Людмила Мартова - Ключ от незапертой двери

– Боже мой, какой ужас! – вырвалось у Василисы. – Простите меня, пожалуйста, я не должна была вам об этом напоминать.

– Да я про это и не забываю, – просто ответил лежащий на диване мужчина, лицо которого уже вернулось к нормальному виду и размеру. Отек спал, так что причин задерживаться в этом кабинете у Василисы больше не было.

– А можно я попрошу как-нибудь показать мне город? – вдруг спросил Багратишвили, словно чувствуя, что она собралась прощаться.

– Не знаю, – Василиса вдруг засомневалась, уместно ли подобное знакомство. Режиссер выглядел спокойным и приятным человеком, однако скромный Васин опыт общения с мужским полом просто кричал о том, что этот человек для нее опасен. Очень опасен! – У меня много работы. Так-то я анестезиолог в областной больнице, а по ночам и выходным на «Скорой» подрабатываю. Так что в свободное от работы время я предпочитаю просто высыпаться.

– Ну пожалуйста, сейчас же лето, ночи длинные и светлые. Я не буду задерживать вас надолго. Когда у вас будет выпадать свободный вечер и вы не будете чувствовать себя слишком уставшей, мы сможем осматривать по одной-две достопримечательности, не больше.

– Ну хорошо, – она неожиданно для самой себя сдалась, чувствуя, что ей хочется встретиться с этим человеком еще раз. – Но тогда взамен вы будете рассказывать мне про мир театра. Признаться, мне с самого детства было интересно с ним познакомиться.

– Вы любите театр?

– Признаться, не особенно. Видите ли, я выросла в маленькой деревне в Вологодской области. Долгие годы мое знакомство с театром сводилось к школьным поездкам на спектакли в областной ТЮЗ, не чаще раза в год. Когда я поступила здесь в институт, то, конечно, пару раз выбиралась на спектакли, но не больше.

– Так это же прекрасно! – с воодушевлением воскликнул Вахтанг и встал с дивана. – Это же означает, что я смогу быть вашим первым проводником в этом сказочном, волшебном мире! Боже мой, я даже думать не смел, что мне так повезет!

Его энтузиазм показался Василисе излишним, но она все же оставила Багратишвили свой телефон. Он позвонил два дня спустя. У нее не было ночного дежурства, поэтому в тот же вечер они встретились у служебного входа в театр и долго бродили по центру города, разглядывая исторические здания и лепнину церквей, отдыхая на лавочках в парке, кормя рыб в пруду и разговаривая обо всем на свете.

Вахтанг оказался приятным собеседником, с чувством юмора, эрудированным и образованным, прекрасным рассказчиком, по ходу повествования артистически перевоплощающимся в персонажей, о которых шла речь. Василиса то хохотала, то с замиранием сердца ждала развязки сюжета, то огорчалась, то изумлялась, то снова весело смеялась. Настроение у нее к концу вечера было просто отличное. Кроме того, ей понравилось, что за те три часа, которые они провели вместе, Вахтанг не позволил себе ни одного нескромного жеста, взгляда или слова в ее адрес. Он был вежливым и почтительным, не распускал руки, не ел ее нескромным мужским взглядом и вообще ни разу не дал понять, что смотрит на нее как на женщину.

Подобной нескромности на первом свидании Василиса не любила. С ним же она не испытывала ни малейшего дискомфорта, как будто провела вечер с надежным старым другом. Их первая прогулка надолго определила их отношения. Они часто потом гуляли вдвоем по старым улицам города, выбирались на пикники за город, съездили в Москву на несколько интересных и ярких спектаклей, но оставались друзьями.

Иногда Василиса ловила себя на мысли, что его показная невозмутимость и независимость от ее женских чар начинает ее раздражать. В конце концов она была симпатичной двадцатипятилетней женщиной, которой хотелось вскружить голову мужчине, тем более такому статному красавцу, каким, несомненно, являлся Вахтанг. Но он не делал никаких шагов, чтобы изменить свой статус друга, а сама она была не так воспитана, чтобы проявить инициативу.

Благодаря Вахтангу она пересмотрела весь репертуар драматического театра, частенько бывала за кулисами, чувствовала себя как дома в его кабинете. К себе домой, в уютную, очень чистенькую однокомнатную квартирку, он тоже приглашал ее довольно часто. Жарил нежнейшее мясо, делал удивительно вкусный грузинский салат с помидорами и кинзой, разливал по бокалам настоящее вино, привезенное из Тбилиси.

– Твои родители живут в Тбилиси? – как-то спросила Василиса во время одного из таких визитов.

