногочисленные подружки. Удивительно, но Ева была лишена терпения и покорности. Ее подростковый бунт затянулся надолго. Она едва не попала на скамью подсудимых, став фигуранткой одной неприятной дворовой драки. Еве еще повезло, поскольку дело в отношении ее закрыли по примирению с потерпевшим. Это стало отрезвляющим моментом, после которого жизнь девушки пришла в относительный порядок. Она закончила медицинское училище и пошла работать в больницу, где, несмотря на ее норов, ее полюбили больные и персонал. Грязной работы она не гнушалась, могла устроить выволочку ленивой санитарке, а могла и сама вынести судно. Своей твердой рукой, которой она некогда могла разбить нос недругу, теперь она ставила уколы и клизмы, причем у нее получалось это так ловко, что больные выстраивались в очередь, предпочитая делать неприятные процедуры именно у Евы. Кроме того, ее веселый нрав и дерзкий язык вселяли окружающим уверенность в том, что приключившиеся с ними болезни временны и не оставят после себя ни вреда, ни следа. Так она жила до тех пор, пока в ее жизни не произошло главное событие. Она встретила Артема…
