Виталий Гдадкий - Серебряная пуля
Я мгновенно откатился в сторону и вскочил на ноги. Почему на «Фредди» не действуют серебряные пули?! Ведь патроны с ними должны находиться в магазине. Эти мысли пронеслись в голове ураганом, потому как времени на размышления не было. «Фредди» подскочил ко мне с явным намерением разорвать на мелкие кусочки, и я в полном отчаянии выпустил практически в упор все патроны, оставшиеся в обойме.
«Фредди» застыл в шаге от меня. Он словно окаменел. В его физиономии произошли разительные перемены. Куда-то исчезли струпья, глазищи, похожие на бельма, очистились и стали человеческими, а выражение дикой злобы уступило место тихой, я бы даже сказал, светлой печали.
— Спа-си-бо… — с трудом выговорил «Фредди» и рухнул на землю, как подрубленный столетний дуб, — ровно, не сгибая ноги в коленях.
Я стоял над ним словно пришибленный. Мышцы внезапно ослабели, а в голове вертелась лишь одна мысль: «За что спасибо?»
— Он что, готов?
Я повернул голову и увидел стоявшего рядом Пеху.
У него почему-то был виноватый вид.
— Да, — коротко ответил я, отошел в сторонку и сел, по-прежнему держа ТТ в руках.
Только теперь до меня дошло, почему первые пули не причинили «Фредди» никакого вреда. Снаряжая обойму, я последних два патрона вставил обычные. Это чтобы в случае какой-нибудь непредвиденной стычки не тратить зря слишком ценные для меня пули из серебра, которые я держал для «Фредди».
Пеха сел рядом, и мы погрузились в длительное молчание. Так происходило всегда по возвращении в базовый лагерь после опасного разведпоиска. Это состояние было похоже на нирвану. Все плохое и страшное невидимыми ручейками стекало с нас и впитывалось в землю, а на смену ему приходило огромное облегчение и какая-то неземная просветленность.
Вместо эпилога
Казалось, до голубого безоблачного неба можно было дотронуться рукой. Я стоял на вершине Круглой горы, откуда открывался уже знакомый мне вид на окрестные леса и поля. Осень давно вступила в свои права, и прежнее золото увядающей листвы сменила изрядно потемневшая от дождей ржавчина, укрывшая лесные поляны и прогалины. Голые ветви деревьев шевелил низовой ветер, и в их шепоте слышалось тоскливое ожидание близких холодов.
Я стоял, смотрел, но мысли мои были далеки и от Чертова Пальца, венчавшего Круглую гору, и от дальних перелесков, плывущих в сизой дымке, и от журавлиного клина, летевшего очень низко над землей, — наверное, чтобы в последний раз посмотреть с близкого расстояния на места родных гнездовий. Мне вспоминалась история, которая едва не поставила жирную точку на моей жизни.
Хорошо, что все закончилось хеппи-эндом. Правда, Завенягин немного попортил мне нервы, потому что на даче Воловика обнаружились мои документы. Скорее всего, этот сукин сын хотел не только вернуть свои деньги, уплаченные за квартиру Африкана, которые я положил в банк, но и вообще основательно почистить мои счета. Вот гад! Судя по всему, у меня был только один путь из подвала — в могилу. Он не собирался отпускать нас с Пехой живыми.
С майором мы все уладили. Я признался, что мою квартиру в очередной раз «обворовали», и ему пришлось принять эту ложь на веру. Тем более что среди трупов на даче Воловика (в живых там осталось лишь несколько охранников) нашелся не только сам хозяин, но и мадемуазель Анжела, купившая у меня завещанную Африканом квартиру. Это обстоятельство вполне укладывалось в рабочую версию расследования, которую я подсказал Завенягину: девушка, действовавшая заодно с Воловиком, решила срубить бабло по-легкому и украсть деньги с моего счета.
Конечно, кровавая драма, разыгравшаяся на даче Воловика, вызвала у следствия много вопросов. И хорошо, что оставшиеся в живых охранники не знали, кто сидел в подвале. Зато они живописали во всех подробностях «исчадие ада» — так изрядно напуганные и покалеченные парни прозвали «Фредди». Эти свидетельские показания снимали с меня все подозрения, хотя Завенягин остался при своем мнении. Но он решил слишком глубоко в моем направлении не копать и ограничился лишь тем, что принял приглашение на маленький банкет в самом дорогом ресторане города. Якобы я обмывал свой статус миллионера.
С моей стороны это была завуалированная взятка, но что поделаешь, такие нынче времена. Зато меня оставили в покое, и мы с Завенягиным перешли в разряд добрых приятелей.
