Кормилица по контракту - Татьяна Александровна Бочарова
Ах, когда все это будет и будет ли вообще?
Валя не смогла подавить вздох и опустила глаза. Тенгиз настороженно глянул на нее.
– Что-то не так, Валя-Валентина?
– Все так, Тенгизик. – Она не заметила, как назвала его привычным, ласковым именем, каким раньше, в дни их любви.
Зато Тенгиз сразу заметил это, и лицо его засветилось радостью. Он вскочил с табурета, обнял Валю, крепко прижал к себе.
– Счастье мое! Птичка моя! Я все не могу поверить, что ты здесь. Никуда бы не уходил, сидел с тобой весь день, да нельзя.
– Иди, иди. – Валя, смеясь, осторожно освободилась из его рук. – Успеем еще вместе насидеться.
Она и сама обрадовалась проснувшейся нежности к Тенгизу и почти готова была поверить в то, что все может стать по-прежнему.
Он поцеловал ее в последний раз, тяжело вздохнул и пошел собираться.
Валя не спеша выпила кофе, съела гренки и одно яйцо. Потом проводила Тенгиза и взялась за уборку квартиры. Она решила, что к его приходу все должно быть не просто чистым, а сиять до блеска. Пропылесосила, вымыла полы, натерла мебель. К обеду ее одолела усталость. Валя подумала, что надо сходить прогуляться. Она оделась, взяла на всякий случай немного денег и вышла из дому.
Было свежо, но довольно солнечно. Под ногами шуршала опавшая листва. Валя неторопливо шла по тротуару, слегка раскачивая на плече маленькую кокетливую сумочку.
– Девушка! – окликнул ее сзади молодой женский голос.
Она обернулась. Рядом стояла совсем юная девчушка с коляской. На вид ей было не больше семнадцати. В коляске важно восседал пухлощекий карапуз и деловито пускал слюни. При взгляде на ребенка Валю тотчас охватила глубокая тоска.
– Что вам? – сухо спросила она у девчонки.
– Закурить не будет? – Та по-свойски подмигнула. – Понимаешь, подруга, муж – ну просто зверь. Как малой родился, он сигареты из дому выбросил и каждый день мои карманы обшаривает – упаси бог, найдет там хоть четверть пачки. А мне без курева – смерть, я с тринадцати смолю.
– Ну и дура, – спокойно проговорила Валя, не спуская глаз с малыша. – У тебя такой славный сынок, ты ж небось кормишь его.
– Кормлю, – подтвердила непутевая мамаша.
– Ну вот. Хочешь травить его табаком?
– Да я ж совсем чуть-чуть. Чтоб нервы успокоить. – Девчонка скривила жалобную физиономию.
– Нервы! – презрительно хмыкнула Валя.
– А что ты смеешься? – обиделась ее случайная знакомая. – Знаешь, каково это – родить? Врагу не пожелаю. Моя бы воля, сделала бы аборт, не раздумывая. Это все Димка, черт бы его взял! Ему-то уже двадцать пять, а мне только восемнадцать будет. Я еще пожить хочу, погулять. Так нет, уперся рогом – подавай сына. Вот, пришлось подать. – Она кивнула на ребенка, вздохнула, завистливо оглядела Валю с головы до ног и сделала вывод: – Ты-то небось свободна, живешь в свое удовольствие, счастливица!
– Да ты… что ты вообще понимаешь, дуреха! – У Вали от гнева и горечи даже дыхание перехватило. – Оказаться бы на твоем месте! У меня ребенок умер при родах. Девочка. А муж меня в это время бросил.
Девица прикусила язычок и испуганно смотрела на Валю густо подведенными, хорошенькими глазками.
– Прости, пожалуйста. Я не хотела. Прости. Тебя как зовут?
– Валя.
– А меня Дарья. Я тут рядом живу. Димка мой водителем работает, на фирме. Если что надо, поможет, подбросит, куда скажешь.
– Никуда не надо, – уже мягче проговорила Валя. – Я сейчас не одна, у меня есть мужчина. А ты бы перестала дурака валять, растила своего малыша и радовалась.
– Да я радуюсь. – Дарья неуверенно пожала плечами, качнула коляску и, сложив губы трубочкой, неожиданно загудела на одной монотонной ноте: – Рыбка моя, птичка, сыночка, золотой!
В ответ на это пацан сморщил пухлую мордаху и зашелся громким ревом.
– Ну вот, – расстроилась Дарья. – И так всегда! Ты к нему с лаской, а он… – Она с досадой махнула рукой и отошла от коляски.
Ребенок тут же смолк и принялся сосать кулачок.
– Весь в отца, – сердито проговорила Дарья. – Характер такой же стервозный, не знаешь, как подступиться.
– Дай-ка я, – попросила Валя, наклоняясь над коляской. – Можно взять его на руки?
Дарья кивнула.
– Валяй, бери. Если честно, я б тебе его на весь день отдала. За полпачки «Винстона».
– Придурочная. – Валя усмехнулась, покрутила пальцем у виска. Потом осторожно достала пацаненка, прижала к себе. Тот молчал, сосредоточенно глядя на нее серыми глазенками, почти лишенными ресниц.
– Смотри-ка, – удивилась Дарья, – даже не орет. Слон в зоопарке сдох.
– Чего ж ему орать-то? – проговорила Валя, ласково поглаживая малыша по щечке, как делала это с Антошкой. – Он же нормальный, а не такой лох, как его мамашка. Правда, маленький?
Мальчонка в ответ широко улыбнулся, демонстрируя беззубые десны.
– Слушай, придумала! – Дарья хлопнула себя по лбу. – Иди к нам няней. Димка тебе заплатит, он у меня неплохо зарабатывает. Иди, а? Я хоть вздохну наконец спокойно.
– Нет, няней я не пойду. – Валя помрачнела, ее лицо нахмурилось.
Она аккуратно вернула малыша на место, поправила одеяльце и отступила в сторону.
– Почему? – Дарья смотрела на нее с глубоким разочарованием.
– Наработалась. Больше не хочу.
– Жаль. – Девушка вздохнула и тут же встрепенулась: – Так ты просто заходи. – Она махнула рукой в сторону стоявшей в отдалении серой башни: – Вон тот дом, седьмой этаж, квартира сто три. Я буду ждать.
– Хорошо, спасибо. Я постараюсь. – Валя кивнула на прощание и пошла дальше по тротуару.
Спокойствие ее как в воду кануло. Валя подумала: «Если бы сейчас перед ней вдруг возник черт и предложил взять ее душу в обмен на исполнение желания, она без колебаний попросила бы вернуть ее к Вадиму в коттедж. Какая она дура, что согласилась вот так взять и уехать! Ей не прожить без них, без Вадима и Антошки. Что угодно: пусть будет другая женщина, а она, Валя, останется в роли кормилицы – только бы быть там, рядом с ними, с теми, кто дороже всего на свете».
Она совсем забыла, куда идет – брела наугад, не глядя по сторонам. Плечи ее ссутулились, голова опустилась.
Может, стоит позвонить Кире? У Вали есть ее сотовый. Спросить, как они там без нее, как Вадим: продолжает ли общаться со своей пассией из Екатеринбурга? И как Антошка обходится без грудного молока?
Валя с ожесточением закусила губу. Нет уж! Дело сделано, мосты сожжены. Отныне она
