Шантажистка - Пирсон Кит А.

— Ты хочешь сказать, что мы вчера отмораживали яйца на той квартире, а они знали об этом? — ахает он.

— Именно так, — киваю я.

Делаю себе мысленную заметку удалить приложение и перехожу к следующему вопросу.

— Что за женщина притворялась в Сандауне Сьюзан Дэвис?

— Ах, вы и это знаете? — Для нее это явно неожиданность.

— Да, хотя причина, по который ты отправила нас охотиться за призраками на остров Уайт, нам неизвестна. Так кто эта женщина?

— Наша тетка, по отцовской линии, — неохотно признается Роза. — Она была в долгу перед Эми, вот и согласилась сыграть. По правде говоря, ее и без этого не составило бы труда уговорить. Она же знала историю, как нас вышвырнули из Хансворт-Холла.

Неудивительно, что лже-Сьюзан оказала нам такой холодный прием. Впрочем, на общем фоне бессмысленная поездка в такую даль обернулась отнюдь не самым скверным, что подстроили шантажистки.

— Лично мне затея представлялась глупостью, — продолжает секретарша. — Но поскольку вам пришло в голову отыскать Сьюзан Дэвис, Эми забеспокоилась, что вы узнаете о смерти матери вашей сестры и тогда захотите отыскать других членов ее семьи. Слишком многое стояло на кону, вот она и решила направить вас в тупик.

— И у нее это здорово получилось, — бурчит Клемент. — Почему твоя мать носит фамилию Дуглас? — продолжаю я допрос.

— Это ее девичья фамилия. Когда отец… умер… ей захотелось избавиться от его фамилии.

Больше вопросов у меня не остается, и я задумываюсь. Истина наконец-то восторжествовала — и какая истина! Если бы не прискорбные обстоятельства, я бы, пожалуй, даже восхитился замыслом сестер. Впрочем, как часто это и бывает, их подвела жадность. Скорее всего, ограничься они лишь вымогательством денег за содержимое шкатулки, я бы им уступил. Однако теперь Розе придется расплачиваться за неуемный аппетит Эми.

— Затея у вас была блестящая, не могу не признать, — наконец произношу я. — Но теперь с ней покончено, и мне нужно решить, как поступить с тобой.

У Клемента имеется собственное предложение:

— Да чего там, сдай ее в полицию, и мы как раз успеем к открытию «Фицджеральда».

Что ж, обе составляющие его плана представляются мне весьма дельными.

— Согласен.

— Подождите, — вмешивается Роза.

— Можешь не утруждать себя. Я не передумаю.

— Я знаю и вовсе не пытаюсь вас переубедить. Наказания я заслуживаю, но могу я сначала задать вам один вопрос?

— Один вопрос можешь.

— Вы серьезно говорили про помощь маме?

— Несмотря на совершенное тобой и Эми, я обязан вашей матери за присмотр за отцом, а также в качестве компенсации за то, как с ней обошлись при выселении из Хансворт-Холла.

— Спасибо. — На лице женщины появляется слабая улыбка. — В благодарность у меня имеется кое-что, по праву принадлежащее вам.

Роза достает из сумочки белый конверт и вручает мне.

— Это тоже находилось в шкатулке вашего отца, — поясняет она.

Открываю конверт с опаской — кто его знает, что за новые омерзительные откровения меня поджидают, — и извлекаю из него лист знакомой веленевой бумаги.

— Это вторая страница письма. Которую Эми решила не показывать вам.

— Почему?

— Прочитайте и поймете.

Разворачиваю листок. Еще четыре абзаца каракулей моего отца, написанных целых восемнадцать лет назад:

Ребенка, твою сестру, зовут Габриэлла Дэвис, и сейчас ей около двенадцати лет. Насколько мне известно, она по-прежнему живет со Сьюзан и ее мужем, Кеннетом. Им принадлежит «Дом у ручья» в деревушке под названием Кранли, что под Гилфордом.

Сьюзан и Кеннет многие годы пытались завести ребенка, но безуспешно. Кеннет, несомненно, как человек и как муж оказался гораздо достойнее меня. Зная о неверности жены, он согласился растить Габриэллу как собственную дочь. Единственным его условием было, чтобы я не поддерживал с ней никаких отношений. К своему стыду, я без возражений согласился и лишь выплатил некоторую сумму для очистки совести. За исключением одного-единственного снимка, что я прикладываю к письму, твою сестру я никогда не видел. И сейчас мне очень больно, что никогда уже и не увижу.

