Джеймс Чейз - Том 23. Только за наличные. Ты найди, а я расправлюсь

Я записал номер на конверте и сунул его в карман. В этот момент раздался звонок, и я пошел открывать дверь Джине.

Я провел ее в гостиную.

— Прежде всего, — сказал я, — осмотрите все эти шмотки. Чалмерс приказал мне от них избавиться. Велел их продать, а деньги пустить на какую-нибудь благотворительность. Работка еще та. Этих тряпок хватит, чтобы открыть небольшой магазинчик.

Я отвел ее в спальню и предоставил возможность пройтись по всем шкафам и ящикам.

— Ну не так уж и трудно будет от всего этого избавиться, Эд, — сказала она наконец. — Я знаю женщину, которая специализируется как раз на подержанной одежде в хорошем состоянии. Думаю, ей это все будет в самый раз. И она сама все отсюда заберет.

Я облегченно вздохнул.

— Замечательно. Я не сомневался, что вы выручите меня. Мне наплевать, сколько за это будет выручено, лишь бы поскорее это провернуть и избавиться от квартиры.

— Синьорине Чалмерс все это обошлось недешево, — заметила Джина, разглядывая туалеты и белье Элен. — Кое-что она ни разу не надевала. Все это приобретено в самых дорогих римских магазинах.

— Совершенно точно установлено одно — деньгами ее снабжал не папенька. Видимо, она была у кого-то на содержании.

Джина пожала плечами и закрыла шкаф.

— Такие подарки даром не делаются. Так что я ей не завидую.

Я попросил ее пройти в салон — мне хотелось кое о чем с ней поговорить. Усевшись в кресло, Джина подняла на меня глаза и негромко спросила:

— Эд, почему она называла себя миссис Дуглас Шеррард?

Потолок, свалившийся мне на голову, потряс бы меня меньше.

— Что? Что вы спросили?

Джина спокойно смотрела на меня.

— Я спросила, почему она назвала себя миссис Дуглас Шеррард? По-видимому, мне не следовало задавать этот вопрос, но меня все время мучило любопытство.

— Откуда вы знаете, что она себя так называла?

— Я узнала ее, когда она позвонила к нам по телефону незадолго до вашего отъезда в отпуск.

Этого следовало ожидать. Джина дважды говорила с Элен по телефону после ее приезда в Рим. И у Джины потрясающая память на голоса. Я повернулся к бару.

— Хотите выпить, Джина? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал естественно.

— Кампари с удовольствием.

Я достал бутылку кампари и бутылку скотча и разлил по стаканам в нужных дозах.

Я знал Джину вот уже четыре года. Бывали времена, когда я воображал, что неравнодушен к ней. Когда вот так тесно общаешься и почти весь рабочий день проводишь вдвоем, то возникает искушение перевести отношения из деловой плоскости в интимную. Именно поэтому я был крайне осторожен и всеми силами старался не поддаться этому искушению.

Я знавал кучу газетчиков, работающих в Риме, которые были в слишком дружеских отношениях со своими секретаршами. Рано или поздно эти девицы совершенно отбивались от рук или же боссы этих парней узнавали, в чем дело, и начинались крупные неприятности. Так что я был весьма сдержан с Джиной. Я никогда не позволял себе ничего лишнего по отношению к ней. Тем не менее между нами была некая незримая, негласная связь. Нечто такое, что позволяло мне быть уверенным — на Джину я могу положиться, что бы ни случилось.

Пока я разливал выпивку, я решил рассказать ей все без утайки. Я знал ее здравомыслие, и мне просто необходим был спокойный; трезвый взгляд со стороны, мне необходимо было услышать ее мнение.

— Скажите, Джина, вы не против того, чтобы я вам исповедался? У меня на душе скребут кошки, и просто не терпится с кем-нибудь поделиться.

— Если я только смогу вам чем-нибудь помочь…

Дверной звонок прервал мои слова. Мы переглянулись.

— Кто бы это мог быть? — спросил я риторически, поднимаясь с кресла.

— Привратник, которого заинтересовало, что здесь происходит, — высказала предположение Джина.

— Да, возможно.

Я прошел в прихожую. В тот момент, когда я протянул руку к дверному замку, звонок прозвучал еще раз. Я распахнул двери. Передо мной стоял лейтенант Карлотта, а за его спиной маячила фигура еще одного полицейского.

— Добрый вечер, — приветствовал меня Карлотта. — Могу я войти?

Увидев его в квартире Элен, я впервые понял, что чувствуют преступники, столкнувшись с полицейским нос к носу. Сердце мое бешено заколотилось, мне стало трудно дышать. Пришел ли он арестовывать меня? Может, он как-то пронюхал, что это меня Элен называла Дугласом Шеррардом?

