Фридрих Незнанский - Сегодня ты, а завтра…
– Слушай, Брикс, – завопил Дзефирелли, – сижу я однажды в баре, подруливает ко мне куколка, мамочки мои! Ноги длиннющие, как спагетти, сиськи что тебе арбузы, кожа как шкурка у кондома – гладенькая, скользкая… и говорит: «Эй, ковбой, могу я трахнуть тебя вибратором в задницу?» Ну, я и сел на жопу. А рожа у меня была точь-в-точь как твоя.
Когда Брикс заметил движение у себя за спиной, было уже поздно. Что-то тяжелое и холодное (в такую-то жару) обрушилось ему на затылок. Уже падая, он увидел чью-то руку, сгребающую ворох одежды Анджело, и почувствовал вонищу теперь уже не травки, а настоящего дерьма.
Когда он очнулся, братья по оружию продолжали как ни в чем не бывало резаться в карты, и, кажется, Мери удалось отыграться, поскольку на ней уже болталась широкая роба Дзефирелли. Шпиона видно не было.
– Где этот ублюдок?! – Брикс вскочил и тут же присел от боли – очевидно, во время падения он подвернул ногу, а может, ударился о винтовку, оказавшуюся бесполезной в короткой схватке с врагом.
– Какой ублюдок?… – лениво растягивая слова, отозвалась Анджело.
– Который ударил меня по голове.
– По какой голове?…
– И который унес твою, Анджело, форму.
– Какую форму?…
– Которую ты проиграла в карты.
– В какие карты, чего ты привязался?
– Может, поссать пошел? – предположил Дзефирелли.
Брикс понимал, что нужно действовать немедленно, но куда бежать, где мог укрыться шпион? Он метался направо и налево в поисках следа, затем решил планомерно исследовать бивуак.
– Эй, Брикс! – донеслось ему вслед. – Он спрашивал про какую-то дырку в заборе… Приятный, кстати, парень…
Метрах в ста от костерка Брикс наткнулся на одежду шпиона: насквозь мокрые вонючие брюки, мятый, разодранный пиджак, скомканную рубашку и размокшие туфли.
Он выстрелил в воздух, больше не отваживаясь на преследование шпиона в одиночку, но вместо спешащих на подмогу друзей вокруг засвистели пули. В темноте кто-то, очевидно, принял его за диверсанта и открыл огонь. Стреляли в воздух. Но попали не все. Одна пуля оцарапала Бриксу щеку, и он шмякнулся на землю, вопя, согласно армейским правилам, свое имя и номер, тщетно стараясь перекричать канонаду.
Стрельба продолжалась минут пять. Стреляли в охотку, многие первый раз в жизни и оттого не могли отказать себе в таком удовольствии. И что самое главное, наутро каждый из стрелявших будет утверждать, что видел шпиона собственными глазами.
Через десять минут старший сержант Йовович с отвращением выворачивал карманы разодранного, пропитанного нечистотами пиджака. Ни бумажника, ни документов. Пиджак довольно теплый, дешевый и вряд ли сделанный в Штатах – определенно это коммунистическая свинья. Сержант расковырял штык-ножом все пуговицы в поисках микрокамеры, но не нашел. Туфли тоже были разобраны на составляющие – и снова никаких тайников. Рубашку он от злости располосовал на мелкие клочки, и только из заднего кармана промокших брюк, которые он оставил на закуску, ему улыбнулась удача в виде скомканной визитки с расплывшимися, но вполне различимыми буквами: «А. B. Turetsky…» Вторая строка почти не читалась, зато в третьей очень четко выделялось слово «Moscow». На обороте – то же, очевидно, на русском.
Дальше находка перекочевала к майору.
– На секретную базу армии США вломился, мать его, турецко-арабский коммунистический ублюдок, вероятно, шпион, сэр, – доложил Йовович.
О'Хара повертел мятую бумажку в руках:
– Вы уверены, что это его визитка?
– Определенно, сэр.
– Зачем же он ее оставил, он дилетант?
– Нет, сэр. Я думаю, он глумится над нами, сэр. Он бросил вызов армии Соединенных Штатов, сэр!
– Так надерите ему задницу!
Майор О'Хара, пропесочив подчиненных по первое число и отдав приказ до рассвета непременно разыскать русского турка, помчался домой. Как он ненавидел этого ублюдка, как ему хотелось собственными руками взять его за глотку и расспросить о целях ночного визита. Но остаться он не мог, дома его ждала Бони, он и так боялся, что уже не застанет ее в живых. Она должна была родить, но что-то пошло не так, и врач сказал, что она не выживет, а если и выживет, ее все равно придется усыпить, поскольку у нее отнялись задние ноги.
Майор несся, повизгивая клаксоном, звук которого знали все поголовно его подчиненные, с одной стороны как бы подбадривая их своим присутствием, а с другой стороны расчищая себе дорогу в суматохе всеобщей организованной паники. Часовые у ворот, проверявшие всех желающих покинуть территорию, перед майором мгновенно распахнули ворота и стояли навытяжку, пока он мог бы видеть их в зеркальце заднего вида.
