Опасная профессия - Кирилл Николаевич Берендеев
Но вот дальнейшее заставило обоих злоумышленников снова объединиться. Только в ужасе. В одной руке у Копейкина обнаружилась та самая марка, ее, кроху, заключенную в поблескивавший полиэтилен, трудно было не опознать даже с такого расстояния. А вот в другой находились ножницы, лезвиями своими уже взрезавшими пакет.
– Ты что творишь, гад?! – взревел и Алтынин, немедля позабыв про недруга и так же направляя ствол в сторону медвежатника. – Прекрати немедля, кому сказал!
– И не подумаю, – отрезал Влас. – Оба хороши, с песочницы никак не уйметесь, меня в свое противостояние втравили, будто я кукла ваша. Давайте валите из моих пенат, чтоб духу больше никогда не было, и дорогу забудьте. А не сделаете, сейчас же порежу вашу унику в конфетти. Понятно излагаю?
Оба кивнули синхронно, стволы качнулись, но остались по-прежнему направленными в грудь медвежатника.
– Тронешь хоть пальцем, проблем не оберешься, – не слишком уверенно произнес Алтынин.
– Это не твоя ценность, а моя, не забывай! – рявкнул Рублев. – Прекрати этот балаган. А ты ну-ка подкинь марку мне.
– Ну, уж нет, это моя марка, – спохватился Алтынин.
– Порежу, – лезвия ножниц сдвинулись с мест примерно на миллиметр. Рублев явственно вздрогнул, дуло начало опускаться и наконец, уставилось в пол.
– И ты бросай ствол, – обратился Копейкин к Алтынину. Тот покачал головой, но не слишком решительно, а после паузы стал опускать оружие. Наконец, оба бросили пистолеты на пол, а затем откинули их в дальний угол.
– Теперь марш на выход! – холодно приказал медвежатник обоим. – Марку пришлю тому, кто раньше другого покинет здание.
Оба даже не заворчали, услышав это смехотворное предупреждение, напротив, бодро направились к распахнутым дверям подвала. Подкоп этот был построен еще во времена возведения самого здания и соседних, когда-то здесь располагался бойлер, дающий всему дому щедрое отопление, но после свержения Советской власти новый владелец жилья решил все переустроить и оборудовать въезд из бокового тупичка в хорошо замаскированный гараж. Этим обстоятельством Копейкин и руководствовался, когда вселялся в дом.
В проеме гаражных ворот вдруг обнаружился курьер, зачем-то вернувшийся. Не обратив внимания на крепких мужиков, перших на него напропалую, протиснулся мимо и, обогнув броневик, произнес:
– Забыли заплатить за конвертики, пожалуйста, еще сорок рублей.
Копейкин машинально отпустил марку, потянувшись за кошельком. Этим обстоятельством тотчас же воспользовались оба противника. Синхронно издав вопль: «Держи гада!», они бросились на Власа…
– Что же ты сотворил, гад! – едва слышно повторил Рублев, опускаясь на пол, но не в силах смотреть на лежавшие подле ног идеально равные кусочки бумаги. – Что же сотворил…
– Что вы сотворили, идиоты, – коротко поправил Копейкин, впрочем, сам не сильно довольный случившимся. Во время потасовки удержать ножницы в стороне от марки и двух дюжих мужиков он оказался не в состоянии. В итоге, лезвия щелкнули, разрубив Тифлисскую унику надвое.
– Теперь она всю ценность потеряла. А я на аукционе хотел выставить. Соломон чертов.
– Так тебе и надо, паразиту, – отрезал Алтынин, собирая куски бесценной марки, но не получая при этом никаких тычков и не слыша протестов оппонента. – Нечего было устраивать сыр-бор.
– Ты забыл? Это моя марка! Моя! – внезапно ожил Рублев. И глянув на соперника снова, вдруг взял паузу и затем холодно заметил. – Да подавись ты ей, паразит, провались только. Глаза б тебя не видели.
– И не увидят, обещаю. На, держи, – он протянул противнику куски. – Мне она теперь без надобности.
– Ишь ты, благотворитель, реституцией занялся. Отдай вору своему, пусть подавится.
Алтынин посмотрел на противника, затем на Власа. И кивнул:
– И то верно. Держи, склеишь, сможешь хоть за десятину продать. Как раз столько я тебе за сейф обещал. Теперь в расчете.
Алтынин протянул Копейкину разрезанную марку и, развернувшись, медленно двинулся вслед за Рублевым на выход.