Удивительно, но тело «Фредди» не нашли, хотя лес возле дачи прочесали весьма основательно, призвав на помощь курсантов школы милиции. Зато на даче обнаружили стволы, из которых была застрелена ворона и убиты Африкан и Мошкин. Как рассказал мне по секрету Завенягин, в ворону стреляли, как я и предполагал, из «винтореза», а старик и Таркан погибли от пуль, выпущенных из старого примитивного нагана.
Убийство старика так и осталось загадкой. Зачем нужно было это делать? Мертвым он стал для Воловика бесполезным, а ведь, кроме Африкана, никто не знал тайны амулета. Мало того, неизвестно даже, где он находится. Скорее всего, старика застрелили случайно. Наверное, ему удалось вырваться из рук своих палачей, а поскольку в нем присутствовала Сила, с которой им не удалось совладать, они пустили в ход наган, предусмотрительно снаряженный патронами с серебряными пулями. Видимо, Воловику все же было что-то известно на сей счет. Поэтому он и принял необходимые меры.
Что касается вороны, то ее застрелили, чтобы запугать Африкана. Но я не думаю, что он был из разряда пугливых. Если кого старик и опасался, так это «Фредди». Это я понял совсем недавно. Поэтому и оказался снова на Круглой горе.
Страшила, названный охранниками Воловика «исчадием ада», был настоящей загадкой. Откуда он появился, что ему было нужно — непонятно. Вернее, на предмет того, что именно ему было нужно, у меня появились кое-какие соображения. Но это всего лишь догадки, а их, как говорится, к делу не пришьешь.
Еще раз окинув взглядом окрестности Круглой горы, я крепче сжал в руках саперную лопату и вонзил ее в невысокий холмик, на котором лежал давно засохший букетик полевых цветов. Это было место, где я похоронил Аиду, ворону Африкана.
Вскоре я вырыл гробик — он оказался в превосходном состоянии — и поднял его на поверхность.
Неизвестно почему, но я очень сильно волновался. Стоя над лакированным ящичком, я в который раз задавал себе вопрос: «Зачем? Зачем ты это делаешь? Зачем тебе это нужно? Оставь прошлое в покое».
И тем не менее меня тянуло на Круглую гору словно магнитом. После того как меня осенила некая догадка, я противился этому желанию со страшной силой. Увы, любая тайна обладает магнетической силой, а уж та, которая касалась Африкана, — тем более. Теперь я был стопроцентно уверен, что она спрятана под Чертовым Пальцем. Африкан знал, что лучший способ сохранить тайну — это спрятать ее в землю.
Казалось, что трупик вороны только что был положен в ящичек. Ни малейших намеков на тление или разложение; птицу будто мумифицировали или сделали первоклассное чучело. Мысленно попросив у Аиды прощения за то, что потревожил ее покой, я аккуратно достал ворону из гробика и положил на охапку сухой травы. А затем в дело пошла отвертка (я прихватил с собой все необходимые инструменты), — как я и предполагал, у ящичка имелось второе дно.
Шурупы были завернуты заподлицо, зашпаклеваны и закрашены. О том, что они присутствуют, я догадался интуитивно. Их насчитывалось шесть штук. Выкрутив шурупы, я поддел ножом крышку тайника, сделанную из толстой фанеры, вынул ее из ящичка и наконец увидел тот артефакт, который наделал много шуму в нашем городе и из-за которого было пролито столько крови.
Амулет Африкана представлял собой неправильной формы диск диаметром шесть-семь сантиметров и толщиной около пяти миллиметров из какого-то странного зеленоватого металла, он словно искрился. Присмотревшись (я побоялся брать колдовскую вещицу в руки), я понял, что амулет — это змея, свившая несколько колец. Она кусала свой хвост. Гад был выполнен настолько искусно, что казался живым. Этому способствовали и его глаза — вместо них были вставлены крохотные бриллианты. Они зловеще посверкивали, и я невольно отшатнулся от гробика. Амулет был прикреплен к прочной цепочке, на вид — из простого железа. Но я не заметил на цепочке ни единого пятнышка ржавчины.
Рядом с амулетом лежал конверт, запаянный в пластик. Я осторожно достал его, открыл и увидел там лист плотной белой бумаги, испещренный убористым каллиграфическим почерком с характерными завитушками, присущими давно ушедшей эпохе. Теперь так не пишут, да это и нельзя сделать с помощью шариковой ручки — только пером.
Это было письмо. Мне. Я так разволновался, что строки начали расплываться. Лишь огромным усилием воли я заставил себя успокоиться и только тогда смог вникнуть в смысл прочитанного.
«Здравствуй, Алексеюшка! Здравствуй, мой мальчик! Обращаюсь к тебе потому, что только ты мог догадаться, где хранится мое самое главное сокровище. И потом, другим в руки оно не дастся.
