Юлия Шилова - Разведена и очень опасна
— Люба, ты слушай, что я тебе говорю. Я тебе повторяю, если Лось с ребятами появится, не пускай, — потихоньку выходил из себя Женька. — Ты все поняла?
— Я все поняла.
— Я сплю, и я дома один. Саньки здесь нет.
— Какой Саньки? Может, Татьяны?
По лицу брата потекли слезы.
— Люба, это наша Сашка. Она тогда не сгорела. Она была в клинике полтора года. Она восстанавливала свою внешность, а в результате ей сделали новую. Посмотри внимательно в ее глаза. Это же наша Сашка!!!
Женщина вскрикнула и бросилась мне на шею.
— А я сразу поняла, что она на Сашеньку похожа… Она даже говорит, как наша Сашенька. Я ее первой признала. Только она так меня и звала: «Теть Люба». Прямо как наша Сашенька.
— Так это и есть наша Сашенька.
— Ой, я никак привыкнуть не могу, — заголосила женщина.
Когда мы вновь остались с братом одни, Женька взял меня за руку и проникновенно сказал:
— Санька, родная, теперь я могу умереть спокойно. Ты вернулась. В глубине души я всегда верил и ждал, что ты обязательно вернешься. Я чувствовал, что ты жива. Я это чувствовал. Ведь мы ж с тобой одной крови…
— Теперь ты не умрешь… Теперь я рядом, — обливалась я слезами.
— Теперь я могу умереть спокойно. Ты не должна бояться этого. Ты должна представить, что я не умер, что я просто далеко уехал. В какое-нибудь путешествие, из которого вернусь не скоро. Врачи сказали, что мои дни сочтены, и я прекрасно об этом знаю.
— Но почему?!
— Последнее огнестрельное ранение привело к заражению, а дальше покатилось… Потом обнаружили опухоль…
В тебя стрелял Вован. Вернее, не он сам. Он кого-то нанял. Я за тебя отомстила. Женька, я за тебя отомстила… Вована больше нет и его напарника Олега тоже.
Я плакала и не пыталась скрыть слез. Я наконец встретилась с братом, встречи с которым ждала так долго.
— Почему ты не звонила мне из клиники? Я бы тебя забрал. Все было бы совсем по-другому…
— Я не могла. Я и представить себе не могла, что ты так страшно болен. Я не могла себе это представить… не знала, что ты умираешь.
— Если я умру, это не значит, что я исчезну. Я никогда не исчезну. Я стану невидимкой и я по-прежнему буду рядом. Мы же с тобой одной крови, а это значит, что мы не сможем потерять нашу с тобой связующую нить даже тогда, когда я буду на том свете. Я буду всегда незримо присутствовать с тобой рядом. Я буду по возможности тебе помогать и оберегать тебя.
А затем… Затем в комнату вернулась тетя Люба. Мы обнялись и заплакали. Брат держал мою руку.
Через несколько минут он улыбнулся, поблагодарил меня за то, что я позволила ему увидеть меня перед смертью, попросил Любу никого не впускать и, не отпуская моей руки, умолк…
— Женька, надо бороться! — убеждала я. — Так нельзя. Надо бороться! Я покажу тебе клинику, где люди борются, несмотря ни на что… Где люди не опускают руки… Слышишь? Есть такое место на этой земле, где люди борются. Несмотря ни на что…
— Завтра же поедем в эту клинику, — тихо плакала Любовь Викторовна. — Завтра же поедем.
— Женька, ты слышишь?
Но Женька уже ничего не слышал, потому что он умер. Люба посмотрела в его глаза и закричала. Я потрогала его руку и заголосила следом за ней:
— Женька, Женечка… — Если он умер, это еще не означает, что его нет… — Я обняла брата. — Женька здесь. Просто он стал человеком-невидимкой. Он все видит, все слышит, и он с нами!
Зазвонил домофон. Люба хотела было встать, но я не позволила ей этого сделать.
— Женька велел никого не пускать.
Звонок повторился, потом еще раз и еще… Люба взялась за голову и тихо сказала:
— Сюда никто не может зайти, но у Лося есть ключи. Я забыла сказать Жене о том, что дала ему запасные ключи.
В комнату ворвались Лось, его невеста и все наши ребята. Я по-прежнему крепко обнимала брата и не обращала на них никакого внимания.
— Там двое наших парней погибли! — сказал кто-то из них. — Они умерли прямо за столом. Ресторан полон ментов. Мы не захотели отдавать тебя ментам. Мы решили разобраться с тобой сами.
— Это ты их отравила? — Один из ребят достал пистолет и направил его в мою сторону.
— Я, — сказала я совершенно спокойно.
— Почему?
— Потому что это они убили меня. Сожгли в доме. Да и не только меня, сначала они убили моего брата… Он выжил, но каковы последствия…
Слово «брат» произвело на всех ошеломляющее впечатление.