На пороге салона появилась Джина.

— Добрый вечер, лейтенант.

Ее спокойствие отрезвило меня. Карлотти ей поклонился. Я отошел в сторону.

— Входите, лейтенант.

Карлотти знаком подозвал своего компаньона и представил его.

— Сержант Анони.

Я проводил их в салон.

— Признаться, не ожидал вас увидеть, дорогой Карлотта. Откуда вы узнали, что я здесь?

— Я просто проезжал мимо и увидел в окнах свет. Меня это заинтересовало. Вообще-то, мне сильно повезло: нам с вами надо поговорить.

Анони, коренастый мужчина среднего роста, с удивительно невыразительным, даже туповатым лицом, стоял возле двери, подпирая косяк. Казалось, его совершенно не трогает происходящее.

Я предложил Карлотти кресло, потом спросил любезно:

— Мы только что собирались выпить. Не хотите ли чего-нибудь?

— Нет, спасибо.

Карлотти прошелся по комнате, подошел к окну, выглянул наружу, потом вернулся к креслу и сел. Я занял кресло напротив. Джина пристроилась на валике диванчика.

— Я узнал, что сегодня утром вы забрали камеру синьорины Чалмерс, — начал Карлотти.

— Совершенно верно, — удивился я. — Гранди сказал, что она вам больше не нужна.

— Так сначала казалось, но потом я подумал об аппарате… По-моему, я поспешил в своем заключении. Вас не затруднит вернуть камеру мне?

— Конечно, нет. Я завтра занесу ее вам.

— Она не при вас?

— Нет, я отвез ее домой.

— Я вас не побеспокою, если заеду за ней сегодня вечером?

— Разумеется, но почему эта камера возбудила такой интерес?

— Понимаете, странно, что в ней не оказалось пленки. Сначала я решил, что синьорина просто забыла зарядить аппарат. А потом обратился к эксперту. Тот мне объяснил, что, раз счетчик показывает четыре метра, значит, в аппарате находилась пленка. Уже заснятая, только ее оттуда вытащили. Я лично не знаком с устройством этих аппаратов. Поэтому я и подумал, что его надо еще раз просмотреть.

— Все ясно. Вы получите ее сегодня вечером.

— У вас нет никаких предположений относительно человека, который мог вытащить пленку?

— Нет, если только это не сделала сама синьорина.

— Пленку вырвали, не раскрывая створки. В таком случае она была засвечена. Значит, ее стремились уничтожить. Зачем синьорине это делать?

— Да, действительно… Скажите, лейтенант, как мне сказали, дело закончено. Видимо, у вас появились какие-то сомнения?

— Подумайте сами. Синьорина приобрела в магазине сразу десять кассет с пленкой. Все они исчезли. Пленка из аппарата — тоже. Я обшарил сегодня вот эту квартиру мисс Чалмерс. Она прожила здесь 14 недель, а вы не найдете здесь ни единой личной бумаги. Трудно поверить, чтобы за это время она никому не писала, не получала писем от друзей, от знакомых, отца, наконец. Чтобы у нее не было записной книжки, в которой она записывала, как это принято, время свиданий, номера телефонов. Логично предположить, что все эти бумаги похищены.

Я опустил свой стакан на стол.

— Знаете, я тоже обратил на это внимание. Но может быть, она перед отъездом произвела тщательную чистку своих бумаг?

— Это возможно, но маловероятно, тогда что-нибудь сохранилось бы на вилле. Вы пришли сюда, чтобы запереть квартиру?

— Да. Чалмерс распорядился, чтобы я избавился от личных вещей его дочери.

Карлотта внимательно посмотрел на свои ногти, потом мне в лицо.

— К сожалению, мне придется изменить ваши планы. В настоящий момент мне необходимо оставить все, как было, в этой квартире. До окончания расследования квартира будет опечатана.

Здесь мне следовало прикинуться дурачком и запротестовать, хотя я прекрасно знал, о чем он думает. Что я и сделал:

— А в чем дело, лейтенант?

— Это обычная процедура, ну и, кто знает, расследование может быть продлено, — пожал плечами Карлотта.

— Из слов Чалмерса я понял, что судебный следователь придерживается того мнения, что это несчастный случай.

Карлотта улыбнулся.

— По-видимому, он решил так на основании предварительных данных. Однако дознание назначено на понедельник. До тех пор могут выясниться новые факты, которые в корне изменят мнение следственных органов.

— Чалмерс будет недоволен.

— Какая жалость…

Очевидно, Чалмерса он больше не боялся.

— А ваш начальник в курсе? Чалмерс с ним тоже разговаривал.