Татьяна Степанова - Прощай, Византия!
– Больная еще очень слаба. Она все собирается ехать на похороны сына, но об этом в ее состоянии и речи быть не может, – заявил Колосову лечащий врач Варвары Петровны. – Допроса больной разрешить вам не могу. Могу позволить лишь короткую беседу, и то с условием, что вы попытаетесь отговорить ее от поездки на похороны, которая может стоить ей жизни».
Колосов вынужден был согласиться. Он не знал главного: как воспримет экономка Абакановых-Судаковых его повторный визит.
В палате Варвары Петровны ничего не изменилось. А вот с ней самой перемены произошли огромные.
– Опять вы? Из милиции? Я же сказала вам, чтобы вы оставили меня в покое.
В прошлый раз она кричала это яростно, теперь ее голос был тихий, почти умоляющий.
– Варвара Петровна, я прошу, выслушайте меня. За эти дни едва не произошло новое убийство.
– Ириша? Моя девочка?! – Варвара Петровна привстала.
– Нет, нет, успокойтесь, не она. – Колосов мысленно жестоко обругал себя – разве с этого надо было начинать, идиот? – Убийца стрелял в Зою, но все на этот раз обошлось. Я приехал к вам потому, что мне необходима ваша помощь.
– Чем я могу помочь? Я для сына… для Феди не смогла ничего сделать.
– Варвара Петровна, буду с вами откровенен. – Колосов торопился: в любую минуту в палату могла заглянуть сестра и вытурить его вон. – Сначала мы связывали убийство вашего сына, Евдокии и покушение на Зою с убийством некой семьи Мужайло, совершенным летом в Волгограде.
– Вы знаете о них?
– Да знаем, буквально еще три дня назад я был уверен, что эти убийства – звенья одной цепи, что их совершает некто – фанатик, одержимый, ослепленный ненавистью, решивший мстить семьям генералов Абаканова и Мужайло за те преступления, которые… они совершали, как это теперь говорят «в эпоху тоталитаризма».
– Вы что, сумасшедший, молодой человек?! – воскликнула Варвара Петровна. – Как вы могли такое себе вообразить?
– Ваши домашние сами уверены в этом до сих пор. Но они заблуждаются. Мы располагаем вескими доказательствами того, что связь между этими убийствами отсутствует. Отсутствует и мотив мести. Убийство семьи Мужайло было совершено в Волгограде с целью завладения денежными средствами и ценностями.
– Как… как вы сказали? Повторите! – вскрикнула Варвара Петровна.
«Ну, все, сейчас ей станет плохо, и на этом все закончится», – испугался Колосов.
– Подождите, ради бога успокойтесь.
– Ничего… это так, ничего, уже прошло. – Она хватала воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. – Так вот вы как думаете… Боже, боже мой…
– Я пришел к вам поговорить о семье, в которой вы прожили долгие годы, о людях, которых вы так хорошо знаете. Вы умный взрослый человек, вы мать. Вы должны, обязаны нам помочь. Вы должны помочь своей дочери Ирине, ее сводным братьям, сестре, этому малышу… Все они в большой опасности. Нет, нет, не волнуйтесь вы так – там в доме им ничего в данный момент не грозит. Дом постоянно находится под нашей охраной.
– Какая охрана спасет от стрелы, летящей в ночи?
– Я не понимаю, какой стрелы?
– Это в Библии. – Варвара Петровна закрыла глаза. – Стрелы ненависти, стрелы жадности, стрелы злобы… Что вы меня спрашиваете о них? Хотите знать, кто пускает эти стрелы? Так я не знаю. Я знаю одно: никакой семьи Абакановых нет и не было никогда. Это миф. Еще когда был жив Костя… Константин Ираклиевич, их отец, мой гражданский муж – это уже было мифом. Они братья и сестры друг другу только по паспорту, а на деле…
– Что на деле? Что, Варвара Петровна?
– Боже мой, это я виновата, я во всем виновата, зачем я тогда поддалась на его уговоры и привезла Иришку и Федю в этот проклятый дом? – Варвара Петровна заметалась на подушке. – Я думала, что я обеспечиваю этим шагом им место в жизни – такое, к которому стремятся тысячи, миллионы. А вышло, что своими же руками подтолкнула моего ненаглядного мальчика в могилу!
– Варвара Петровна, я прошу вас…
– Они все, вы слышите, все ненавидели моих детей. Они все и друг друга-то ненавидят. С тех пор как умер Костя… Константин Ираклиевич… все вообще пошло прахом.
– Это как-то связано с наследством? С разделом капитала, да?
Варвара Петровна застонала, закрыла глаза.
– Расскажите мне об Абакановых, – попросил Колосов.
– Что я могу рассказать? Неужели вы сами не поняли, с кем вы имеете дело?
– Нет, вроде на первый взгляд обычные молодые люди. Конечно, эгоистичные, занятые собой, но вполне нормальные. Чисто внешне очень даже красивые – ваша дочь, например, ее сводная сестра Зоя.
– У нее есть любовник, – хрипло сказала Варвара Петровна. – Это, надеюсь, вам известно?
