Инна Бачинская - Шаги по воде

Накануне Нового года позвонила Лариса и пригласила меня на новогодний утренник в детском саду, куда ходила ее младшая девочка, шестилетняя Анечка. «Моя толкушечка», – называла Лариса дочку. Анечка уродилась в мать – крепко сбитая, маленькая и толстенькая. Я удивилась, а Лариса добавила, что выступать мне не придется. Так что можно не бояться. Ни петь, ни читать стихи меня не заставят. И на современных деток интересно посмотреть…

– Анюта танцует испанский танец. В костюме от Регины, – сказала Лариса. – Это надо видеть. А партнер ее – настоящий испанец, сын генерального консула Испании. И, по-моему, у них любовь.

Я невольно рассмеялась, представив себе танцующую Анечку, похожую на медвежонка.

– Отказа не приму, – сказала Лариса. – Завтра в одиннадцать заеду, ждите!

…Мы сидели в первом ряду ярко освещенного зала, а на сцене пели и плясали детишки. Анечка, страшно серьезная, с красной розой в распущенных русых волосах, в черной длинной юбке ярусами и красной блузке, в бусах и браслетах на пухлых ручках, старательно кружилась, а ее партнер, мальчик постарше – тонкий, смуглый, стремительный, с прямой спиной, – выбивал чечетку, держа руки над головой. Они были смешной и трогательной парой. Им долго хлопали и кричали «бис!». Они кланялись, держась за руки. Раскрасневшаяся Анечка сияла, а испанский мальчик был строг и неулыбчив – настоящий маленький мачо со сведенными в одну линию густыми черными бровями.

Я спросила, почему не пришел Роман. Лариса рассеянно ответила, что он занят, работает. Через минуту повернулась ко мне и добавила:

– Кстати о Романе… Он уходит из «Глобал виллидж». Теперь останетесь?

Это было сказано со свойственной ей необидной прямотой и умением расставить точки над «i».

– Теперь останусь, – ответила я. – Наверное…

Потом праздник продолжался у елки, с Дедом Морозом и Снегурочкой. Дед Мороз, невысокий, подвижный, в длинной шубе и пышной бороде, тормошил детишек, водил хороводы, раздавал призы за лучший стишок или песенку. Я смеялась до слез, наблюдая возню малышей, их радостные сияющие личики. Впервые со дня возвращения домой мне было хорошо. Мы с Ларисой стояли у стены, болтая ни о чем. Дед Мороз, утирая пот со лба большим клетчатым носовым платком, подошел к нам.

– С Новым годом! – сказал он, прислоняясь к стене. – Устал, как бродячая собака. Как жизнь, Ксения Валентиновна? – Он уставился на меня светлыми зеленоватыми глазами.

– Вы? – поразилась я. – Здесь?

– Вот, подрабатываю, – ответил доктор Лапин, нисколько не смущаясь. – А вы что тут делаете?

– Вас что, выгнали со «Скорой помощи»? – спросила я, немедленно ощетиниваясь.

– Ага! – Он ловко выхватил из толпы пробегающих детишек девочку лет пяти. – Катюха, поздоровайся с тетей Ксенией и тетей… – Он вопросительно взглянул на жену Романа. «Ларисой», – подсказала та.

– Здрасьте, – девочка засмущалась, поглядывая в сторону товарищей.

– Моя дочь Катерина, – представил ее доктор Лапин, придерживая за плечо. – Беги, скажи, Дед Мороз уже идет, – разрешил он, и девочка умчалась. – Вы не против, если я посижу с вами? – спросил он, сползая по стене на пол. – Давненько я так не вкалывал. Пивка бы холодненького!

– Сейчас принесу, – вызвалась, к моему изумлению, Лариса и ушла, оставив нас одних.

– Хорошая женщина, – заметил доктор Лапин. – Душевная и понимающая. Ваша подруга?

Я пожала плечами.

– Как дела, Ксения Валентиновна? Кто-то мне сказал, что вы уехали из страны. Вы как, на побывку к нам или навсегда?

– Навсегда, – ответила я, не зная толком, как с ним держаться.

– Я часто думал о вас, – продолжал Лапин, расстегивая верхние пуговицы своего красного тулупа. Расстегнув, он запустил за пазуху руку и всласть почесался.

Я невольно рассмеялась, вспомнив, как он застегивался на улице.

– И что же вы думали? – не удержалась я.

– Разное, – ответил он туманно. – Я еще тогда хотел за вами… приударить, честное слово! Но вы были такая… я просто испугался. Всегда боялся деловых женщин.

– Вы? Испугались? – Я снова рассмеялась.

Мы помолчали немного.

– Ваша подруга… Стелла… была красавицей. Как все сложилось нелепо… Я сразу же хотел позвонить вам, но мне самому пришлось туго… Ну, да вы, наверное, в курсе.

Я кивнула.

– Вам тоже пришлось туго. Жаль, что так получилось…

Тут появилась Лариса и протянула Лапину бутылку минеральной воды.