– Броневик не забудьте, мне он тут на фиг не упал! – крикнул Копейкин, подбирая марку и разглядывая внимательней ее состояние. На десятину тоже вряд ли потянет, еще и измялась во время тычков и пинков.
Заядлые оппоненты сели в бронемашину, похлопали дверями и отправились восвояси.
Коллекция Фаберже
Известный на весь город, но ни разу не сидевший вор-рецидивист Влас Копейкин вот уже добрую неделю пытался удумать, как ему заполучить известную на всю Сибирь, коллекцию пасхальных яиц работы мастера Фаберже и его учеников. Точнее сказать, одного из учеников, а именно, его сына Агафона. Всего коллекция насчитывала пять экземпляров, а еще несколько сотен редких и особо ценных марок, ведь, Агафон Фаберже был еще и страстным филателистом. Но до сей поры ни один из довольно внушительного перечня домушников, грабителей, медвежатников и просто гопников, у нынешнего владельца стащить не пытался. Хотя в его собрании имелась уникальная «Тифлисская марка», самый дорогой почтовый знак Российской империи. Недавно проданный экземпляр такой ушел с молотка почти за миллион евро. И где желающие обзавестись оной? Увы, но все взоры были обращены именно к яйцам Фаберже. Увы и для самого Рублева, ведь его столько раз пытались обчистить, он и со счета сбился. А потому, не мудрствуя лукаво, не столь давно отправил свои ценности на хранение в банк «Прогресс», находившийся, будто в насмешку, в двадцати шагах от тайной резиденции Копейкина. И теперь Влас ломал голову, как выполнить заказ своего нового нанимателя и извлечь из депозитария пять яиц Петера Карла и Агафона Фаберже и без последствий для себя и окружающих, доставить их домой к Алтынину. Именно он, известный в городе благотворитель и самый щедрый скупщик чужих долгов, имевший самую мощную в городе коллекторскую службу, решил покуситься на депозитарий исключительной надежности. Копейкину на днях удалось в этом убедиться самолично.
Головное отделение, располагавшееся на окраине города, охраняла хитрющая израильская система безопасности, по своим тактико-техническим характеристикам схожая с комплексом противовоздушной обороны страны «Железный купол», да, кажется, оттуда и взятая. В нее входили сигнализация, опоясывавшая банк вдоль и поперек, датчики температуры, влажности и давления, а плюс к этому специально обученная охрана, поднимавшаяся по тревоге и валявшая всякому, посмевшему вломиться, что втихую, что в наглую рожу, в «Прогресс». Всего таких случаев было два, оба в других отделениях, но это не отменяло главного, той самой надежности, которой кичился банк. Зла у Власа на него не хватало.
Особенно сейчас, когда он в сотый раз перелопатил все имевшиеся в его распоряжении данные о безопасности и убедился, что проще въехать туда на танке, так будет хоть небольшой, но шанс достучаться до хранилища.
Копейкин сидел в подвале дома, размышлял и под это дело уговаривал бутылку «Исповеди грешницы». Когда дело дошло до трех четвертей опустошения, в стену возле столика неожиданно поскреблись. Влас ошеломленно отпрянул, покосившись на бутылку – видимо, пора заканчивать с исповедью и отправляться на боковую. Однако, шорохи и скрежеты в толще земли продолжались, невзирая на изгнанный из крови алкоголь. Копейкин почесал лоб, но ничего не придумал, вроде коммуникаций возле его дома не было, тем более таких, где мог бы повернуться хотя б младенец. Да и время для оных неурочное. Он проковырял пальцем дырочку в кирпичной кладке подвала и заметил слабый свет, сочившийся из отверстия. Влас сгонял к себе в кабинет, достал крохотную камеру, аккурат под размер дырки и вставив оную в отверстие, подключил к ноутбуку, делая запись. А сам отправился на боковую.
Какого было его утреннее удивление, когда Влас узнал, чем именно занимаются тайные рабочие возле его дома. Оказывается они копали подземный ход, да не куда-то, а именно в депозитарий «Прогресса», который сам медвежатник вот уже сколько дней пытался расколоть. Работало четверо, двое – Дрищ и Тоща – копали и вывозили мусор, третий, по прозвищу Бугай, ставил подпорки, четвертый, Амбал – управлял, работая в депозитарии, где раздавал ключи от пустых ячеек. Теперь Копейкину стало понятно, с чего эта четверка стала прокапывать длиннющий, через всю площадь и часть улицы, тоннель к хранилищу. Как