– Нет. Кто он такой?
– Точно не знаю, это как-то связано со школой танцев, куда она постоянно таскается! – Впалые щеки Варвары Петровны покрылись пятнами. – Она такая же потаскуха, как и Дунька – ее дражайшая сестрица. Та мужу со всеми подряд рога наставляла, неизвестно еще, от кого ребенка прижила, а эта дрянь все из дома, как сорока, тащит, чтобы любовника своего, альфонса, содержать.
– Объясните, что вы имеете в виду.
– Нечего мне объяснять. Это вы сами должны были узнать, милиция, называется. – Варвара Петровна из болящей, умирающей на глазах превращалась в яростную фурию. Колосов подумал: как же должна она ненавидеть всех их, чтобы в своем «предынфарктном состоянии» вот так бесноваться. Вспомнились ему слова Ираклия про «семейное проклятие» – да уж… ничего не скажешь…
– Она любовника содержит, а где вы, думаете, деньги на это берет? Ей от покойной матери такие украшения достались – загляденье. Бриллиантовое колье, браслеты, кольца, жемчуг. Мамашу ее Константин Ираклиевич подарками задабривал, когда при ней – живой жене – роман с матерью Ираклия крутил. Она ведь – Зойкина мать – из цековской семьи была, таких жен со связями тогда не бросали, таким серьги от Картье дарили, чтобы в очередной раз с легкой руки тестя в Штаты в командировку слетать.
– Вы говорили про ювелирные украшения, – напомнил Колосов.
– Ну да, все материно после ее смерти перешло к Зойке. Было-было, а теперь вдруг куда-то исчезло. Нету теперь ничего – ни бриллиантов, ни жемчуга. Все на любовника потрачено! Потаскуха она, дрянь и дочь мою, Ирку мою, с пути сбивает. Внушает ей, шестнадцатилетней, что здесь таким, как они, жить нельзя. Это в нашей-то стране, представляете? Я ее спрашиваю: а где ж, по-твоему, Зоя, жить-то таким, как вы, можно – это в Америке, что ли, на Карибах или на Гавайях? А как же семья, традиции, любовь к родной земле, патриотизм? Я, например, детей своих с малых лет в духе патриотизма воспитывала. А эта… У нее и мечты какие-то вывихнутые – уехать, бросить все здесь, виллу себе купить, яхту многомиллионную и плавать по морям, царицей-госпожой себя воображать, мадам Онассис. – Варвара Петровна выругалась. – А сама ведь – б… последняя!
– А брат ее сводный, Ираклий?
– Мордой своей красивой бесстыжей он в деда пошел, а вот характером – не знаю, в мать, наверное, свою, шалаву. – Варвара Петровна зло прищурилась. – Конченый он.
– Почему?
– Игрок, мот, бабник, пьяница. Хорош набор для двадцати четырех лет? Представляете, в органах госбезопасности работать рвался. Это такой-то хулиган! На деда мечтает походить, разбойник, страх людям внушать. Ну, его, естественно, и на порог этого учреждения не пустили. Выгнали взашей. И из институтов он вылетел. А после смерти Константина Ираклиевича совсем в полный разнос пошел, да так в этом разносе и пребывает до сих пор. Шатается где-то постоянно, то на мотоцикле гоняет, то на машине, а дома не показывается сутками, у себя на квартире не ночует. Или СПИД у путан подцепит, или пьяный в аварию загремит – ну, это конечно, если не убьют его раньше, не прикончат. В доме стал вести себя крайне подозрительно.
– Как это?
– А так, что плохо ничего не клади. Я как-то ключи от кабинета и сейфа оставила на столе. У меня все ключи хранятся, за все годы соринки в доме не пропало. Стала искать – нет ключей. А он как раз один и был дома, под вечер откуда-то его принесло, злого, как сатану.
– А потом-то нашлись ключи? – спросил Колосов.
– Они-то нашлись, а вот в сейфе – я краем уха слышала – потом чего-то наши недосчитались. А ведь там ценности, коллекция монет золотых древних, которую еще сам Ираклий Абаканов в своих руках держал.
– А что Павел Судаков – двоюродный брат? Какую вы ему можете дать характеристику? – спросил Колосов. Он чувствовал себя здесь, в этой больничной палате, все хуже и хуже, почти физически ощущал, как льются потоки яда. «А чего ты хотел? Ты ведь сюда за этим и стремился».
– Павлик-то? Вы и про него ничего не знаете? Да он ведь двоих человек убил!
– Убил двоих?
– Они с товарищами по работе ехали с какого-то банкета. Он пьяный машину вел, не справился с управлением, врезался в столб. Один товарищ его прямо там, на месте аварии, скончался, другой потом в больнице во время операции анестезии не вынес – умер. Павлик себе перелом обеих ног схлопотал, разрыв почки, головой трахнулся так, что потом полгода из госпиталей не вылезал. Виновен он был, да дело замяли, представили все так, будто за рулем сидел тот, кто во время операции умер. Ну, за взятку, естественно.
