Филлис Джеймс - Невинная кровь
Глядя на вкрадчивую, хищную улыбочку Брюера, девушка легко представила, что именно привлекло Габриеля в этом парне. Своеобразные, странные лица всегда привлекали Ломаса. Иначе почему он вообще с ней связался? Габриель выбирал знакомых, точно безделушки на уличном лотке. Не раз на вечеринках Филиппа наблюдала, как он «покупался» на яркий блик, мелькнувший на щеке, внезапную вспышку остроумия, горделивый поворот головы. Зато, подобно безделушкам, людей можно было выбрасывать и заменять, будто негодные покупки. Такое лицо он бы не пропустил. Угрюмая красота, налет опасности и порока, поддельная уязвимость… Гость силился выглядеть безобидным просителем, но в воздухе пахло алчным возбуждением. «Парень перестарался с нарядом и теперь явно не в своей тарелке, — усмехнулась про себя девушка. — Должно быть, это его лучший костюм, предназначенный для особых интервью, свадеб, обольщения и шантажа». Портной переусердствовал; отвороты слишком широкие, ткань — скорее синтетика, чем настоящая шерсть — уже начала коробиться. Странно, что Ломас не потрудился объяснить ему, как следует одеваться. Зато сколько гонора, сколько самоуверенности в заурядном трепаче с елейной улыбочкой!
— Знаете, чем раньше вы меня впустите, тем раньше мы покончим с этим. Иначе я буду возвращаться вновь и вновь. Давайте поговорим в доме. Не хотелось бы затевать ссору на улице, а то еще кто-нибудь услышит. Соседи наверняка полагают, что фамилия вашей матери — Пэлфри? Не стоит их разочаровывать.
Мэри Дактон вышла на лестничную площадку и прошептала:
— Впусти его.
Филиппа шагнула в сторону. Пришелец проворно скользнул внутрь, в два скачка одолел узкие расшатанные ступени, едва не сбил с ног хозяйку, застывшую у открытой двери, и бесцеремонно двинулся прямо в гостиную, словно частенько бывал здесь прежде. Филиппа бок о бок с матерью последовали за ними встали на пороге, наблюдая за чужаком. С каким же алчным презрением он упивался их бедностью, их ранимостью! Парень оглядывал квартиру с видом кредитора, оценивающего стоимость пожитков. Цепкий взор недоверчиво задержался на полотне Генри Уолтона, и даже девушке на миг показалось, что картине здесь не место.
Впрочем, нет. Это ему не место в их доме! Филиппу захлестнула ярость. За внезапным озарением тут же последовало действие.
— Постойте, — произнесла девушка. — Погодите.
Она убежала в кухню, вытащила из-под раковины ящик с инструментами, схватила самое крупное и самое увесистое долото, промчалась обратно, едва взглянув на глупое, ошеломленное лицо Брюера, выскочила в подъезд и с грохотом захлопнула дверь. После этого, загнав острый конец в узкую щель у косяка, принялась выламывать замок. Филиппа не давала себе труда задуматься над тем, что же в ее отсутствие происходит в квартире. Все силы, все мысли девушки сосредоточились на нелегкой задаче. Замок не поддавался: его и создавали так, чтобы выдерживал подобные покушения. А вот входная дверь проявила больше слабости. Она ведь никогда не была парадной, да и прослужила восемьдесят с лишним лет. Филиппа упиралась, хрипя от напряжения. Но вот послышался треск, по дереву побежали первые трещины. Хозяйка квартиры глухо простонала и налегла. Через пару минут дверь наконец-то сломалась. В то же мгновение девушка очутилась перед незваным гостем с долотом в руке. Она отдышалась и ровным голосом проговорила:
— Отлично. Теперь убирайтесь. Черкнете хоть слово — я буду жаловаться в редакцию и в совет по печати. Заявлю, что вы взломали дверь, силой ворвались в дом и под угрозой выдать маму соседям вынудили нас на интервью.
Парень шарахнулся к стене, округлив глаза и неотрывно глядя на тяжелый инструмент.
— Сучка ненормальная! — просипел он. — Кто тебе поверит?
— Не сомневайся, поверят, и намного скорее, чем тебе. Хочешь рискнуть? Помни: таких, как я, уважают. Таких, как ты, — нет. Думаешь, приличной газете нужна подобная слезливая дребедень? Мэри Дактон, по-вашему, не заслуживает сострадания, но я — другое дело. Послушная долгу дочь ставит на карту свое будущее. Учащаяся Кембриджа селится в трущобе во имя кровных уз. Читатели разрыдаются. Ты убежден, что, глядя на мое лицо, кто-то поверит, будто бы я сама взломала дверь?
— Это не мое долото! С какой стати я буду расхаживать с долотом?
