Маргарет Миллар - Совсем как ангел
— Нет. — Минуту помолчав, она с детской прямотой добавила: — Я всегда думала, что они друг друга ненавидят. Конечно, мы не должны были никого ненавидеть, но некоторые все равно это делали.
— Хорошо. Теперь давай предположим, что никакого сообщения нет, а у брата Языка совсем другая причина, чтобы с тобой встретиться. Ты не представляешь себе, что это может быть?
— Нет.
— Возможно, тебе это представляется каким-нибудь пустяком, а для него важно.
— Ничего не приходит в голову, — медленно произнесла она. — Разве что он хочет вернуть свою дурацкую пишущую машинку? Ну и пусть забирает. Тетя месяц назад подарила мне на день рождения новую, портативную, серую с розовым…
— Подожди-подожди! Брат Язык дал тебе старую машинку?
— Ну, не то чтобы ДАЛ. Я ее у него выпросила.
— Это была его машинка?
— Да.
— И он хранил ее в сарае?
— Да. Я, бывало, туда забиралась и играла с ней, пока лента не порвалась. Да и бумага кончилась. Я была тогда еще совсем маленькой.
— Почему ты так уверена, что она принадлежала брату Языку?
— А она у него уже была, когда мы с ним впервые встретились. Мы жили тогда в горах Сан-Габриэль. Я как-то раз бродила по окрестностям и услышала странный звук — было похоже, что бьют в барабан. Оказалось, это брат Язык сидел на крыльце своей хижины и печатал. Только он тогда еще не был братом Языком. Смешно, не услышь я тогда его машинку, он, может быть, так никогда им и не стал бы.
Краем уха Куинн услышал, как дверь в его квартиру открылась. Потом до него донеслись быстрые, легкие шаги Марты.
— Слушай, Карма, — торопливо сказал он. — Оставайся там, где ты есть. Запри все двери и не открывай, пока я не приеду. Я выезжаю прямо сейчас.
— Почему?
— Хочу кое о чем спросить брата Языка.
— Думаете, мама в самом деле велела ему что-то мне сообщить?
— Нет. Думаю, он хочет вернуть свою машинку.
— Но зачем? Она такая старая и разбитая… он все равно не сможет ею пользоваться.
— Зато полиция сможет. Эта машинка находилась на заднем сиденье машины О'Гормана в ту ночь, когда он был убит. Я это тебе говорю, чтобы ты поняла: он — человек опасный.
— Я боюсь.
— Не бойся. К четырем я уже буду у тебя.
— Обещаете?
— Обещаю.
— Я вам верю, — серьезно проговорила она. — Вы сдержали слово насчет лосьона от прыщей.
Куинн повесил трубку и прошел в переднюю. Марта стояла у окна, глядя на море, как всегда, когда она приезжала к нему.
— Итак, это еще не кончилось? — промолвила она, не оборачиваясь.
— Нет.
— У меня такое ощущение, Джо, что это никогда не кончится.
— Не надо так говорить, — он обнял ее и прижался губами к теплой шее. — Где дети?
— Остались с соседями.
— Они что, не захотели меня видеть?
— Еще как захотели. Для них это настоящее жертвоприношение — пропустить целый день с тобой. Да еще на пляже!
— Ради чего же это жертвоприношение?
— Ради нас, — слабо улыбнулась она. — Ричарду пришло в голову, что мне для разнообразия должно понравиться побыть с тобой наедине.
— А должно?
— Да.
— Перспективный паренек наш Ричард.
Она повернулась и серьезно посмотрела ему в глаза.
— Ты действительно так думаешь? Что он НАШ Ричард?
— Конечно. Наш Ричард, наша Салли.
— У тебя это звучит, как в сказке. «С тех пор они жили счастливо…
— Так и будет.
— …и беззаботно».
— Ого, еще с какими заботами! — ухмыльнулся он. — Но мы с ними справимся, если любим и верим друг другу. А я думаю, что это так. Верно?
— Да.
В ее голосе он ясно расслышал нотку сомнения. Она присутствовала всегда, но с каждой новой их встречей становилась все слабее, и он верил, что в конце концов эта нотка исчезнет совсем.
— Сейчас такой период, — мягко добавил он, — когда ты невольно все время сравниваешь меня с О'Горманом. И не в мою пользу.
— Неправда.
— Правда, правда. А еще ты будешь взвиваться, когда дети обидятся на меня, если я вынужден буду проявить строгость — я, мол, так поступаю, потому что они не мои. Вообще поводов для ссор хватит — взять хотя бы денежные проблемы…
— Не продолжай, — она прижала кончики пальцев к его губам. — Я уже думала обо всем этом, Джо.
— Тогда хорошо. Значит, мы оба знаем, что так может быть. Нельзя жениться с закрытыми глазами. Почему ты колеблешься?
— Не хочу совершить еще одну ошибку.
— Ты считаешь, что О'Горман был ошибкой?