– Нет, – казалось, он удивился ее вопросу. – Я коренной петербуржец. Мой дед когда-то приехал в Питер учиться. Потом была война, после которой он стал кадровым военным. В общем, в Питер вернулся уже в старости, когда демобилизовался. Отец тоже учился в Питере, он профессор философии. Мама преподает в университете психологию, так что я из довольно образованной и приличной семьи, не смотри, что сам такой шалопай.

– Да вовсе ты не шалопай, – обиделась за него Вася. – Интересно, мой дед тоже учился в Питере. Он там родился и вырос. Это я у нас – деревенская, – она смущенно засмеялась.

– Ну какая же ты деревенская! – Вахтанг потрепал ее по коротко стриженным волосам. – В тебе порода издали видна. Я, знаешь ли, княжеского рода, мое родословное древо восходит к самому Багратиону, так что породу вижу сразу. Не важно, где ты родилась, кровь твоего питерского деда, видимо, такая сильная, что все остальное перешибает.

Увлеченная разговором, Василиса капнула на белую столешницу соком от жареного мяса. Неаккуратная мясная лужица растеклась, образуя некрасивое жирное пятно. Изменившись в лице, Вахтанг вскочил со стула, схватил тряпку и поспешно вытер лужицу, тщательно следя за тем, чтобы на столешнице не осталось разводов. Изумленная Василиса молча следила за его действиями.

– Да, у меня паранойя, – заметив ее взгляд, кивнул Вахтанг. – Я помешан на чистоте, это правда. Видишь ли, когда мы с женой попали в аварию, ее кровь была повсюду. Удар пришелся как раз с ее стороны, и я весь был залит ее кровью. У меня ощущение, что я до сих пор так и не отмылся полностью.

– Последствия шока, – констатировала Вася, которой стало его мучительно жалко, вот просто до слез. – Так бывает, это я тебе как врач говорю. Но это пройдет, обязательно пройдет.

– Время лечит? – он нехорошо, как-то по-волчьи усмехнулся.

– Нет-нет, я понимаю, что тебе трудно это забыть. А эта фраза – она на самом деле совсем дурацкая. Я по бабушке знаю. Сколько лет прошло с момента смерти деда! А она до сих пор так и не оправилась. Любила его сильно.

– «А время – оно не лечит. Оно не заштопывает раны, оно просто закрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений, новых ощущений, жизненного опыта, – вдруг процитировал Вахтанг. – И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает, и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль… и новую жизнь… Время – плохой доктор… Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые… Так и ползем по жизни, как ее израненные солдаты… И с каждым годом на душе все растет и растет количество плохо наложенных повязок…» Это Ремарк, – пояснил он, встретив непонимающий взгляд Василисы. – Эх, ты просто молодая еще, Васенька, и совсем неиспорченная. Потому и повязок на душе у тебя еще нет. Тебе еще не понять.

– Почему же, я понимаю, – тихо ответила она, уязвленная его словами о своем малом жизненном опыте. Ей ужасно захотелось подойти и обнять его, такого ранимого, такого потерянного, невыносимо страдающего от перенесенного горя. Но она не решилась самовольно нарушить установившуюся между ними дистанцию и тихо доела свое остывшее и уже не истекающее соком, как кровью, мясо и залпом допила кроваво-красное же вино в высоком бокале.

Глава 3. Город, ставший чужим

Время все по местам расставит. Ждать только долго.

1945 год

Василий шел по своему родному городу и не узнавал его. Нет, все было на месте. И поддерживающие небо ростральные колонны, и захватывающая дух мощь Казанского собора, и целующий тучи шпиль Адмиралтейства. Петр Первый все так же гарцевал на вздыбленном коне, давя змею, неспешно текла вода в каналах и людской поток по Невскому проспекту. Все было на месте – и все не так.

О блокаде Ленинграда он знал из фронтовых сводок. Письма из родного города прекратились почти сразу. Нет, после того как он вышел из окружения, он получил одно письмо от Генриха Битнера, в котором тот пересылал извещение о гибели Васиных родителей. Его с оказией передали далекие белорусские родственники, своими глазами видевшие, как дом, где остановились Истомины, в одночасье сровняло с землей. Вася знал, что дома его никто не ждет, но, демобилизовавшись, приехал в Ленинград. Куда же еще ему было ехать?

После письма от Генриха, датированного августом 1941 года и полученного Василием только в ноябре, когда Ленинград уже был взят в блокадное кольцо, а сам он приступил к несению службы в новой для него части, больше он от него писем не получал. Жив ли друг, а главное – жива ли Анна? Ответ на этот вопрос нужно было получить в первую очередь. Немного поколебавшись на перекрестке, от которого можно было свернуть налево, к дому, или направо, к Битнерам, он все-таки решил зайти домой и помыться с дороги.