Ольга Тарасевич - Копье Судьбы

Он говорил и смотрел на своих ребят.

У Сереги свитер совсем плох, в комках шерсти.

Витя, похоже, опять кололся, глаза прячет. Надо ему объяснить, что он не прав.

Андрюха нормально так замазал фонарь под глазом, который ему поставил чурка, упрямо прижимавший к груди борсетку. Почти не видно синяка.

Хорошие они все пацаны. Прекрасно понимают: только силой теперь можно очистить Россию от кавказцев. Че, джигиты сами в свои горы и аулы вернутся? Да ни в жизнь, им помочь надо. А то придумали: без объявления войны фактически захватили чужую территорию. И правильно, что теперь им объясняют, кто в русском доме хозяин. Дня не проходит, чтобы в Москве хоть одного «хачика» уму-разуму не учили. Группировок, которые этим занимаются, не сосчитать…

К столику подошел официант, записал заказ.

Егор задумчиво посмотрел на Митю. Почему-то ему казалось, что этот парень расклад понимает верно. И тоже не хочет безучастно смотреть, как исчезает родная страна.

«Надо бы с ним потолковать, – решил Иванов, доставая из кармана пару листков. – Но не сегодня».

– Итак, пацаны, смотрите. Вечером мы будем делать совершенно не то, что обычно. Мы должны пойти вот в эту квартиру. Дверь будет не заперта, и потом…

Глава 2

Через приоткрытое окно фотоателье дразнилась весна. Весело смеялись проходившие мимо студенты, чирикали птицы. Из ближайшего кафе доносилось:

– Ганс, поторапливайся! Выноси на улицу столы и стулья, вечер будет теплым! Да шевелись же ты, надо поспеть к ужину!

От весенних запахов кружится голова. Веет ванилью свежих пирожных из кондитерской, упоительным ароматом кофе.

А воздух! Какой на улице воздух! Вкусный, как прохладная вода горной реки, не надышаться им!

Аккуратные, вымощенные сероватым булыжником улочки Мюнхена стали яркими, окаймлены желто-красными бутонами тюльпанов. Но особенно хороши – Ева посмотрела в окно, на прижавшуюся к стеклу ветку, усыпанную белоснежными цветками, – дурманящие яблони и вишни. Скромные невесты в нежном кружеве лепестков.

В такую погоду, конечно, все мысли об одном – о любви, об алтаре…

«Разумеется, за Отто можно выйти хоть завтра, – подумала Ева, усаживаясь за печатную машинку. Гофман еще с утра ворчал, что ему срочно нужно подготовить письма. – Отто должен понравиться отцу – из хорошей семьи, работящий. Веселый, любезный – и мама тоже будет им очарована. Но я не могу представить его своим мужем! Приятель, партнер по танцам, спутник для походов в кафе или в кино. Но не муж! А вот Ади… То есть мой фюрер. Он просит называть его только так. Говорит, надо даже вдвоем вести себя осмотрительно, чтобы не выдать на людях… Мой фюрер мне действительно начинает нравиться. Хотя вначале я лишь играла с ним. Подумать только – встречаться с мужчиной, который вдвое старше!»

Увидев в окно массивную фигуру начальника, Ева быстро застучала по клавишам. Но Гофман в ателье не вошел, направился вперед по Шелингштрассе, должно быть, в штаб-квартиру партии. Значит, можно еще немного помечтать, насладиться воспоминаниями…

Ади – то есть фюрер – особенный. С ним невольно чувствуешь себя героиней пьесы. Он очень внимательный, такой заботливый и галантный! Дарит шоколад, цветы, маленькие сувениры. Запомнил ее любимые блюда и вина, обожает шутить, изящно целует руку… А даже если бы и не столь приятные чувства возникали – все одно бежала бы к нему. Что-то есть в нем настолько притягательное, и противиться бесполезно, все равно не устоишь.

Нет, естественно, это не любовь. Гипноз, радость, забавная игра. Не любовь. Но фюрер манит, интригует. А как возбуждающе интересны его легкая отстраненность, частое отсутствие! После долгой разлуки летишь на свидание с Гитлером со всех ног. Даже мурашки покалывают кожу от предвкушения встречи. Это, конечно, не Отто, который целыми днями возле ателье прохаживается! Вот за фюрера, пожалуй, можно выйти замуж. Он, правда, как-то сказал:

– Я женат на Германии.

Но это, конечно, шутка. Не с Германией же он ходит в оперу и кино, сидит за столиком кафе! Кстати, о кафе. Следить за фигурой рядом с фюрером нет никакой возможности. Обожает пирожные с жирным кремом, может съесть пять штук за вечер. И требует, чтобы все вокруг тоже поглощали сладкое. Как тут избавишься от животика и пухлых щек…

Мелодичный звук колокольчика испугал Еву.

Гофман? А работа еще не готова, сейчас посыплются упреки!

Но в ту же секунду она с облегчением вздохнула. Посетитель. Не начальник. Очень хорошо!

