Джулия Хиберлин - Тайны прошлого

Мы закончили беседу, договорившись встретиться на ранчо в середине дня, с куриными КРБ и утверждением мира. «КРБ» — это куриные рубленые бифштексы.

Я провела двадцать потрясающих минут, подставив спину шикарному водному массажеру в душе, эквиваленту сильных мужских рук, которые разминают тебе мышцы, не требуя ничего взамен.

И пока я вытиралась, мой мозг, до сих пор без устали работающий, выдал очередную картинку. Мама выдергивает сорняки в саду, напевая себе под нос грустную блюзовую песню, которая странно чужда и яркому дню, и мелиссе, и кориандру у ее колен — самым радостным из растений. И все же мелодия чудесна. Она завораживает. Мне лет тринадцать, и я стою в паре метров от мамы, нарезая сирень для милых саше, которые бабушка любит укладывать в ящички с бельем.

Когда я спросила, мама рассказала мне, что это песня Этель Уотерс, классика двадцатых годов. Она сказала, что ее мама пела ей эту песню, когда она сама была маленькой. Мама почти не говорила о своей матери, и те несколько слов, крошечный лучик света, стали редким подарком.

Странная колыбельная, подумала я. Больше похожая на оплакивание.

Разве слезы в моих глазах не говорят тебе ни о чем?

Вскоре после того, как у мамы диагностировали болезнь Альцгеймера, я стала одержима всеми версиями композиции «Am I Blue». Элла Фитцджеральд, Линда Ронстадт, Рэй Чарльз, Бэтт Мидлер, Вилли Нельсон. Тогда казалось, что мне просто не хватает той мамы, которая помнила все слова, я будто надеялась поймать ее голос, записать в память, как на диктофон, чтобы снова услышать его в своей голове.

Но теперь я подумала, а возможно ли, что в свои тринадцать лет я подсознательно уже чуяла — что-то не так. И песня была подсказкой.

Холодный палец страха пробрался под толстый махровый халат, собственность отеля. Я вздрогнула. Посмотрела в зеркало и велела себе собраться, расчесывая пальцами мокрые пряди волос, спускавшиеся до середины спины.

Я никогда не верила в каскады, выстриженные челки и утюжки для выравнивания. Я просто мыла волосы. Расчесывала. И позволяла сохнуть на воздухе.

Я стригла свои волосы только один раз, три года назад, подарив их маленькой девочке по имени Дарси. В ее случае «А» означало алопеция, облысение. Она приехала на ранчо в жутком искусственном парике, с эмоциональными шрамами, которые на твоем сердце могут оставить только другие двенадцатилетние мальчишки и девчонки. Дарси больше всего на свете любила лошадей. А на втором месте после лошадей стояли мои волосы. Когда она уезжала, местный парикмахер состриг сорок сантиметров моего «добра». Я положила отрезанные волосы в пакет в качестве прощального подарка, что звучит странно, но на самом деле странным не являлось.

Майра, моя хорошая подруга, работавшая психологом на нашем ранчо, позже затащила меня к себе.

— Это не по протоколу, — сказала она.

— Думаешь, это было неправильно?

— Не знаю. Но, Томми, меня беспокоит не Дарси. И не другие дети. У тебя здесь самый высокий процент эффективности. Я не просто так отдаю тебе самых сложных детей. И именно о тебе я сейчас беспокоюсь. Ты слишком глубоко ныряешь. И я боюсь, что в следующий раз ты можешь отрезать себе нечто такое, отчего потечет кровь.

Я не была уверена, метафора это или нет.

— Я просто не знаю другого способа, — возразила я. — И я всегда отпускаю этих ребят.

— Ты позволяешь им уйти, Томми. Но ты никогда их не отпускаешь.

Я подхватила джинсы с пола у кровати, где оставила их прошлой ночью, понюхала подмышки персиковой футболки, которую взяла напрокат у Сэди, потому что в моем чемодане закончилась чистая одежда, нашла под кроватью бюстгальтер, откопала там же один ботинок… Второй нашла у двери.

Быстро оделась и проверила пистолет в сумочке.

Оружие не казалось мне лишним даже при свете дня. А потом я позвонила вниз и попросила вызвать такси, которое отвезет меня обратно к папиному пикапу в Стокъярдс. Виктор, как я помнила, сегодня обедает с одинокой мамочкой, с которой познакомился онлайн.

Глава 5

Я решила подниматься по лестнице, потому что все журналы советуют так поступать.

Те же самые журналы советуют никогда не заходить в крытые парковочные помещения в одиночку, даже при свете дня.

