Таинственная четверка - Татьяна Викторовна Полякова
– Хотите с ней увидеться?
Вадим решил, что обойдемся, и я с ним согласилась.
Покидая поселок, мы обратили внимание на парнишку, который шел по обочине дороги со стороны реки. Судя по всему, с рыбалки, вряд ли удачной, ничего, кроме удочки в руках, у него не было. Парня я узнала сразу, это его мы видели возле могилы Иры Краско.
– Останови, – попросила я Вадима.
Парень равнодушно взглянул на нас и пошел дальше, а я припустилась за ним.
– Подожди!
Он замер и теперь хмуро меня разглядывал.
– Ты с Ирой дружил, да? С Ирой Краско?
– А вам-то что?
Вадим хотел выйти из машины, но я сделала ему знак оставаться на месте.
– Я видела тебя на кладбище. Вот и захотела поговорить.
– О чем?
– Об Ире. Какой она была?
– Занозой, – отводя взгляд, вдруг сказал он.
– Занозой?
– Ага. Последнее слово всегда за ней, и все такое… А еще глазастая. Все заметит и все обсмеет.
– Доставалось от нее?
– По полной.
Я кивнула на поваленное дерево неподалеку, мы подошли к нему и сели.
– Мы тут в гостях были… – начала объяснять я, он кивнул.
– Вас Ключников нанял. Из-за Насти, точнее, из-за Изольды, ей же камнем по башке кто-то зазвездил.
– Тебя как зовут?
– Данилой. Мы с Ирой не дружили, – глядя куда-то вдаль, сказал он. – Даже наоборот, однажды подрались. Я ей нос разбил, ее предки скандалить приходили.
– Не обидишься, если я спрошу? Ты ее любил?
Он пожал плечами.
– Не знаю. Она утонула, и… как-то пусто стало. Наверное, любил. Я ее в то утро видел. Не знал, что в последний раз. Ну и знал бы… что с того? Ничего бы не изменилось. Или изменилось?
– Трудно сказать.
– Ага.
– Она была с подругами?
– Нет. Одна, то есть с отцом Изольды. Недалеко от клуба, возле детской площадки.
– Они разговаривали?
– Ругались. Изольдин батя тряс ее и вопил: «Не смей никому говорить!»
– Что говорить? – нахмурилась я.
– Почем я знаю… но он здорово злился, багровый весь, а она испугалась. Я за кустами был и хотел выйти, но он ее толкнул и пошел к дороге. А она к дому побежала.
– Довольно странно, да? Чего она не должна была говорить и кому?
– Я полицейским все рассказал, – повернулся ко мне Данила. – Они по поселку ходили, вопросы всякие задавали. Кто с Гошей дружил, и все такое… Я и рассказал про Иру, про то, что утонула, про то, как отец Изольды на нее орал. Мать теперь ругается: зря, говорит, неприятности себе и Стрешневу. Если он ничего плохого не делал, с какой стати ему ментов бояться? Ира, она… была уже… взрослой… – Он вдруг покраснел, а я поняла, что ему не дает покоя.
– У нее был мужчина?
– Она сама хвалилась, я слышал, как она с девками разговаривала.
– И называла имя?
– Не… но и так все знали. Она же с этим придурочным Гошей.
– Почему придурочным?
– Потому. То волосы в синий цвет выкрасит, то наголо побреется. Ире он нравился. Но возле клуба я подумал… вдруг этот мужик – Стрешнев… В полиции, по-моему, так же подумали. Может, мать права? И зря я…
– Они разберутся, – как могла, утешила я и, помедлив, спросила: – Ира была лучшей подругой Изольды?
– Ну, они вчетвером дружили, учились в городе. Ни на кого внимания не обращали. Не считая Гоши. Но Ира больше с Тоней, а Изольда с Настей. Они ж здесь всем заправляли. То есть отцы их. А Ира с Тонькой попроще, не так нос задирали, предки у них победнее… Изольду вообще все ненавидят. И то, что камнем долбанули, неудивительно, жалко только один раз.
– Ты знал, что они в доме Ситникова собираются?
– Ага. Но никому не говорил.
– Из-за Иры?
– Да. Из-за нее. Мне ее убить хотелось. Из-за всех этих кошек и собак… Из-за того, что она не такая… нехорошая… а все равно мне нравилась. Почему так? Ты знаешь, что человек плохой, и все равно к нему тянет.
«Очень своевременный вопрос, – с печалью подумала я. – Не жди, парень, что я на него отвечу. Сама не знаю».
Мы еще посидели немного, глядя на облака, плывущие на горизонте, я поднялась и, простившись с ним, пошла к машине. А он так и остался сидеть, наверное, пытался самому себе ответить на вопросы, даже не догадываясь: чтобы найти ответы, и целой жизни бывает мало.
Когда мы вернулись, Бергмана дома не оказалось. К некоторому удивлению, Димки тоже. Вадим с кем-то минут пять болтал по телефону, после чего сказал:
– Я отъеду на полчасика. Если Максимильян вернется раньше, скажи: у меня дело чрезвычайной важности.
– А на самом деле?
– На самом деле – ерунда. Но приятная.
Он ушел, оставив меня в библиотеке, куда я забрела с желанием максимально приятно скоротать время. Внизу Лионелла героически боролась с пылью, я слышала, как работает пылесос. Этаж был в моем распоряжении. Эта мысль явилась и больше не отпускала. Я вышла в коридор и неторопливо направилась к кабинету Бергмана. Если меня там застукают, придумать предлог будет нелегко. Непременно застукают, в кабинете видеокамеры. Почти наверняка включены. Почему бы не обойтись без предлога? В конце концов, Максимильян не раз повторял: дом в моем распоряжении.
Набрав в грудь воздуха, я толкнула дверь кабинета. Тяжелые портьеры были задернуты, и комната тонула в полумраке. Я вошла, прикрыла дверь, ища взглядом видеокамеры, решительно приблизилась к столу. Включила настольную лампу, теперь столешницу красного дерева заливал свет. Я села в кресло Бергмана и потянула на себя верхний ящик, с опозданием подумав: он, вероятнее всего, заперт. Так и оказалось. Я досадливо выругалась. Все глупости, что я успела натворить, совершенно напрасны. Куда Максимильян прячет ключ? Прикрыла глаза, попыталась сосредоточиться. И почти сразу увидела Бергмана. Вот он запирает ящик, встает, направляется к шкафам напротив… Я повторила его путь. Протянула руку, как он в моем видении. На полке фигурка смешной обезьянки, державшей связку бананов на подносе. Ключ лежал там. Схватив его, я вернулась к столу, вставила ключ в замок, ожидая подвоха, но ключ легко повернулся, и я выдвинула ящик. Шкатулка на месте. Я поставила ее на стол и с минуту сидела, не шевелясь. Решиться было непросто. Между тем уходить отсюда надо как можно быстрее.
Приподняв крышку