— Да.
— В самом деле или просто потому, что думаешь, мне будет приятно это услышать?
— В самом деле — Он почувствовал, как ее плечи под его руками вдруг напряглись. — Наше замужество состоялось по моей инициативе, не по его. Потребность свить свое гнездо оказалась у меня настолько сильной, что заглушила здравый смысл. Я вышла замуж за Патрика для того, чтобы создать семью. Он на мне женился затем, чтобы… ну… было, наверное, много причин, но основная — у него просто не хватило сил мне противиться или меня огорчить. Теперь, зная, что он мертв, я могу объективно судить не Только его, но и себя. Основной недостаток нашего брака был в слишком сильной зависимости друг от друга. Он зависел от меня, а я была связана его зависимостью. Неудивительно, что он так любил птиц, должно быть, и себя частенько ощущал птицей в клетке… Так что случилось, Джо?
— Ничего.
— Нет, что-то произошло, я чувствую. Пожалуйста, скажи мне.
— Не могу. Во всяком случае не сейчас.
— Хорошо, — беспечно кивнула она. — Как-нибудь в другой раз.
Он многое бы отдал за то, чтобы этот другой раз наступил как можно позже, но знал, что так не получится.
— Я сейчас сварю кофе, — предложил Куинн. — Выпьешь чашечку?
— Нет, спасибо. Если нам надо к четырем быть в Лос-Анджелесе, лучше выехать сейчас же.
— Нам?
— Не для того же я сюда приехала, чтобы видеть тебя каких-нибудь десять минут.
— Слушай, Марта…
— Выслушать-то я тебя выслушаю, но предупреждаю — ничего не услышу. И не пытайся поставить меня по стойке смирно.
— Не в том дело. Звонок Кармы меня удивил. Я не знаю, в чем там дело. Может, и ничего особенного — вполне вероятно, ее мать действительно решила что-то ей передать с братом Языком. Но в случае, если все окажется не так просто, я бы предпочел, чтобы тебя рядом не было.
— А я бываю весьма полезна в тех случаях, когда все складывается не так просто.
— Даже если это непосредственно касается тебя?
— Именно тогда, — с горечью кивнула она. — У меня в этом смысле огромный опыт.
— Значит, ты твердо решила поехать со мной?
— Если ты не возражаешь.
— А если возражаю?
— Пожалуйста, не надо. Ну, пожалуйста.
— Я вынужден, — настойчиво сказал он. — Потому что люблю тебя. И хочу уберечь от неприятностей.
— Я думала, мы собираемся бороться с ними вместе, Джо. Или то, о чем ты говорил, было лишь словами?
— Я пытаюсь оградить тебя, Марта, а ты даже не хочешь меня слушать.
— Не бойся за меня. А то я начинаю чувствовать себя каким-то получеловеком — так, должно быть, чувствовал себя О'Горман, когда я начинала за него трястись. Конечно, если ты увидишь, как я перехожу улицу, а на меня мчится автобус — я буду тебе благодарна, если ты меня оттащишь или хотя бы предупредишь. Но здесь… Послушай, это же смешно. Что со мной может случиться, если я подъеду с тобой к Карме? А за девочкой, может быть, надо будет присмотреть — она ведь еще ребенок, и очень испуганный. Не надо обкладывать меня ватой, когда я могу быть реально полезна.
— Ладно, — тяжело вздохнул Куинн, — позвольте вашу руку, мадам. Я помогу вам выбраться из ваты.
— Благодарю вас, сэр. Вы не пожалеете о своем решении.
— Да я и не посмею.
— Ты как-то странно сегодня говоришь, Джо. В чем дело? Что у тебя на уме?
— Ничего особенного, — вздохнул он. — Просто, мне вдруг захотелось, чтобы коробка с ватой, из которой ты так стремишься выбраться, стала чуть побольше. Настолько, чтобы вместить нас обоих.
Глава двадцать пятая
Он шел по городским улицам, часто останавливаясь и пристально вглядываясь в небо, будто ожидая увидеть кого-нибудь из своих лесных соседей: черно-белый всполох вспархивающего дятла, неяркую синеву хвоста кукушки, суетливо хлопающие крылышки зяблика… Однако на глаза ему попадались лишь случайные воробьи на проводах да голуби на крышах.
В голове у него постепенно зарождалась неясная фантастическая мечта: как было бы замечательно, если бы все горожане внезапно превратились в птиц. Машины на дорогах вдруг навсегда остановились бы, а из их окон выпорхнули бы птицы. А еще — из фабрик, контор, домов, гостиниц, квартир; из дверных проемов, труб, двориков, садов, с тротуаров… Птицы парили бы, скользя в воздухе, хлопая крыльями, пикируя, испуская трели, щебет, крики, свист, в буйстве красок, движений и звуков. И одна из них была бы больше, громче, великолепнее всех остальных. Золотой орел. Он сам.