Позже, вспоминая о происшедшем, я размышляла, что же защекотало мне шею — пот или интуиция, когда я сделала первый шаг. Я не из тех женщин, которые ходят, зажав ключи в кулаке на манер кастета, и готовы дать отпор возможным насильникам, но я все же осторожнее обычных людей, а моя паранойя зашкалила еще восемнадцать часов назад.

Мой отец был последним из многовековой линии федеральных маршалов, солдат, хранителей закона Дикого Запада. Один из наших предков, по легенде, пристрелил самого Клайда Бэрроу. Мой покойный дедушка — ветеран двух войн, шериф округа Вайс, фанатично обучал нас с Сэди стрельбе по мишеням и рукопашному бою — каждое воскресенье, когда бабушка ложилась подремать после обеда. Рукопашная в основном состояла из хихиканья и выбивания соломы из паха самодельного чучела, которое мы пинали по кругу вокруг батута. В данном случае главной целью дедушки было развить в нас уверенность в себе, и это сработало. Так что интимные места парней никогда нас особо не пугали.

На середине второго лестничного пролета, ведущего в гараж, я услышала над головой голоса. Симфонию приглушенных голосов, вибрирующих ударов и отрывистых стонов. Кого-то избивали.

И куда мне идти? Вверх? Вниз? Герой я или нет? Сердце заработало так, словно я уже пять минут шагала по беговой дорожке, настроенной на ускорение.

Возможно, у меня просто разыгралось воображение? Да. Наверняка это всего лишь бригада строителей. Или туристы. Ну разве плохие парни станут чудить воскресным утром посреди туристического рая, известного своей дорогой одеждой в стиле вестерн, седлами на барных стульях и рестораном, в котором Дж. Р. Ивинг ел свои любимые сырые стейки?

Пот ручейками стекал у меня по груди, по шее, по спине.

Не смей, не смей, НЕ СМЕЙ поддаваться панике.

Я шептала себе эти слова, словно мантру, будто они действительно могли мне помочь, а сама стягивала ботинки и медленно, осторожно поднималась по лестнице, стараясь не наступить на осколки пивных бутылок. Дверь, выходящая на площадку третьего этажа, была открыта, что делало меня отличной мишенью, так что я опустилась на четвереньки и тут же попала коленом на пятисантиметровый осколок стекла. Я вытащила его, не думая, вздрогнула, почувствовала, как намокают от крови мои любимые джинсы.

Туристы.

Я взмокла от пота. На лестнице не было вентиляции, и температура поднялась градусов до сорока. Бетонные плиты спасали от прямых солнечных лучей, пропуская только тонкие полоски света. Глаза целую секунду привыкали к полутьме. Папин пикап стоял в двадцати футах от меня, там же, где я вчера его оставила.

На этом этаже было припарковано всего с десяток машин, между которыми зияло страшноватое открытое пространство.

Это важное замечание, потому что действо разворачивалось в дальнем углу гаража, машин через семь от меня.

Трое людей. Двое стоят, их лица скрыты в тени под широкополыми ковбойскими шляпами. Третий на полу, осел, как тряпичная кукла, под ударами. Пока что никто из них не смотрел в мою сторону.

Я дважды моргнула, не в силах поверить, что действительно это вижу.

Сегодня рубашка-поло на нем была расцвечена под Карибы.

Какого дьявола Джек Смит позабыл у моего пикапа? Решил меня выследить? Довольно эгоистичная реакция с моей стороны, поскольку тем бедолагой на полу оказался именно он. Я отступила назад, на лестницу, сбежала на середину пролета и набрала 911.

— Помогите, — прошептала я. — Парня забивают до смерти. Третий этаж. Стоянка Стокъярдс.

— Мадам, вы хотите сообщить об избиении? — Я слышала шорох клавиатуры.

Я нажала «отбой».

Вполне логично было бы спуститься по лестнице и выйти обратно на солнышко. Больше всего мне хотелось оставить Джека Смита самостоятельно разбираться с его проблемами, в частности, потому, что эти двое парней вполне могли сейчас оказывать мне услугу. Но глухой удар тяжелого ботинка по мягкой плоти напомнил мне о старике из Пондера, который раньше прилюдно избивал свою собаку.

Один из незнакомцев продолжал пинать Джека, второй прислонился к машине, скрестив на груди руки. Стоны Джека прекратились, движения тела стали рефлекторными, он уже не защищался. Плохо.

Я выхватила из сумочки ключи, глубоко вдохнула и, пригибаясь, хромая и подпрыгивая, перебежала к пассажирскому сиденью моего пикапа. Опустилась коленями на бетонный пол, чтобы вставить ключ в скважину. С тем же успехом я могла вогнать перочинный нож в мое многострадальное колено. Потребовалась вся моя сила воли, чтобы не заорать.