Наталья Солнцева - Шарада Шекспира
- Разве? - потешался над ней бывший любовник. - А как же муж? Доблестный служака Олег Рязанцев? Он что, не в счет?
- Олега я не любила. Я искала родную душу…
- Ха-ха-ха-ха! - глухо раздавалось в тишине подземелья. - Ха-ха-ха… Как мило с твоей стороны теперь признаться в этом. Ха-ха!
Эти изнуряющие разговоры с пустотой, меняющей лица и роли, сводили Еву с ума. Она бы прогнала прочь назойливые образы, но сил не хватало. Ей чудились то возня крыс, то плеск воды, то шорохи насекомых, то бессвязный, взволнованный шепот, то чьи-то шаги во мраке. Ей снились плаха и топор, глаза Палача в прорезях его колпака, кровь, стекающая отовсюду, собирающаяся в ручейки, в реку… Ева плыла по красной реке, задыхаясь, слабея. Она погружалась в беспамятство, все реже вырываясь на поверхность из пучины бреда и галлюцинаций. Но никогда, ни разу она полностью не потеряла себя.
Каким-то краешком, капелькой сознания Ева цеплялась за то дорогое, что еще у нее оставалось, - едва заметный огонек среди черноты. Там, где он продолжал светить, ее ждали. Это была ее маленькая блистающая звезда, указующая путь. Ева боялась упустить ее из виду, оторваться от нее взглядом хоть на секунду… Это любовь пробивалась сквозь ужас и мрак, сквозь безысходность и страх смерти, протягивала Еве руку! Она звала за собой, и Ева шла, шла, как измученный жаждой и зноем, заблудившийся в пустыне странник, ослепший, оглохший и почти безумный.
Ее найдут, за ней придет тот, кто обещал сделать ее счастливой. Он еще не успел выполнить свое обещание! Эта последняя искорка в сознании удерживала Еву на грани срыва. Она дождется…
***От Адамовых сыщик поехал в театр «Неоглобус», разыскал там Гиви и Сашу. Оба были заняты в вечернем спектакле. Ему повезло, попал как раз в перерыв.
- Ребята! - взмолился он. - Выручайте! Позарез нужен какой-нибудь балахон, который можно на себя напялить и чтобы никто меня не узнал! Я заплачу!
- Какой еще балахон? - удивился Саша. - Вы не пьяны?
Они не ожидали встретить сегодня в театре «журналиста», который интересовался Костей Марченко.
- Трезв как стеклышко! У нас в редакции костюмированный бал, а у меня нет наряда. Горю!
Молодые люди переглянулись. Сыщик вытащил из кармана три стодолларовые купюры и протянул актерам.
- Две в залог за костюм, а одна - вам, за услугу. Послезавтра верну ваш балахон в целости и сохранности!
- Да нет у нас балахонов, разве что монашеская ряса. Подойдет?
Они почти согласились. Заработать сто долларов, дав напрокат костюм, им удавалось не каждый день. С костюмершей можно договориться. К тому же балахон - не царский наряд, особой ценности не представляет.
- Желательно, чтобы лицо было закрыто, - сказал Смирнов.
- Тогда ряса не катит, - с сожалением вздохнул Гиви. - О! Слушайте, возьмите костюм палача! Он редко используется. В течение недели он точно не понадобится.
- Палача? - растерялся «журналист». - Это уж слишком… экстравагантно.
- Зато оригинально!
- Ладно. Несите, а то у меня времени в обрез.
Пока Гиви улаживал вопрос с костюмом, Саша все сильнее мрачнел. Между бровями у него пролегла глубокая складка.
- Ты почему кислый такой? - не удержался, спросил Всеслав. - Боишься, костюм не верну? Я же залог оставил, чудак.
Парень поднял на него подведенные гримом глаза.
- Не в этом дело. Примета плохая.
- Палачом, что ли, рядиться? Я не суеверный.
- Вы про Костю статью собрались писать… так вот, он за пару дней до смерти тоже взял напрокат два костюма: женское придворное платье и одеяние палача. Вернуть уже не смог! Залог предлагал, да ему и так дали. Объяснил, мол, друзей разыграть хочет. А сам… умер. С платьем замяли, у нас их много, а костюм палача пришлось новый заказывать.
- Почему раньше не сказали? - рассердился сыщик.
- Во-первых, вы об этом не спрашивали. Во-вторых, я не связывал гибель Кости с костюмами. Мне только что пришло это в голову.
Прибежал, запыхавшись, Гиви, принес пакет с костюмом.
- Вот. Через два дня просили вернуть. Еле уговорил костюмершу! Оказывается, Костя тоже это брал…
- Мне уже все рассказал Саша, - остановил его «журналист». - Была не была! Проверим, так ли плоха примета.
Актеров позвали на сцену, а Смирнов поспешил к машине. Он очень торопился домой.
Глава 28
На гладком, как черный лед, ночном небе застыла луна.
Ева не могла ее видеть. Зато на нее смотрел Славка. Лунный свет нес тревогу и сомнения. Медлить было нельзя. Завтра Потрошитель сообщит время, когда надо будет оставить на троллейбусной остановке «наследство Дениса». Ева была права, настаивая, чтобы Славка все уничтожил.
- Иначе нас будет преследовать заключенное там зло, - говорила она.
Смирнов ее послушался… почти. Он предал зло огню. Но… Тень зла осталась.
- Я сам ее породил, - шептал сыщик. - Значит, мне и предстоит забить последний гвоздь в ее гроб!
Ему показалось, что откуда-то издалека, из ночного мрака, его зовет Ева. Ева! Запоздалые и горькие сожаления терзали его сердце все эти мгновения без Евы. Они жили глубоко в нем, подспудно давая о себе знать.
- Я обещал сделать тебя счастливой, - шептал он, как будто Ева могла его слышать. - А сам придирался к твоим маленьким слабостям, раздражался и сердился. Я начал искать в тебе недостатки - и преуспел в этом. И вот теперь без тебя - беру в свидетели луну и звезды! - мне тоскливо и тошно, как никогда в жизни.
Всеслав раскрыл окно, желая встряхнуться, набрал полную грудь холодного весеннего воздуха. Сейчас не до покаяния! Завтра - решающий день. Потрошитель наверняка учел каждую мелочь. Он не позволит проследить за собой. Какое время он выберет для передачи «наследства»? Час пик, конечно же.
«Что я положу в сверток? - думал Смирнов. - «Наследства» нет, оно сожжено. Как только Потрошитель обнаружит обман, он взбесится. Я знаю, что он сделает! Значит, действовать надо немедленно».
Телефонный звонок разорвал тишину. «Неужели я ошибся? - ужаснулся сыщик. - Тогда Ева…»
Звонкий голосок Аси вырвал у него вздох облегчения. Он внимательно выслушал девочку.
- На зажигалке фамилия, говоришь? Какая?
Ася назвала.
- Хорошо, я понял, - сказал Смирнов. - Молодец, что позвонила.
Этот поздний вечер выдался тревожным и насыщенным не только для Всеслава, Игоря Бокова, Аси, но и для мужчины в черном, который забыл выпавшую из его руки зажигалку в чужом дворе, а особенно - для Кристины Адамовой.
Как назло, у Анфисы сильно повысилось давление; пришлось отослать ее домой. Какая разница, где она будет принимать лекарства и лежать? Толку от ее присутствия в таком состоянии никакого, одни заботы. Поэтому Кристина еще утром вызвала такси и отвезла домработницу в Крылатское, где та проживала.
Адамовы остались в своей просторной квартире одни, без Анфисы. Льва Назаровича одолевала не только болезнь: его терзали страх и гнев на вся и всех. Страх доктор старался держать в узде, а с гневом у него это перестало получаться. Он срывался по малейшему поводу, а часто и без оного. Раньше пласты его жизни укладывались один на другой, не смешиваясь и прикрывая неприятности успехами, а разочарования - новыми достижениями. Убийство Лейлы Садыковой оказалось вулканом, который все взорвал и вспучил, выбросил на поверхность содержимое всех жизненных пластов одновременно. Космические огонь и пепел опалили как самого Адамова, так и его близких. Воистину, в часы невзгод люди познают многое, доселе скрытое.
Кристина искала и не находила в себе прежней любви к мужу, прежнего обожания и восхищения. Даже проблески этой любви засыпало извержение вулкана. Пребывание в одной квартире с больным Левой и его припадочной дочерью действовало на нее угнетающе. Стыдно признаться, но Кристина стала побаиваться падчерицы. Да что там?! Она просто панически ее боялась! Кто знает, какие мысли придут в белобрысую головку Аси? Все режущие и колющие предметы спрятать невозможно, кроме того, в доме полно тяжелых статуэток, пепельниц и прочих очаровательных вещиц, которыми ничего не стоит проломить человеку череп. Даже такой хилой девчушке, как Ася, это под силу.
Кристина не могла справиться с напряжением и уходила выплескивать его на улицу. Она часами бродила по магазинам, без интереса покупала разные мелочи, пила зеленый чай в китайском ресторане и горько сожалела о прошлом. Во что превратилась ее жизнь? Радужные посулы не оправдались. Вместо любви - взаимное раздражение; вместо счастья - пустота.
Кристина поймала себя на том, что ей не хочется возвращаться домой, слушать недовольное брюзжание Левы и ловить злобные взгляды Аси. Она находила предлог задержаться в городе подольше, то выбирая для посещения самые отдаленные торговые центры, то прогуливаясь пешком. Холодная весна будоражила ее нервы, будила забытые желания. Что-то в запахе показавшейся из-под снега земли, в синих осколках льда, в журчании мутных ручейков, бегущих по городскому асфальту, в сверкающих на солнце каплях вызывало в ее сердце неясное томление, которое говорило ей: жизнь продолжается, она многолика. И один из ее образов - загадочное лицо весны, голубое и золотистое, полное не пережитых еще прекрасных мгновений.
