Дарья Истомина - Леди-бомж
В общем, вонзила мне Элга Карловна по-настоящему. И так могла поступить не какая-нибудь компаньонка, не то полуподруга, не то полуэкономка, но женщина, которая тоскует, и будет тосковать, и будет всегда преклоняться даже перед памятью Туманской, и никогда не перестанет любить ее.
Однако если Элга собиралась меня уязвить, то добилась совершенно обратного — ежа иголками не пугают, мемуары эти были трогательными, но бессмысленными, как лапти, в которых шлепали мои далекие предки, и лишь подчеркнули то, что все это было слишком давно, чтобы принимать всерьез; этих людей — и его и ее — для меня уже как бы не было, потому что все отсекалось временем, как занавесом в театре, и они оба как бы играли роли в пьесе, которую я вовсе не собиралась смотреть. Поскольку прекрасно знала, чем спектакль закончится…
Погода в ночи менялась, ветрюган утихомирился, и, видно, начинало теплеть, потому что за окном в полном безмолвии начал падать завесой пушистый и крупный снег, и в этом было что-то не правдоподобно театральное, словно вот-вот откуда-то вылезет разнесчастный оперный Ленский и запоет: «Куда, куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?» Мою весну вряд ли можно было назвать «златой», но мои дни все еще оставались моими, и никаким Элгам их не испохабить.
Пусть будет, что будет. Я совершенно успокоилась, разыскала свой новый паспорт, который наверняка понадобится, тщательно обработала физиономию ночным кремом, чтобы благоухать и цвести днем молодостью и свежестью, как майская розочка, подмигнула своему отражению в зеркале развратно и нагло, как опытная шлюха, и завалилась спать.
Утром все как началось, так и понеслось через пень-колоду. Стояла еще декабрьская тьма-тьмущая, когда выяснилось, что выехать с территории просто так не удастся. Снегу успело навалить столько, что отчего-то очень злой Чичерюкин приказал вывести из отстойника колесный трактор «владимирец» с бульдозерным ножом и отправил его чистить дорогу до трассы. Потом выяснилось, что Сим-Сим распорядился не трогать «мере» и под свадебный экипаж используется охранный джип. Гришка, поняв, что я куда-то собралась, уцепился в меня всеми лапами и разревелся, и я решила взять парня с собой, детная невеста — это всегда трогательно Самое гнусное, что мой будущий благоверный заставлял всех ждать и не вылезал из своей спальной, а когда вылез, оказалось, что, несмотря на официально-парадный прикид — черный костюм, шуба на волчьем меху, идиотская боярская шапка, похожая на кусок меховой трубы, — он выглядит как нормальный алкаш на пике опохмельных страданий. Мало того, что он хромал колченого (колено еще болело, хотя гипс и сняли), опираясь на палку, лицо у него было цвета старого студня и вздрагивало, как холодец. Он поцеловал меня в щеку и спросил:
— Он еще там?
— Кто?
— Посмотри… На правом плече у меня сидит маленький человечек и утверждает, что я вчерась нахрюкался до изумления. Сидит?
— Сидит… — сказала я, посмотрев на плечо. — Я могу у него спросить? Ну, так.. В порядке любопытства.
— Что именно?
— У нас что? Свадьба?
— А разве я тебе вчера не сказал? — изумился Туманский.
Я молча полезла в джип. В машине уже угнездилась сонная и сердитая Элга и развеселившийся Гришуня в алом комбинезоне и остроконечной шапочке. похожий на гномика. Сюда умудрились втиснуться, кроме водилы, еще два охранника и Чичерюкин. Сим-Симу помогли устроить свою тушу между остальными, и мы поехали.
На свадебный кортеж это походило, как похороны вождя на концерт Пугачевой — бульдозер впереди зарывался в сугробы и коптил, джип еле полз. К тому же, когда выбрались на трассу, свернули не к столице, а наоборот, к новому мосту через Волгу.
— Что за шуточки? — удивилась я. — Разве мы не в Москву?
— А разве я тебе не объяснял вчерась? — озадаченно пробормотал Туманский.
— Москва отпадает, — вдруг пришел ему на выручку, ухмыльнувшись, Чичерюкин. — В интересах безопасности!
— Чьей?
— Вашей, Лизавета Юрьевна… Вашей! — объяснил Чичерюкин. — Есть и еще ряд существенных соображений. В интересах дела. Как ни гляди, а Москва есть Москва… Там через три часа всем станет известно, что у вас новый статус…
— Так это что? Меня втихую окручивают? — холодно осведомилась я. — Тогда почему не темной ночью? И чтобы все — в черных масках? И закусывать на кладбище с вампирами человечинкой.
Элга хихикнула, охранники заржали, а Туманский сказал, кряхтя и держась за голову:
— Не фордыбачь, Лизавета… Если тебя это не устраивает, можем и вернуться. Переиграем?
— Да чего уж там… — пробормотала я. — Мне ведь тоже немного интересно — без меня меня женили… А вообще-то, господин Туманский, я девушка честная Натворили дел — и выкручивайтесь!
— Так-то лучше… — фыркнул он.
Что там ни говори и как ни нелепо все поворачивалось, но для меня это был главный день, и я его запомнила до мелких подробностей.
В декабре светает поздно, и когда джип по новому мосту перекатился через Волгу в город, фонари на улицах еще горели желтовато, по-ночному. Громадная, плотно вставшая на зиму река выглядела как гладкое белое поле с натоптанными тропинками от берега до берега. Высоко в небе на маковке собора светилась белая электрическая рождественская звезда. До начала рабочего дня оставалось еще часа два, узкие улицы были совершенно безлюдны, и только два грузовика-снегоуборщика, взметая струи снега, ездили на площади вокруг каменного памятника Ленину. Сердце мое дрогнуло: возле этого памятника меня принимали в пионеры, стучал школьный барабан, крякал горн, а Панкратыч в числе других ветеранов повязывал мне галстук из красного сатина.
Я как-то сжалась, то, что мы зарулили именно сюда, меня почти напугало, на миг мне показалось, что вот-вот появится какой-нибудь местный мент и сурово спросит: «С повинной явились, Басаргина, или валять дурочку будем?» Это было явное вторжение на территорию Щеколдиных, но я все-таки поняла, что страхи мои — дурацкие и меня уже есть кому защитить. Начиная, конечно, с Сим-Сима.
Как я позже поняла, всю процедуру с распиской продумал, организовал и провел Чичерюкин, который и сказал мне: «Ты же здесь рожденная, оформленная, и паспорт здешний… Да и близко — мотаться никуда не надо!» Похоже, что его веселило то, что в разряд замужних леди я перехожу в двух шагах от здания суда. откуда меня не так уж давно отправляли в северным Тмутаракани. Может быть, он был абсолютно уверен, что здесь у него уже кое-что схвачено накрепко, но процедуру он провел безукоризненно.
Хотя, если честно, ничего, кроме злой печали, она у меня поначалу и не вызывала. Все было не так, как у всех. Все было не так, как я еще несколько часов назад представляла.
Мы подъехали к исполкому, ныне мэрии, с промерзшим триколором на крыше, и все окна здесь еще были темны. Джип обогнул здание и тормознул сзади, где был вход на второй этаж, в зал бракосочетаний при нашем загсе. Я здесь уже бывала, когда получала справку о смерти Панкратыча, но зал был отдельно от той комнатки, чтобы никто не путал свадьбу с поминками.
Окна и в бракосочеталище еще были темны и наморожены. Чичерюкин постучал в дверь торжественного входа, с крыльцом как у теремка, дверь со скрипом отомкнула и отворила какая-то тетка в дубленке и цыганской шали, курившая «беломор», и буркнула:
— Опаздываете!
Она открыла щиток на входе, щелкнула рубильником и включила освещение на крашенной белой масляной краской лестнице. Мы пошли вслед за нею на второй этаж В парадном зале она нырнула в боковую дверцу, Туманский помог мне снять шубу, разоблачился и сам, и мы огляделись. Мы — это Элга и Чичерюкин и, конечно, Гришуня, который тут же полез под дубовый стол, украшенный деревянным гербом с двухголовым ореликом. Охрана осталась внизу.
На окнах висели шторы малинового цвета, на затоптанном паркете лежал красный коврик, над столом висели портрет Президента, распятый триколор и вышитое разноцветное полотнище с гербом города двумя серебряными воблочками, якорем, алебардами и пищалями, которые намекали на то, что во все времена местные сапожных дел мастера вкалывали на армию.
В углу на треноге стоял фотоаппарат «Зенит» со вспышкой.
В другом углу был виден магнитофон с колонками.
— Ну и богадельня — проворчал Сим-Сим.
— Самое то! — возразил Чичерюкин — Шито-крыто, с полной гарантией!
— А что мне делать с обручалочными колечками? — спросила Элга, вынув из кармана две коробочки.
— Кольца давайте сюда! — сказала тетка, выходя из боковушки У нее были золотые зубы, крашенная перекисью до льняного цвета голова, на голубом костюме через плечо — трехцветная державная перевязь с золотыми кистями, отчего она стала похожа на боевое знамя какою-нибудь гвардейского полка.
Тетка встала за стол и скомандовала:
— Паспорта!
Чичерюкин положил перед нею оба паспорта. У Сим-Сима был затрепанный, а у меня новенький, персонально от Нефедова.