Пулей выскочила из-за скучной трескучей машинки.

– Желаете сфотографироваться? – Ева оценивающе прищурила голубые глаза. Пожалуй, посетителя можно снимать и в профиль, и анфас: правильные волевые черты, выразительный взгляд, твердый подбородок. – Вы можете посмотреть альбом с образцами, выбрать фон и размер!

– Мне нужно с вами побеседовать.

Незнакомец говорил спокойным, низким, приятным голосом. Но в его взгляде появилось что-то такое, отчего радостное настроение как рукой сняло. И предчувствие беды сдавило грудь.

– Взгляните, это Гели.

Он протянул небольшой снимок. С него натянуто улыбалась полная брюнетка.

«Надо было по-другому выставить свет, – подумала Ева, изучая изображение. – Тогда лицо выглядело бы не таким массивным».

– Это Гели, племянница Адольфа Гитлера, – уточнил мужчина. – А вы меня разве не узнали? Один раз я подвозил вас домой, я – водитель.

Ева развела руками. Обычно Ади никогда не предлагал ей воспользоваться его «Мерседесом», который уже знает, кажется, полгорода. Только однажды, поздним зябким вечером, когда шел сильный дождь, фюрер разрешил добраться на автомобиле до соседней с ее домом улицы. Черный лак, сверкающие серебряные ручки, веточка жасмина в вазочке, плотный кожаный верх, в который звонко барабанили капли, – глаза разбегались, где уж тут запомнить лицо шофера.

– Меня зовут Эмиль Морис. Фюрер часто говорил, что хочет выдать племянницу замуж за достойного мужчину. Я много работаю, получу хорошее наследство, горячо поддерживаю национал-социалистическую партию. И люблю Гели больше жизни, наши чувства взаимны, и…

Приоткрыв от любопытства рот, с пылающими щеками слушала Ева водителя Гитлера. До чего же интересны такие истории – про любовь, намерения скорее пожениться! Конечно, дочь сводной сестры фюрера – не красавица. Но главное – чтобы она нашла свое счастье, а Эмиль этот, кажется, настроен серьезно, даже носит с собой фотографию девушки! Как это мило и романтично!

За любопытством пришла боль. Не церемонясь, пырнула острым ножом прямо в сердце.

Гитлер не выдал Гели за Мориса, потому что сам любит племянницу.

Он. Любит. Гели.

Поселил ее в своей квартире на Принцрегентштрассе, распорядился, чтобы Борман обеспечил для девушки охрану. Никуда ее не отпускает. Лично сопровождает на уроки вокала, ездит с ней на пикники.

Да, конечно: это любовь!

С его-то занятостью – на уроки.

С его-то отвращением к паркам и озерам – на пикники. Да Ади же не выносит природу, ненавидит купаться. Никто никогда не видел его в купальном костюме, он может только пройтись по берегу и помочить в воде ноги, и на лице его появляется брезгливое выражение. И вот ради своей племянницы он плюет на собственные привычки и предпочтения!

Любовь. Любовь к Гели…

«Зачем же он приходит ко мне? – Ева сглотнула подступивший к горлу комок и уставилась в потолок, стараясь сдержать закипающие горькие слезы. – И говорит добрые слова, и ласково смотрит, и дарит подарки. Зачем?! Наверное, чтобы Гели ревновала. Точно! Как же он сходит по ней с ума! А я… я ничего для него не значу…»

– Ева, вы понимаете, – Эмиль накрыл ее руку своей широкой ладонью, – через несколько лет фюрер может получить пост рейхсканцлера. Для вас это тоже уникальный шанс! Вы можете стать женой такого человека, понимаете? А мне нужна Гели, никто ее не заменит. Нам надо объединить усилия, мы союзники, и цели наши совпадают. Вы слышите меня?!

Она послушно кивала, соглашалась. Зачем-то обещала написать девушке письмо с просьбой оставить Ади в покое – как будто бы оно могло исправить эту ужасную ситуацию.

Рейхсканцлер, власть, политика. Влияние, положение.

Если бы Эмиль только знал, как мало значит для нее все это. А очень дорого, безумно важно – уставшее лицо фюрера, его чарующие глаза.

Глаза-глаза-глаза.

Пропасть, омут. Других таких не найти! Нет сил думать о том, что они смотрят на другую женщину, что их целуют другие губы.

Нет сил думать – и не надо, ни к чему травить себе душу. Да это же очевидно: Ади просто запутался. Он поймет и сделает правильный выбор. Придется только очень постараться, позаботиться о том, чтобы толстая брюнетка с квадратной челюстью исчезла из жизни фюрера.

И Ева старалась.

Остригла пепельно-русые волосы, которые спускались ниже плеч, сделала короткую, как у Гели, стрижку. Стала носить вульгарные платья с глубоким вырезом, которые за стойкой фотоателье смотрелись неуместно. Начальник, вечно ворчащий по поводу и без, впрочем, не сделал на этот счет ни единого замечания, интуитивно все угадав.