В то время — поверь мне, сын! — я искренне верил, будто поступаю так ради блага всех причастных. Время доказало мою неправоту. Однако исправлять ошибку, увы, уже поздно. Надеюсь, ты найдешь в себе силы простить меня и попросить за меня прощения. Я бы упокоился с миром, если б знал, что однажды ты и Габриэлла сможете установить отношения, которых я вас так запросто лишил.

С сожалением вынужден сообщить, что уже ощущаю угасание своего сознания. Срок мой подходит к концу. Я бы еще многое мог написать, но знай, что я всегда гордился тобой. И всегда буду. Будь сильным, и следуй собственным путем, ибо мой того не стоит.

Благослови тебя Господь, сын.

С любовью, твой отец

В третий раз за утро мне на глаза наворачиваются слезы. Возможно, прочитай я это письмо в двадцатичетырехлетнем возрасте, жизнь моя сложилась бы по-другому. Вот только что теперь-то плакать?

— Что там, Билл? — волнуется Клемент.

— Прочитай сам. — Я протягиваю ему листок. Затем вновь обращаюсь к Розе: — Почему ты сохранила эту страницу? Ведь ты должна была понимать, что, если бы о ней стало известно, замыслу твоей сестры пришел бы конец.

— Разумеется, поэтому-то она и выбросила эту часть письма в мусор. А я тайком достала листок.

— Ты не ответила на мой вопрос, Роза. Почему ты сохранила эту страницу?

— Потому что знала, что в конечном счете план Эми провалится и однажды мне придется отвечать перед вами. Это мое единственное средство доказать вам, что я не такая, как она.

— Возможно, и не такая, но ты все равно ведь соучастница.

— Я этого не отрицаю. И не снимаю с себя вину. Но вы должны понять Эми, чтобы разобраться, почему я стала ее соучастницей.

— Совершенно не испытываю желания понимать твою сестру. Она — сущее воплощение зла.

— Она вовсе не зло, Уильям. Она тоже жертва.

— Да что ты? — фыркаю я. — Что-то не верится.

Роза молчит, однако что-то подсказывает мне, что у нее припасено еще одно откровение.

— Ну так?

Женщина крепко жмурится и делает глубокий вздох.

— Ладно, — произносит она наконец. — До того, как мама стала работать в Хансворт-Холле, мы были обычной семьей и жили обычной жизнью. Как я считала… Оказалось, мой отец годами насиловал Эми, и однажды она… Однажды она просто не выдержала. Как-то вечером он прокрался в ее спальню, только на этот раз она его поджидала. Спряталась за дверью и ударила его в спину ножом. Одиннадцать раз. Он умер еще до приезда скорой помощи.

— Боже.

— Без дохода отца дом у нас изъяли за долги, и потому маме и пришлось устроиться сиделкой к вашему отцу. Нам просто надо было где-то жить. Эми несколько лет лечилась, вот только оказалось уже поздно. И мы с мамой усвоили, что, если потакать Эми, жить становится несколько проще. Звучит глупо, но мы боялись… Мы боимся ее.

Я даже не знаю, что и сказать. Клемент, однако, высказывается:

— Трагично. Извращенно, но трагично.

— Как я и говорила, — продолжает Роза, — это не оправдание, а объяснение. Я вовсе не защищаю поступки Эми… То есть наши поступки.

Какое бы сочувствие я теперь ни испытывал к Эми и уж, несомненно, к Розе, это все же не отражается на моей жажде правосудия. Если бы Клемент не настоял вернуться в Хаунслоу — и, коли на то пошло, если бы я не закрыл глаза на бредовость его заявлений, — я бы уже как пить дать сидел за решеткой.

— Роза, мне очень жаль. Несомненно, тебе через многое довелось пройти, но ты ведь понимаешь, что я не могу просто закрыть глаза на случившееся.

— Понимаю. Дайте мне попрощаться с мамой, и я сама сдамся полиции.

Я смотрю на Клемента. Он пожимает плечами.

— Даю тебе время до двух часов. Если к тому времени ты не признаешься во всем полиции, я откажусь от своего обещания помочь твоей матери.