Он летел, выжимая из машины все что можно, но опоздал. У дверей его встретил исполненный скорби врач:
– Ваша собака, сэр, Бони – она умерла, сэр.
Майор отвернулся, чтобы скрыть скупые мужские слезы, навернувшиеся на глаза. Он подошел к багажнику, чтобы достать лопатку и лично вырыть могилу для Бони, он похоронит ее в саду и посадит над могилой белые лилии. В голове у майора медленно плыли картинки скромных похорон: Бони в маленьком гробике, укрытом звездно-полосатым флагом, строгий венок из еловых ветвей и салют – три артиллерийских залпа.
– Ну, мать его, ублюдок! – О'Хара просто позеленел от бешенства: багажник был приоткрыт, а внутри отсутствовала запаска, зато присутствовал запах дерьма и скомканное солдатское кепи. Значит, сам майор вывез этого говнюка из зоны поисков. Спас его задницу. И подставил тем самым свою.
Брызгая слюной и матерясь, О'Хара бросился к телефону:
– Прекращайте поиски. Этот ублюдок уже выбрался за территорию базы. Проверьте всю матчасть на предмет исчезновения или порчи и предупредите полицию и окрестных жителей, чтобы посматривали, дайте его приметы, и пусть звонят нам, как только что-нибудь, хоть что-нибудь покажется им подозрительным.
Ну, мать твою, попадешься ты мне, я тебя отучу шпионить, похороню в огороде рядом с Бони и буду каждый день плевать на твою сраную могилу.
Кэт в который уже раз безрезультатно набирала номер Турецкого. Никто не желал подходить к телефону. Отчаявшись, она позвонила портье гостиницы, в которой остановился ее русский друг, но портье также не смог ничем ей помочь: ключ от номера на доске в холле – следовательно, мистера Турецки в номере нет, никаких сообщений он не оставлял, ему также ничего не передавали.
Но куда он мог подеваться? Или он разнюхал что-то насчет Беляка с компанией и отправился по горячему следу? Но он ведь не сумасшедший и не стал бы рисковать собственной головой – один без прикрытия соваться в пекло? Хотя от него можно ждать чего угодно. Но тогда только ждать и остается, пока он сам не соизволит объявиться.
А собственно, с какой стати она вообще так разволновалась, что, больше дел других нет: взрослый мужик, у самого голова на плечах имеется, подумаешь, не объявлялся целых шестнадцать… нет, уже двадцать часов. Может, по бабам пошел?
Но с другой стороны, с чего бы это ему в молчанку играть? Телефоны в Нью-Йорке на каждом углу, договорились же работать в постоянном контакте. Может, он с простреленной головой лежит себе в своем номере, а ключ на гвоздик кто-то другой повесил? Горничная могла до его номера еще не дойти…
Сидеть и гадать на кофейной гуще было не в ее правилах, и Кэт отправилась в отель лично, чтобы убедиться, что самые жуткие ее предположения абсурдны и беспочвенны. В конце концов, если в номере нет хладного трупа, то, возможно, там, по крайней мере, есть что-то, что позволит прояснить место пребывания мистера Турецки.
Прежде чем подниматься в номер, Кэти решила переговорить с портье. Возможно, в личной беседе он будет более разговорчив, чем по телефону, и ей удастся выяснить что-либо.
Портье – благообразный, седовласый, с манерами дворецкого в пятом поколении при аристократах в первом поколении – даже не взглянул на служебный значок, но с готовностью оторвался от своих занятий.
– Да, мэм, я дежурил вчера днем. Мистер Турецки покинул отель около пяти пополудни.
– Он был один?
– Один, мэм.
– Он говорил с вами о чем-либо?
– Да, мэм, мы поговорили о погоде. Эта жара, мэм… Он говорил, что хотел бы поплавать. Я предложил ему наш бассейн, но он сказал, что, возможно, в другой раз.
– Он спешил?
– Не думаю, мэм.
Кэт по привычке делала пометки в блокноте.
– Он вызвал такси или пошел пешком?
– Об этом вам лучше справиться у швейцара, мэм. Насколько я понимаю, машина его не ждала.
– Больше ничего припомнить не можете?
– Нет, мэм, это все. Я уже говорил вашему коллеге, что не заметил ничего необычного, очень приятный молодой человек…
Кэт в недоумении оторвала глаза от записей и тут же заметила, что ключа от номера Турецкого на месте нет.
– Какому моему коллеге?
– Одному из тех, что поднялись в его номер. В нашем отеле, мэм, мы придерживаемся очень строгих правил и не зря пользуемся заслуженной репутацией отеля высшего класса, в котором интересы клиентов превыше всего, но мы, разумеется, не станем препятствовать отправлению правосудия…