– Извините, доктор, пива нет.

Он схватил ее руку и поцеловал. Лариса вспыхнула. Лапин открыл крышку зубами и стал жадно пить. Вода булькала и стекала по его подбородку за пазуху, а мы стояли и смотрели на него. Закончив пить, он утерся рукавом, поставил бутылку на пол и взглянул на нас.

– Вы спасли мне жизнь, – сказал он, обращаясь к Ларисе. – Жаль, что не пиво. – Встал на четвереньки, затем, кряхтя, выпрямился. – Пойду работать. И кой черт занес меня на эти галеры?

– А хотите… – вдруг сказала Лариса, – хотите, я приглашу вас в «Старую Одессу». Там классное пиво. После утренника.

– Хочу! – сразу же ответил доктор Лапин.

Я молчала, и они оба выжидающе уставились на меня.

– А… Анечка? – спросила я, как будто это было важно. Я просто не знала, что сказать.

– Роман заберет. Сейчас ему позвоню.

– Ну, тогда до встречи, – сказал доктор. – Я уже закругляюсь. Подождите меня у входа, лады?

– Эй! – позвала я его, и когда он оглянулся, велела: – Застегнитесь!

Он стал застегиваться. Я поймала на себе заинтересованный взгляд Ларисы.

– Откуда вы его знаете? – спросила она, когда Лапин ушел.

– Нас Стелла познакомила, – ответила я, слегка соврав.

– Да… – вздохнула Лариса. – Как все получилось…

– А вы откуда?

– Через детей. – Она искоса взглянула на меня. – По-моему, вы ему нравитесь… Он замечательный специалист. И человек, кажется, хороший.

– Я едва знаю его, – ответила я, к своему неудовольствию покраснев.

– Ксения, – Лариса положила ладонь мне на рукав, готовясь оседлать любимого конька. – Поверьте мне… Доктор Лапин… Да, у него были проблемы – а у кого их нет? Случилась какая-то некрасивая история несколько лет назад, но сейчас его позвали обратно. Таких хирургов, как он, – раз-два и обчелся. Разведен, между прочим. А как он к дочке относится! Видели? Вы же знаете, у мужчин детей не бывает в принципе. Возьмите моего Романа – думаете, он стал бы тут из себя Деда Мороза изображать? Не стал бы даже для любимой дочки. А Лапин изображал. – Она значительно помолчала, потом сказала, серьезно глядя на меня своими выпуклыми карими глазами: – Имейте в виду, Ксения… Помните, я говорила вам про биологические часы? Которые тикают? Помните?

Она говорила и говорила, а я почти не слушала. Странная мысль пришла мне в голову: какие-то неведомые силы снова столкнули меня и доктора Лапина так же, как раньше столкнули нас с Урбаном. Я вдруг вспомнила одну из передач Александра, в которой он говорил о случайности как о непознанной закономерности. «Мы не случайны, – внушал Урбан своим бархатным голосом, – но предназначение наше сокрыто. Промысел Божий в отношении нас неизвестен. И наши решения ничего не меняют. Почти ничего…»

Кое-что все-таки меняют… Я могу пойти в «Старую Одессу». Или могу отказаться и отправиться домой – «две большие разницы», как говорят одесситы. И тогда уже никто не возьмет на себя труд сталкивать нас лбами… в третий раз. Я представила себе, как Тот, Кто Сталкивает Лбами, в остроконечном колпаке, расшитом звездами, и длинном серебряном халате сидит в старинном кресле на львиных лапах и старательно скрипит гусиным пером, выводя в Книге Жизни следующее:

«Глава восьмая (или девятая, или десятая, или сто двадцать пятая). Ксения и доктор Лапин».

Закончив писать, он замирает и, почесывая нос кончиком пера, ждет моего решения. Если я не пойду в «Старую Одессу», глава, скорее всего, останется ненаписанной. А рядом с ним, затаив дыхание, стоит незабвенный господин Бьяготти, скрестив на удачу указательные и средние пальцы на обеих руках, и тоже ждет…

Я вдруг вспомнила, как доктор Лапин сказал: «Я еще тогда хотел приударить за вами», – и усмехнулась. Тут до меня дошло, что Лариса замолчала и теперь смотрит на меня со странным выражением.

Я пожала плечами и кивнула, соглашаясь…

…Тело Александра Урбана так и не нашли. Впрочем, я, кажется, уже упоминала об этом.

Иногда я думаю, что он не утонул, а ушел. Выбрался на берег где-нибудь в укромном месте и скрылся. И живет теперь на краю мира в Гималаях, в монастыре… том самом, в котором жил когда-то… забыла название. Он бос, солнце до черноты прокалило его кожу, руки загрубели, а лицо стало похожим на лики святых.

…Он работает до седьмого пота. Добравшись вечером до своей кельи, падает на тощую циновку и тут же засыпает. И спит до рассвета сном праведника. Ему никогда ничего не снится. Он никогда ни о чем не вспоминает и ни о чем не жалеет…