— Это наша Санечка, — объяснила домработница. — Она тогда не сгорела. Она чудом спаслась и все это время лежала в больнице, восстанавливала свою внешность. Она стала новой Санечкой, но глазки у нее остались те же. Кто не верит, посмотрите в ее глазки.
— Саша, это ты?! — Лось сделал шаг вперед и встал как вкопанный. Его невеста встала рядом с ним и, показав, что он ее собственность, взяла его за руку.
— Все нормально, Лось. Все нормально. Извини, что испортила тебе свадьбу.
— Саша, я и подумать не мог, что ты жива…
— Все нормально, Лось, считай, что меня нет.
— Лось, кто это? — заметно занервничала его невеста.
— Это… Это…
— Кто это?
— Это… Моя любимая девушка…
— Но ведь у нас с тобой будет ребенок! Я ношу твоего ребенка под сердцем уже три месяца… Какая любимая девушка?!
Я посмотрела на перепуганную Лизу и повторила:
— Лиза, все хорошо. Лось твой. Все нормально. Я знала, что у вас будет ребенок.
— А что с Женькой? — испуганно спросил Лось.
— Мой брат умер. Он дождался встречи со мной и умер. Он не мог умереть, не встретясь со мной. Он ждал этого часа, потому что только он один верил, что Я НЕ УМЕРЛА. Я ГДЕ-ТО ЕСТЬ.
Я встала и сказала то, во что действительно верила:
— Мой брат не умер! И пусть кто-нибудь только попробует сказать, что он умер! Он здесь. Рядом с нами.
Я его чувствую. Он улыбается. Просто он стал невидимый, но я ощущаю его присутствие. Нас связывает с ним неразделимая нить, которую никто и никогда не сможет разрубить. Сегодня я вернулась в большую жизнь и попала сразу на два мероприятия. На свадьбу и на похороны. Это слишком много для одного дня. Я хочу уйти.
— Куда? — с недоумением спросил Лось.
— Я хочу уйти для того, ЧТОБЫ НАЧАТЬ ВСЕ СНАЧАЛА… И никто, слышите, никто, не вправе меня остановить…
Эпилог
Я смотрела на отца Дмитрия и улыбалась. В глубине души я прекрасно понимала, что должна уйти в монастырь, что в моей жизни наступил момент, когда я больше не могу управлять своей судьбой и должна вручить ее тем людям, которые это умеют.
Я устала получать удары судьбы и свято верила в то, что в монастыре меня обязательно поймут, приютят. Отец Дмитрий одобрил мой выбор и даже сказал мне о том, что у меня светлая душа. Я любила беседы с ним, потому что именно из них я многое черпала, многому училась. Например, я никогда не думала о том, что Бог есть любовь, а оказывается, это так, и что любовь сама по себе не падает к нам с небес, ей нужно учиться. Мое сердце подсказало мне, что я должна молиться. Когда я молилась, я верила, что с Божьей помощью все образуется. Я любила петь «Ave Maria!».
По вечерам я пела и мысленно прощалась с демоном, прощалась с ним навсегда. Я отказывалась не от одного демона, я отказывалась от всех демонов, искушающих душу человека. Я окончательно решила для себя постричься в монахини и полностью посвятить себя Христу.
Я пела эту песню, потому что так просила моя душа, которая обливалась слезами, изливая пением свои чувства. Игуменья не хотела, чтобы я пела подобные песни. Она говорила мне о том, что это пение католическое, а я должна петь православное. Но я ничего не могла с собой поделать. Я это делала не сама, просто это просила меня моя истерзанная душа…
Я не отрицала, что я великая грешница. Я слишком много грешила, много любила и много страдала, а теперь для того, чтобы искупить все грехи, мне придется набраться много сил… Слишком много… И все же, несмотря ни на что, я стала послушницей. Просто в моей жизни наступил момент, когда Я ПОНЯЛА, ЧТО Я ДОЛЖНА ПРИЙТИ К БОГУ.
В монастыре я научилась вставать очень рано, на рассвете, и всегда начинала свой день с обращения к Богу. Я всегда прятала свои слезы, потому что плакать тут было нельзя. Слезы считались грехом уныния, а больше я не могла грешить. Я проходила послушание и готовилась к постригу. Я перестала петь католические песни и разучила православные песнопения. Жизнь текла своим чередом, и я сама ее выбрала. Это был мой выбор, и никто не вправе его осудить. Где-то там осталась другая, мирская жизнь.
Перед самим постригом я почувствовала однажды, как сильно забилось мое сердце, и вышла за монастырские ворота. Прямо у ворот монастыря стояла машина, в которой сидел мужчина и читал газету. Увидев меня, он тут же выскочил из машины, уронил газету и крикнул:
