Ксавье Монтепен - Лучше умереть!

— Нет.

— Ну и ну!… Значит, беседа должна проходить при закрытых дверях? Тогда, наверное, дело серьезное…

— Это уж как решишь.

Овид предложил ему стул, но знаменитый миллионер продолжал стоять; затем он провел рукой по лбу и сказал:

— В Курбвуа ты меня заверял, что я всегда могу рассчитывать на твою помощь.

— Я и сейчас готов это повторить; ведь раньше я мечтать не мог, что ты так меня поддержишь. А оказывается, я плохо о тебе думал! Ты не мелочился… не торговался, и это мне очень понравилось. Поэтому я и в самом деле готов тебе помочь — если, конечно, это в моих силах.

— И готов сделать все, что я прикажу? Вдумайся-ка получше в значение слова — ВСЕ…

Овид пристально посмотрел на «братца», и во взгляде его появилось какое-то особое выражение.

— Да, черт возьми! Я ведь не дурак! «ВСЕ» означает, что я должен повиноваться любому приказу, даже если речь пойдет о необходимости устроить небольшой пожар, как некогда сделал ты. Так?

— И даже более того.

Дижонцу почти удалось скрыть свое изумление; он пробормотал:

— Черт побери! Черт побери! Значит, дело мы будем иметь не с огнем, а с кровью, да?

— И что ты на это ответишь?

— Что такого рода делами еще не занимался. Я славный парень, нрав у меня кроткий, проблемы я склонен решать полюбовно.

— Речь идет о моем спасении. А значит, о спасении твоего теперешнего положения!

— Тебе всерьез что-то грозит? — живо спросил Овид; мысль о том, что он может потерять свою ренту, не на шутку напугала его.

— Да.

— Тогда я готов на все… решительно на все. Тот, кто угрожает тебе, угрожает и мне. Ты — мой источник финансов, и я вовсе не хочу, чтобы с тобой что-то случилось! Неужели двадцать один год спустя всплыло на поверхность твое прошлое? Если так, то какое это имеет значение — срок давности-то истек.

— Устроить грандиозный скандал истекший срок давности нисколько не мешает, а скандал отправит меня на тот свет поскорее, чем любой суд присяжных.

— Объясни-ка начистоту, что стряслось. Прежде чем приступить к действиям, я должен знать твое положение во всех подробностях.

— Ну так слушай. Едва я успел приехать в Париж, как в силу какой-то дьявольской случайности на моем пути оказался сын Жюля Лабру.

— Да, ты ведь его… знал прежде… Люсьен Лабру… Я в курсе.

— Ты в курсе? — удивился миллионер.

— Представь себе, да. Там, на заводе, в твоем кабинете, при мне прозвучало это имя. Черт возьми! У меня хватило сообразительности догадаться, что он сын того самого человека; я еще подумал, что очень-очень хитро ты поступил, устроив его к себе на работу, где он всегда будет у тебя под рукой: так ведь легче всего глаз с него не спускать — ты знаешь все, о чем он думает, все, что он делает! Вот это сила, скажу я тебе!

— Я взял его на работу именно потому, что знаю, что за идею он вынашивает.

— И что же это за идея?…

— Отомстить за смерть отца; это цель всей его жизни. И решение его твердо и бесповоротно.

— Но смерть его отца уже отомщена, ведь всеми уважаемый суд приговорил Жанну Фортье к пожизненному заключению.

— Он не считает виновной Жанну Фортье.

— Вот так-так! И почему же?

— Какое-то предчувствие подсказывает ему правду. Он полагает, что Жак Гаро вовсе не погиб, и во всем обвиняет его…

— Тысяча чертей! Ну, теперь я придерживаюсь совсем иного мнения. Раз дело обстоит так, то ваше постоянное общение чревато опасными последствиями.

— И их не избежать, если судьбе будет угодно свести его с Жанной Фортье; она ведь может узнать меня.

— Жанна Фортье до конца своих дней будет сидеть в тюрьме.

— Она сбежала. И теперь на свободе…

Овид Соливо в изумлении отшатнулся.

— На свободе! Тогда, черт возьми, дело дрянь! Они и в самом деле могут встретиться, а это нам совсем ни к чему. Короче, ты считаешь нужным убрать с дороги Люсьена Лабру?

— Нет.

— Тогда — Жанну Фортье?

— Я не знаю, где она теперь.

— Что-то мне не отгадать твоей загадки.

— Сейчас объясню… Ты знаешь, как я люблю свою Мэри!… Ради нее я Париж спалить готов. Мог бы, так и весь мир уничтожил. Если речь идет о ее жизни, я умереть за нее готов… а она, как тебе известно, очень больна.

— Нужно сделать так, чтобы она ни в коем случае не умерла… и жила, черт возьми, как можно дольше! — воскликнул Соливо. — Но какое отношение ко всему этому имеет твоя дочь?

— Мэри любит Люсьена Лабру…

— И из-за этого ты так разнервничался! — весело воскликнул Соливо… — Но ведь это мимолетное увлечение Мэри и есть та самая соломинка, что тебя спасет! Выдай дочь за парня, и как можно скорее. Стоит мэру провозгласить их супругами, и бояться больше нечего. Предположим, Люсьен, будучи уже твоим зятем и компаньоном, встретится вдруг с Жанной Фортье. Допустим, ей удастся окончательно утвердить его в мысли, что она невиновна… Вообразим, что они вместе пускаются на поиски подлинного альфорвилльского поджигателя, убийцы Жюля Лабру, и в конце концов находят его; ясно как день, что сам же Люсьен и заставит Жанну Фортье молчать. Разве он сможет поднять скандал вокруг имени человека, на дочери которого женат? Да никогда в жизни!

— Когда я узнал, что Мэри любит Люсьена, я все это уже просчитал… Но с этим браком ничего не выйдет.

— Вот те раз!… Что, разве парень уже женат?

— Нет, но он любит другую.

— И эта другая очень богата?

— У нее ни гроша за душой.

— Ну и болван! Это же глупо, просто невероятно!

— Может быть; но, к несчастью, все обстоит именно так, ибо Люсьен отказался жениться на Мэри.

— Теперь до меня наконец дошло. Эта пташка вставляет тебе палки в колеса, ее-то и нужно убрать…

— Да!

— Когда она исчезнет, у Люсьена хватит ума не упустить из рук то состояние, которое ты предлагаешь ему…

— И только это может спасти мою дочь.

— Ладно, братец… Мы с тобой — свои люди! Будь спокоен: в самом ближайшем времени мою племянницу станут величать госпожой Люсьен Лабру. Кстати, как зовут любовницу этого балбеса и где она обитает?

— Понятия не имею.

— Черт возьми, с такой информацией далеко не разбежишься.

— Согласен; но зато я придумал, как все выяснить. Люсьена я на три недели отправляю в Бельгард — монтировать станки и вести переговоры по поводу следующего заказа.

— Прекрасно. Он не будет нам мешать.

— Сегодня он ночует на заводе, чтобы завтра утром проследить за доставкой груза на железнодорожную станцию. Сам он уедет в понедельник утром…

— Ни слова больше! Я все понял. Раз ему ехать в понедельник, а воскресенье у него свободно, он непременно посвятит его трогательнейшему прощанию с предметом своего обожания… Стало быть, нужно проследить, в каком направлении навострит лыжи юноша после того, как отправит груз на станцию… Ну что ж, скоро мы все узнаем, обещаю тебе, а я своими обещаниями просто так не бросаюсь.

— Деньги тебе нужны?

— Тактичный вопрос, нечего сказать! — рассмеялся Овид. — Сразу видно, что перед тобой деловой человек! Но обрати внимание, братец, на мою обходительность: до сих пор я от тебя ничего не требовал. О цене договоримся, когда выясним, что за работенку предстоит провернуть. Где живет Лабру?

— Улица Миромесниль, 87.

— Ладно, проследим. Теперь мы все обсудили, и я проголодался, как волк. Идем ужинать.

— Давай я выйду первым. Неподалеку стоит моя карета. Отправлю кучера домой, предупредить, что меня к ужину не будет.

— А я пойду прямо в ресторан папаши Лотиля.

Когда Жак Гаро расстался с «братцем», было около одиннадцати вечера.

«Овид — именно тот человек, что мне сейчас нужен, — думал он, направляясь на улицу Мурильо. — С его помощью я с успехом выберусь из всех передряг».

А дижонец тем временем размышлял:

«Вот черт! Но ренту-то нужно спасать! А что до денег, то тут уж я позабочусь о том, чтобы плата за мои труды являла собой весьма соблазнительную сумму! Братец богат… Заплатит».

С тех пор как отец пообещал Мэри, что она станет женой Люсьена Лабру, девушка просто обезумела от радости. Будущее рисовалось ей в розовом свете. Всего два дня прошло с того момента, как отец принес ей эту добрую весть, а лицо ее уже не выглядело столь устрашающе бледным, да и красные пятна на щеках больше не выступали. Воскресенья отец обычно проводил с ней. В субботу она весь вечер просидела одна, ибо Поль Арман послал кучера предупредить, что к ужину его не будет.

Неожиданное отсутствие отца очень раздосадовало ее: она надеялась поговорить с ним о Люсьене, и именно поэтому с утра пораньше отправилась к нему в кабинет. Миллионер имел все основания подозревать, что Мэри жаждет задать ему тысячу вопросов, на которые он не будет знать, как ответить. И решил, что придется по возможности как можно реже оставаться с дочерью наедине, дабы не попасть в неловкое положение; поэтому, когда дверь в кабинет открылась и она появилась на пороге, Жак не смог сдержать досады и нахмурился. Ни досада, ни складки на лбу отца не ускользнули от внимания Мэри.