Зов горы - Светлана Анатольевна Чехонадская
Пообедав, мы пересели на диваны перед низким мраморным столиком. Домработница принесла сюда чайник, чашки, пирожные с малиной, вазочки с шоколадным муссом, затем выключила свет. Коля нажал кнопку – в центре столика загорелся живой огонь.
– Ишь ты! – воскликнула я. – На спирту?
– На спирту. И морду не суй – брови сгорят.
Я уже рассказала ему о своих открытиях последних дней. И мне было очень интересно, что он думает. Но Коля молчал. Тогда заговорила я.
– Коля, я теперь почти уверена, что все эти смерти – месть за фермера Голубева. И мстит выживший мальчик, сын фермера. Сейчас ему должно быть чуть больше тридцати лет… И все-таки я не понимаю одного. Фоменко мог скрывать эту историю от меня, да и ото всех, но почему он не сказал правду самому себе? Когда он увидел список Мирзоева, когда понял, что убивают тех, кто имел отношение к этой истории – почему он хотя бы себе не сказал, что опасность ему грозит именно с этой стороны?
Я посмотрела на Колю – он молчал. По его лицу бегали оранжевые отблески огня. Вспыхивали блики на хрустале рюмок, горел теплым светом прозрачный костяной фарфор. Пахло малиной, горьким шоколадом, вином. Казалось невероятным, что где-то рядом с этой спокойной и богатой комнатой люди мстят, ненавидят, умирают…
– Не знаю, – он пожал плечами. – Но ты учти, что Фоменко в девяностые был миллионером. А Кагарлицкий был шестеркой. В конце концов, Фоменко мог просто намекнуть, что ему нужна ферма. А все, что дальше – самодеятельность Кагарлицкого. По образованию он был юрист, но работал охранником. Понятно, что он очень хотел выслужиться. Кого он там нанял, кто его спрашивал. А уж потом, когда семья погибла, Фоменко и вовсе не захотел бы знать детали. Поэтому список Мирзоева для него – пустой звук. Вот так-то…
Коля помолчал, наблюдая за огнем, потом довольно решительно пересел ко мне вплотную.
– Красивая ты… – сказал он. Провел рукой по моей щеке, я не отклонилась. Лишь загадочно опустила глаза. Он снова погладил мою щеку.
Потом вздохнул и вдруг резко опустил руку. Мое горло оказалось в тисках, он сдавливал пальцы на моей шее все сильнее и сильнее. Я стала задыхаться, из глаз полились слезы.
– Ты совсем с ума сошла? – сказал мне на ухо Коля. – Или ты шлюха – за деньги продаваться? Ведь тебе деньги нужны, да?
– Коля, – прохрипела я. – По-моему, твой психиатр – шарлатан. Ни фига ты гневом не овладел…
Перед глазами мелькали мушки, в ушах звенело, еще немного – и я потеряю сознание. Он отпустил руку. Потом ударил со всей силы кулаком в по столу, так что фарфор разлетелся по комнате.
– Ну, сколько можно, а? Что ж ты все с какими-то, блин, загогулинами?! Неужели нельзя просто жить, зачем все эти драмы? Достоевский какой-то, ей-богу! Сколько тебе нужно-то? Ради чего спектакль?
– Да много, Коль, – призналась я, растирая шею.
– Ну, много – это сколько?
– Сто тысяч.
– Тоже мне – много, – хмыкнул он. – Хотя в этом смысле, я уверен, ты и трешки не стоишь… Вот уродина, а… Ладно, я тебе все равно за копчик должен…
Он встал, прошелся по комнате, посматривая на меня. Вдруг рассмеялся
– Чего ржешь?
– А ведь ты правда пришла отдаться, – сказал Мищенко. – Но не только за деньги. Тебе одиноко, хочется любви…
– Между прочим, у меня есть Денис.
– Этот глист? Его ай-кью – тридцать, максимум тридцать пять.
– А на фига мне его ай-кью?
– Ну-ну…
Некоторое время мы наблюдали друг за другом, раздумывая, как бы ужалить побольнее. Затем он посерьезнел и сел напротив меня.
– Ну, и зачем тебе деньги?
– В Омск надо слетать.
– Я дам, но полечу с тобой, – тоном, не терпящим возражений сказал он. – А то у тебя снова начнется мания преследования.
Упираться я не стала.
– Хорошо. Но никаких приставаний. Свой шанс ты упустил.
Он рассмеялся, довольный.
– Светик, дружок! Расклад, судя по всему, поменялся. Я бегал за тобой четыре года. Теперь ты за мной побегаешь.
– Ну ты и нахал! – искренне восхитилась я.
Глава 42
В Омске оказалось тепло – около десяти градусов.
В аэропорту Коля взял машину, и мы поехали в отель.
Снова длинный мост над Иртышом – река так и катила свои желтые воды, только ивы на острове облетели. Справа промелькнула бело-красная академия МВД, затем я увидела дом со шпилем, торчавший в моем окне в прошлый приезд. Мы проехали мощный многоугольник спортивного комплекса, как бы воткнутый в фундамент кверху ногами; только тут я вспомнила, что Омск считается повернутым на хоккее. Мы проехали еще метров триста и наконец свернули к двухэтажному особнячку с круглой шапочкой.
Отель назывался «Лермонтов». Приличный, чистый. Коля забронировал нам два отдельных люкса.
Увидев свой номер, я поморщилась. Он был двухкомнатным, в бордовых тонах, с гнутыми креслами, горками, шелковыми диванами и всякой позолоченной хренью. Имелась даже джакузи. Приглашать в этот купеческий рай писателя-коммуниста было бы не слишком прилично.
Но, оказалось, он приготовил для нас культурную программу. Не успели мы с ним поздороваться – и вот уже катим на юг Омской области, в Павлодарку. На кладбище, что так его поразило несколько дней назад.
Коля в нашем разговоре участия не принимал. Он щурился в окно, задумчивый и вялый. Зато Андрей Станиславович пел соловьем. Рассказывал про свои расследования, про все эти губернаторско-мэрские бодания. Я стеснялась признаться, что не понимаю разницы между губернатором и мэром, потому лишь ахала и поддакивала. Еще, разумеется, пришлось обсудить Сирию, Украину, санкции, Путина – я опять ахала и поддакивала. Коля лишь равнодушно сопел.
Его молчание задело Андрея Станиславовича.
– А вы что же, против Путина? – поинтересовался он.
– Какая у вас равнинная местность, – сказал Коля таким тоном, словно ответил на вопрос. Так что мы с писателем даже зависли на пару минут, размышляя, было это сказано за Путина или против.
Так и подъехали.
Местность, действительно, была равнинная и крайне унылая. Судя по Колиному GPS, мы были совсем рядом с границей Казахстана. Чуть южнее нас Казахстан еще и залезал немалым отростком, так что попасть в ближайший населенный пункт Омской области пришлось бы, выезжая за границу. Еще дальше начиналась казахстанская Павлодарская область, она мощно уходила к югу вдоль Иртыша – и на другом его берегу, в границах России, как раз и