— Да ни с какой. Разве что надумаешь выломать чей-нибудь замок. Видишь, самый обычный инструмент. Недавно, кстати, купленный. Имя владельца на рукояти не написано. Докажи, что это не твое, если сможешь. И не забывай, нас двое против одного. Кажется, тебе известно, кто моя мать? Полагаешь, у нее не повернется язык соврать ради того, чтобы разрушить карьеру наглого журналиста?
Чужак потрясенно вымолвил:
— Боже, вы и впрямь на такое способны!
— Так вот я — ее дочь. Если даже напишешь свою статью и обелишься перед начальством, тебе не уйти от ответа. Я лично об этом позабочусь.
Она уже не сомневалась, что произвела на гостя нужное впечатление. От него исходил запах ужаса — резкий, вонючий, словно блевотина. Брюер попятился к выходу. Филиппа тронулась следом, направив острие долота к его горлу. Наконец парень исчез. С лестницы донесся поспешный топот обезумевшего от страха человека.
Мэри Дактон, вытянув руки, двинулась вдоль стены, точно слепая. Девушка подошла к ней и довела до постели. Мать и дочь сели рядом, касаясь друг друга плечами.
— Нагнала ты на него страху, — прошептала бывшая узница.
— Ну и хорошо. Теперь ни строчки не напишет. По крайней мере пока не свяжется со своим адвокатом, да и тогда вряд ли.
— Может, нам лучше уехать? Не надолго, конечно, хотя бы на пару дней. Пусть он решит, что спугнул нас. Однажды, когда мне было девять, наш класс воскресной школы возили на экскурсию на остров Уайт, в город Вентнор. Там скалы, песок и домики с викторианскими росписями. Вот бы отправиться туда. Парень вернется пару раз, поймет, что мы съехали, — и оставит нас в покое.
— Он и так не посмеет нас больше трогать. Я не блефую, и Брюеру это известно. «Кларион» — последняя газета, где напечатают сентиментальную труху, которой он собирался удивить читателей. Даже если вдруг выйдет статья, там точно не будет ни адреса, ни имен. Редакция блюдет в чистоте свою либеральную совесть. Успокойся, никто не станет тебя травить. В конце концов, ты свое отсидела и теперь в их глазах относишься к виду, подлежащему защите.
Филиппа удивилась, насколько ранимой оказалась ее мать. Выходя из тюрьмы, она казалась такой сильной, уверенной в себе. Хотя, вероятно, тогда ее попросту ничто не трогало. Возможно, именно в ту минуту, на берегу городского канала, в зеленоватых сумерках, глядя, как переворачивается и тонет опостылевший потрепанный чемодан, Мэри Дактон и решила вновь принять на себя бремя жизни со всеми заботами и горестями.
Девушка придвинулась к матери, обняла дрожащие плечи. Прижалась щекой к холодной щеке. И поцеловала ее. Господи, как легко и прекрасно. И почему ей понадобилось так много времени, чтобы понять: любви не нужно бояться?
— Все уладится, — сказала Филиппа. — Ничего страшного нам не грозит. Мы вместе, и никто нас не обидит.
— А вдруг он пойдет в другую газету?
— Не пойдет, иначе вылетит из «Кларион». А если посмеет, мы разрушим его карьеру. От тебя потребуется одно — подтвердить мои слова. А твой испуг придется даже кстати, правдоподобнее будешь смотреться. Всего-то и надо, что чуть-чуть соврать.
— Я не слишком наловчилась в таких делах.
— А что здесь такого? Да нам и не придется раскрывать рот. Говорю тебе, Брюер уже забыл сюда дорогу.
— Наша дверь. Ее теперь не закроешь?
— Завтра же куплю засов, станем запираться на ночь, пока не установят новый замок. Ерунда, не стоит беспокоиться. Журналист ушел насовсем, ну а красть здесь нечего, разве что картину. Профессиональный вор не сунется в такую дыру. Однажды к нам на Кальдекот-Террас влезли грабители — они предпочитают мелкие драгоценности, от которых проще избавиться.
Девушка посмотрела на мать — и будто бы увидела собственные руки со стороны. Длинные, тонкие пальцы с узкими сильными ногтями ритмично сжимались, ладони словно утешали друг друга. Женщина отрешенно смотрела в одну точку, явно не замечая своих нервных жестов. Может быть, в этот миг ее руки перекатывали тяжелый гладкий камушек, а перед глазами расстилалось бескрайнее море, и пестрая волна изгибалась, обрушивая к босым ногам пену и поднятую со дна гальку… Но вот Мэри Дактон моргнула и словно опомнилась.
— Откуда он узнал?
— От Габриеля. Этот парень умеет вынюхивать скандалы, у него талант. Не удержался и рассказал приятелю. Знакомая ситуация. Все мы в итоге думаем только о себе. Взять хотя бы меня и ту беременную.
— Кого?
— Ты не знаешь. Ей нужна была наша квартира, и я обошла соперницу.
